100 рассказов о стыковке. Часть 1

В общей сложности, с мая 1973 года по сентябрь 1974 года, то есть меньше чем за полтора года, было изготовлено 17 АПАСов. Все эти почти полторы дюжины андрогинных двойняшек я, можно сказать, знал тогда в лицо, что, как известно, дело непростое даже по отношению к близнецам. Стыковочные агрегаты устанавливались на макетные и экспериментальные корабли, на КС — комплексный стенд (наземный действующий аналог корабля), на другие макеты и модели. Здесь в очередной раз проявился талант Вильницкого — непревзойденного мастера маневрирования резервами. Несмотря на большое число АПАСов, их все равно не хватало, макетов и моделей кораблей, экспериментальных установок и стендов было еще больше, например, тепловых макетов и моделей СОЖ, сасовских макетов и тренажеров для космонавтов. Многие АПАСы успели побывать в нескольких местах и принять участие в различных испытаниях.

Сейчас трудно восстановить в памяти дальнейшую судьбу всех членов большого андрогинного семейства, Точно известно, что четыре АПАСа улетели в космос и оттуда не вернулись. После завершения полетов их андрогинные братья, оставшиеся на Земле, стали расползаться по разным местам. Одного из двух «американцев», который два раза летал со мной через океан, наверное, самого любимого, я оставил у себя. Он почти 20 лет простоял у меня в кабинете на той самой тележке, которая так понравилась американцам. Только после того, как в 1993 году, уже по новой международной программе, оборудовали специальную стыковочную лабораторию, он переехал и стал рядом с представителем следующего поколения андрогинных агрегатов 80—90–х годов — АПАС-89.

Где использовались и куда разошлись остальные двенадцать АПАС-75? Андрогинные агрегаты стали особенно популярны в музеях, в вузах и военных академиях. Один из них установили в музее нашего предприятия. Когда 20 лет спустя возникла очередная проблема, с него сняли винты, которые в то время были в дефиците. Их сняли не только с музейного образца, но и с моего лабораторного агрегата. Длинные винты АПАС-75 понадобились для модифицированных АПАС-89, предназначенных для МКС — Международной космической станции. Это происходило в далеком тогда 1996 году.

Так издавна повелось на Руси. Еще при Петре Великом в трудные времена снимали колокола с церквей и переплавляли их на пушки.

Если вернуться к началу 1974 года, то надо сказать, что АПАС, предназначенный для квалификационных испытаний в Хьюстоне, успешно продвигался вперед. К началу июня модифицированный, окрепший «американец» под номером 13 прошел все приемосдаточные испытания и был готов к встрече со своим заокеанским партнером, как полагалось, тоже обновленным.

Не все, однако, на этом номере 13 получилось гладко. В 70–е годы мы не подвергали каждый агрегат проверкам в термобарокамере, считалось, что достаточно испытать представителя от партии (такой контроль называли типовым, выборочным). Экономия стоила нам дополнительных волнений и хлопот при испытаниях в Хьюстоне несколько месяцев спустя.

Как и год назад, в цехе № 44 рядом со сборочным участком стыковочных агрегатов отгородили зону, в которую со всего завода стала стекаться экспортная продукция. Специальная комиссия тщательно проверяла каждый прибор, инструменты, кабели. Вскоре все оборудование было готово к полету через океан. Советская система не стимулировала развития массового производства, изготовления продукции высокого качества для народа. На это никогда не хватало ни средств, ни настоящей заботы партии и правительства. Зато престиж страны ценился превыше всего.

Год 1974 начался для меня с тяжелого события, которое я воспринял как мрачное предзнаменование: в январе скончалась моя любимая бабушка. Она ушла из жизни в возрасте 96 лет, тихо, как жила, погасла, как догоревшая свеча. Хотя последние месяцы мы виделись не так часто, огонек ее души горел для меня все время, где?то глубоко в моем сознании, вместе с чувством в чем?то невыполненного внучатого долга. Она ушла, и показалось, что вместе с ней отдалился мой ангел–хранитель, стало очень грустно и тревожно.

2.11 НПО «Энергия». Валентин Глушко

Этот рассказ до некоторой степени выпадает из основной темы данной главы. В то же время событие, которое произошло в мае 1974 года в разгар работ по ЭПАСу, стало вехой для всего нашего космического дела. Произошла смена руководства нашей организации, головной в пилотируемой советской космонавтике.

Хотя на международную программу эта смена практически не повлияла, событие имело фундаментальное значение для нашей последующей деятельности, поэтому о нем необходимо рассказать.

В конце 1973 года, когда мы проводили отработку АПАСов в Хьюстоне, резко ухудшилась позиция нашего главного конструктора В. П. Мишина. Ситуацию обострили два события. Во–первых, на самом верху готовились прекратить работы над лунной программой. У нас в КБ было немало кулуарных дебатов по поводу того, должны и можем ли мы лететь на Луну. Конечно, продолжать гигантский проект, чтобы высадить одного космонавта на Луну после того, как там побывали 12 американских астронавтов, было, мягко говоря, сомнительно. К тому же шансы успешно выполнить этот полет, как считали многие, были небольшими. Главный вопрос состоял в том, нужно ли бросать работу над ракетой–носителем H1, ведь за 10 лет было сделано так много: возведены уникальные сооружения, созданы и отлажены колоссальные производственные и испытательные средства. Ракета, в которую внесли существенные изменения, практически была подготовлена к пуску. В ходе подготовки и запуска первых четырех носителей H1 накопили огромный опыт. Известно, что неудачи учат гораздо быстрее. Естественно, с нами, руководителями среднего звена, этих проблем никто не обсуждал. С другой стороны, программа была нашим общим делом, и оставаться безразличным было невозможно. Пишу об этом 20 с лишним лет спустя, и до сих пор не могу оставаться равнодушным, потому что вместе с большинством королёвских ветеранов считаю упомянутое решение неправильным.

Во–вторых, ряд заместителей Мишина снова направили наверх письмо. Восемь лет спустя после первого памятного и действенного послания они сделали то же самое, но, как говорят математики, с точностью до знака. В письме сообщалось о плохом руководстве предприятием, о постепенном развале королёвского наследия, о невыдержанном поведении (нарушении «спортивного режима») и других недостатках Мишина. «Писатели», как их называл тот, против кого оно было направлено, многим рисковали, но их действиями руководила главным образом забота о будущем советской космонавтики.

Прошло около полугода, прежде чем состоялась фактическая смена главного конструктора. Многие из «писателей», прежде всего технический директор ЭПАСа Бушуев, пережили не лучшие времена. На одном из событий, имевшем ко мне прямое отношение, стоит остановиться подробнее.

В начале апреля 1974 года неожиданно позвонил Мишин и пригласил меня к себе. Он долго расспрашивал об АПАСе, интересовался не только тем, как сделана конструкция, но и почему именно так, а не иначе. К моему удивлению, беседа затянулась. Все, кто тесно работал с главным, отмечали его интерес и способность к технике, умение разбираться в сложных проблемах. В этом я лишний раз убедился во время той встречи. На следующий день Мишин позвонил снова и сказал, чтобы я подготовил предложения по организации самостоятельного отдела, который должен заниматься системами стыковки. Через несколько дней наша делегация улетала в США на пленарную встречу. Мы договорились, что сразу после возвращения я представлю предложения. Делать было нечего, требовалось доложить непосредственному руководству.

Помню, я нашел Калашникова у Чертока. Оба встретили новость молча. О чем они думали, оставалось только догадываться.

Судьбе было угодно, чтобы организация самостоятельного стыковочного отдела отодвинулась еще на три с половиной года. К лучшему или к худшему — я не знаю до сих пор.

Вскоре после возвращения из Хьюстона мы узнали о подписанном решении, которое во многом изменило нашу деятельность на последующие годы. Было организовано НПО (научно–производственное объединение) «Энергия», а его Генеральным конструктором и директором назначался Валентин Петрович Глушко. НПО объединило наше ЦКБЭМ, которое превратилось в ГКБ (головное конструкторское бюро), ЗЭМ (завод экспериментального машиностроения), КБ и опытный завод «Энергомаш» — организацию, которую в течение 28 лет возглавлял Глушко, а также филиалы обеих организаций. Число сотрудников объединенного НПО перевалило за 40 тысяч человек.