10 лет выпуску

– Короче, Краль, мне нужно идти. Там Лешка законючил. Ты если решила с Глебом пообщаться, хоть выясни, что у него с личной жизнью, чтобы не попасть в неловкую ситуацию.

– Да, это я правда должна выяснить скорее. Давай, спокойной ночи! – Катя быстро отключилась и сразу же забыла тон, с которого Кристина начала разговор. Ей понравилось ее доброе наставление в конце и поэтому, заручившись очередной поддержкой лучшей подруги, она начала продумывать план, как разговорить Глеба.

Кристина

Кристине было невдомек, что Краля когда-то могла бы позволить себе осудить ее выбор. Все годы дружбы с одноклассницей она была абсолютно уверена, что является неоспоримым авторитетом для Кати.

Наблюдая за эмоциональными всплесками подруги, подобными тем, что переживают героини женских сериалов, Кристина пыталась убедить себя, что в своей жизни сделала правильный выбор. У нее есть муж, ребенок и какая-никакая жилплощадь. Порой она, конечно, задумывалась о том, а как бы сложилась ее жизнь с Мишей. Или если бы она повстречала кого-то другого – не Пашку.

Эти мысли сами периодически лезли в голову. Особенно в те нередкие дни, когда Кристина встречала мужа с гулянки, когда болел ребенок, когда до зарплаты надо было каким-то чудом протянуть. Мама и тетка Паши совсем не помогали им. Да и на какую помощь можно было рассчитывать, если свекровь видела Лешку всего один-два раза, никогда не звонила первой, а тем более не приходила в гости. Паша сам изредка навещал ее и в основном в тех случаях, когда она звонила лично ему и просила помочь выполнить разную мужскую работу по дому.

Когда финансово было совсем тяжело, Кристина уговаривала мужа одолжить у мамы небольшую сумму, что Пашка честно и делал. Но в такие моменты на него накидывалась тетка, которая орала, не скупясь на оскорбления, и обвиняла племянника в дееспособности и отсутствии члена. Мать Пашки не противоречила сестре, даже больше – в момент ссоры она уходила в другую комнату и часто даже не успевала попрощаться с разъяренно вылетающим из квартиры сыном.

Тогда Кристина стыдливо набирала номер своей мамы и осторожно просила занять им маленькую сумму. Папу она старалась не посвящать в свои финансовые трудности. Он и так недолюбливал ее мужа, а в моменты, когда узнавал об огорчениях дочери, и вовсе мог резко высказаться насчет их семьи. Папа не считал Пашку мужчиной и перед свадьбой несколько раз конфликтовал с дочерью по поводу ее «наиглупейшего» выбора. Он пытался объяснить Кристине, что с мальчиком из неблагополучной семьи счастья не построить. Папа презирал Пашку за отсутствие образования, за шабашки вместо полноценной работы, за выпивку и за то, что увез дочь в «гадюшник». Поэтому Кристина в случае трудностей звонила маме и, узнав, что папы нет рядом, нерешительно просила помощи и всегда безвозмездно ее получала.

Мама Кристины – пример нездорового смирения и спокойствия – с детства внушала дочери убеждение в том, что каждая женщина рождается исключительно для продолжения рода. Что основная миссия – выйти замуж и беречь брак во что бы то ни стало. Мама свято верила, что семейный союз не может быть разрушен, несмотря ни на что.

Поэтому, когда она узнала, что дочь беременна, с ее души спал тяжкий груз – ее наставление выполнено. Мама, конечно же, поддержала желание Кристины и Паши пожениться. Она, в отличие от мужа, заклинала дочь изо всех сил держаться за брак, закрывать глаза на все проблемы и быть замужем до самой смерти. Делала она это потому, что знала о недостатках Паши, но так как ему предстояло стать отцом ее внука, в день свадьбы закрыла на них не только глаза, но и уши, и свои чувства. Исключений она не делала даже в те моменты, когда происходило страшное.

Несколько месяцев назад Кристина, заранее убедившись, что папы нет дома, пришла к ней с сыном и с синяками на шее. Было не сложно догадаться, что фиолетовые подтеки – это следы от пальцев мужа. Кристина появилась на пороге родительского дома с опухшими глазами, растрепанная и одетая в изношенный спортивный костюм. Такое уже случалось и ранее, но каждый раз мама выпроваживала дочь с мягкими наставлениями о том, что сор из избы даже родителям приносить нельзя.

Когда дочь садилась на краешек дивана и стыдливо хлюпала носом, опустив глаза в пол, мама вела себя как помешанная блаженная: играла с внуком, заваривала чай и говорила о погоде. Она пыталась замолчать то, что видели ее глаза.

Она не позволяла себе комментировать случившееся. После того, как Кристина исповедовалась, мама, будто не услышав что говорила ее дочь до этого, переводила тему и рассказывала последние новости их магазинчика, истории своих подруг, что купила вчера и что приготовила. Глубоко внутри себя она закрыла на сотню замков страх, что ее дочь может развестись. В ее мире можно было смириться со всем: побоями мужа, изменами, финансовыми тяготами, пьянками, разногласиями. Исключение составляло лишь одно самое большое несчастье – остаться одной с ребенком на руках и за это быть презираемой обществом.

Конечно, для Кристины было недопустимо рассказать о трудностях с мужем кому-то из подруг. Тем более что большинство из них с наступлением декрета отпало. Самой близкой до сих пор оставалась Краля. Но пожаловаться ей Кристина считала самой невообразимой идеей. Она оправдывала это тем, что всегда должна оставаться авторитетом в глазах подруги, должна выполнять роль опытного наставника, коим была и в школьные годы. В моменты отчаяния Кристина признавалась сама себе, что не может позвонить подруге, потому что боится просесть в глазах Крали. Ее рассудок мутило от одной мысли, что подруга ответит задорным голоском и начнет лепетать о своей беззаботной жизни – именно такой ее считала Кристина.

Такое случалось, когда в один из дней полных отчаяния Краля звонила и рассказывала сплетни района или просила совета для смски новому ухажеру – крайне редко она интересовалась жизнью Кристины. Это происходило потому, что Краля считала, что ничего интригующего в ней не происходит, а бытовизм ее не интересовал. Она была чиста в своей наивности и не понимала, что Кристина уже давно отыграла роль психолого-подростка.

Кристина всегда была девушкой, о которой говорили «хорошая». Она хорошо училась, хорошо себя вела, была хорошим другом, хорошей дочерью, хорошей женой. Ее хорошесть требовала многих затрат: молчать тогда, когда внутри бушевал ураган, прощать, оправдывать, думать о том, о чем не хотелось, но было нужно, помогать даже тогда, когда она не желала. Для каждого человека у нее существовала отдельная маска. Даже для себя самой.

После позднего разговора с Кралей Кристина почувствовала, как начала раздражаться. О каком Глебе могла идти речь, если Краля уже состояла в отношениях. Сначала она думала, что из себя ее вывела инфантильность подруги. Но мимолетом в ее голове проскользнула мысль, что этой самой инфантильностью она и восхищается, даже больше – этой инфантильности она завидует. От этой мысли у Кристины похолодели кончики пальцев, и она решила, что срочно нужно вернуть себя в русло реальной жизни.

Она вернулась в комнату, где сонливо конючил Лешка. Родители Кристины старались баловать внука: покупали ему одежду в детских магазинах – были моменты, когда Кристина приносила ее из сэконд хэндов, но никому не говорила об этом. Покупали машинки – их Лешка очень любил.

Пашка практически не бывал дома. Жене он говорил, что нашлась какая-то работа и уходил допоздна. А бывало и так, что она случайным образом обнаруживала его в соседнем дворе с другом и бутылочкой пива. В такие моменты он с сальной улыбочкой ласково рассказывал, что «дельце внезапно отложилось, потому что пацан, заказавший работенку, куда-то свалил». Кристина не верила, но понимала, что сознайся она в этом, кроме семейной ссоры она ничего бы не получила в ответ. С каждым годом Пашка все больше и больше зарывался в собственном вранье. Иначе как можно было объяснить его постоянное отсутствие на подработках, но при этом голые карманы?