100 shades of black and white
Шрифт:
— Тогда я тебя поздравляю, у тебя джекпот, — Хакс давит сигарету в пепельнице и принимается размахивать руками в воздухе, будто занялся ловлей летучих мышей. Или экзорцизмом. — И инвалидное кресло на каждый день, вот это действительно отличное совпадение.
Его хочется ударить. Так хочется, что даже кулак зудит. Но Бен просто отворачивается, с шумом стукаясь затылком о стенку камеры. Если смотреть в другую сторону, болит куда меньше.
Хотя, как это ни смешно, Хакс заставляет его чувствовать себя живым. И оттого дико бесит.
Бен вздыхает, считает до пяти и только
В белоснежном халате и с этими нелепыми прозрачными очками поверх разлохмаченных пламенеющих волос, склонившись над панелью компьютера и печатая что-то, он напоминает Франкенштейна. Который способен поставить на ноги даже десятидневный труп. Так что ему какие-то там переломанные ноги.
— Ну? — не выдерживает Бен. Его бесит эта капсула-гроб, внутри которой нихрена не удобно, локти и колени бьются о стенки и крышку, а сам он почти поверил в то, что боится закрытых пространств.
— Еще три минуты, — Хакс даже не оборачивается в его сторону. Печатает себе что-то так вдохновенно, будто пишет симфонию для целого оркестра. Кривится и чешет лоб, а потом снова переделывает непонравившиеся ему строчки. — Прикинься трупом, а? Может, тогда я смогу наконец отсканировать все с четвертого раза.
Ему что-то не нравится. Очень не нравится. В такие минуты Хакс становится совсем бледным, как будто вся его кровь куда-то пропадает, а еще щелкает пальцами.
Но все заканчивается. Жуткая капсула выплевывает Бена обратно, в донельзя яркий и негостеприимный мир, где его уже ждет с креслом Хакс, снова напоминая, что он неизлечимо болен.
— Спасибо, — сухо кивает Бен и свешивает ноги вниз, неловко перебираясь в свое старое кресло. И ждет.
Все ждет и ждет, пока тот что-нибудь скажет. Что совпадения случаются тогда, когда нужно чудо, или что-то такое...
— Знаешь, вообще я не вмешиваюсь во все эти дела, — внезапно говорит Хакс. — Но если ты не начнешь заниматься, ты потеряешь даже тот свой микроскопический шанс.
— Которого у меня нет? — Бен вспыхивает. Этот разговор он слышит не впервые, только раньше это ему пыталась вдолбить в голову мать, а потом По и десятки других медработников. Один только Хакс был его спасением, и вот теперь даже он.
— Слушай, Соло, — Хакс сжимает руки в кулаки и принимается снова щелкать пальцами. Что ж, даже ему нужно успокаивать себя хоть как-то. — Ты придурок, и мне плевать, что ты собрался делать со своей жизнью, но... — он пытается подобрать фразу, обрывает себя и снова открывает рот.
— Считай, что тебе дали последний шанс. Понимаешь, последний. Не угробь его в своей затянувшейся подростковой депре. Может, случайности действительно, как ты думаешь, не случайны.
Треклятый Хакс знает, по чему бить, он знает, за что задеть, и Бен снова чувствует, как горят уши, как горит все лицо и как снова ужасно чешутся кулаки.
Жаль, что этот придурок не знает, каково быть на его месте.
На прощанье Хакс всовывает ему пластиковую папку с результатами и молча захлопывает за собой дверь.
Наверное, поступает правильно. В конце концов, это совсем не его дело.
Результаты
не то, чтобы плохие. Нет. Они настолько ужасны, что сознание плывет, а буквы пляшут в хороводе, и это даже не спишешь на жару. Ему нехорошо. Но если Бен не сделает что-нибудь с собой и мотивацией, то все станет куда хуже.Проще всего выброситься из окна, только у них второй этаж, а значит, максимум, на который можно надеяться — это сломанные ребра. Снова.
Бен до сих пор помнит это ощущение. Ощущение быстрого вздоха, когда каждое усилие дается слишком легко. Как будто у тебя внутри ничего нет, будто ты рыба или воздушный пузырь, пролетающий мимо целой стаи дикобразов. И каждое неверное движение может стать последним.
Бен засовывает папку под сиденье, надеясь, что она сама вывалится или исчезнет, а значит, хоть немного времени у матери будет. Потому что она может и не пережить. И берет курс к стоянке.
Там его уже ожидает По. Машет рукой и задумчиво смотрит куда-то позади него.
— Странно, что с тобой нет Хакса. Обычно его только так можно вытащить на прогулку. Вы, — и Дэмерон наставляет палец, — вообще скоро станете близнецами. Оба бледные. Прокуренные. И недокормленные. Серьезно, задумайся над этим.
Бен ничего не отвечает. У него и сил огрызнуться нету. Просто мотает головой и усаживается в служебную скорую машину на заднее сиденье, стараясь уткнуться взглядом куда-нибудь в пол.
Он до сих пор боится скорости. Боится смотреть вперед. Лучше даже не думать об этом.
А еще он совершенно забывает о забытой папке на инвалидном кресле.
По листает ее быстро, как будто способен с разбега разобраться во всех этих формулах и непонятных латинских фразах.
Но молчит. Вздыхает и стискивает виски, словно на голову что-то давит.
Садится за руль, откладывает папку в сторону, заводит мотор, а затем говорит:
— Я буду рад видеть тебя на занятиях в понедельник.
Вот и все.
Никаких слов о потерянных возможностях, осложнениях, смертельных рисках и прочего.
И Бен благодарен ему.
— Тебя спрашивали, — это первое, что говорит ему мать, когда он выползает из машины, стараясь казаться уверенным и независимым. Лея Органа-Соло, ростом всего в каких-то пять футов, готова нести его на руках до Нью-Йорка, если понадобится, и Бен ненавидит ее за это. Он должен был заботиться о ней, но теперь это приходится делать ей.
— Кто? — папку Бен не прячет, просто держит в руках. Но так крепко, что не выдрать, даже вцепившись.
— Рэй. Наша соседка. Кеноби которая. Они тут совсем недавно, а она почти все время в колледже проводит, так что впервые зашла поздороваться.
— И что ты ей сказала? — он хмурится, потому что после вчера совсем не ожидал этого.
Ей должно было быть все равно до странного парня по соседству. Она могла бы с легкостью забыть о нем еще до завтрака.
Но все пошло совсем не так, как он представлял.
— Что?! — наверное, он больше кричит, чем говорит, и мать вздрагивает.
— Ничего. Я не говорила о твоей... — ее взгляд невольно тянется к его искалеченным ногам. — Особенности.