100 великих писателей

Так что — судьба, судьба и судьба. Судьба Поэта.

Последние годы жизни Цветаева много писала прозу, после нападения Германии на Чехословакию создала целый цикл антифашистских стихов, много она в эти годы переводила — с французского, с немецкого, английского, грузинского, болгарского, польского…

Война застала Цветаеву за переводами из Федерико Гарсиа Лорки. В начале августа 1941 года Цветаева с сыном отплыла на пароходе в эвакуацию. Поселились в Елабуге, на Каме. Здесь и завершила она свой земной путь, повесившись, 31 августа, в воскресенье.

Она оставила три записки: в одной просила Асеевых взять к себе сына Мура: «Я для него больше ничего не могу и только его гублю…», другая записка людям, которых просила помочь ему уехать: «Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мною он пропадет». И еще одна — сыну: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик»… Через три года Мур погибнет на войне. А о судьбе мужа в тот момент Цветаева точно не знала.

Поэзия Марины Ивановны Цветаевой стала пробивать себе дорогу и обрела по сути всенародное признание уже в наше время. Выходят ее стихи огромнейшими тиражами, на многие стихи написаны песни, романсы. Ее стихам «настал свой черед», как она пророчески написала в юности.

Детали быта и даже изгибы судьбы с годами отходят на задний план, а вперед выдвигается само Слово поэта. Мы теперь восхищаемся многими и многими ее строфами и стихами, просто восхищаемся как явлениями искусства. Например, поэт Евгений Винокуров счел своим долгом оставить в дневнике такую запись:

«В цветаевском стихотворении есть такая строфа:

Кудельную тянуть за бабкой нить,Да ладиком курить по дому росным,Да под руку торжественно проплытьСоборной площадью,ГРЕМЯ шелками, с крестным.

Попробуйте вместо слова ГРЕМЯ поставить хотя бы слово ШУРША, и стихотворение сразу же проиграет, сразу же погаснет. Именно в этом слове КУЛЬМИНАЦИЯ, удар. Это „гвоздь“ всего стихотворения. В двух строках четверостишия вложена необычайная экспрессия, которая все нарастает от слова к слову. Здесь передан неистовый характер женщины, безуспешно усмиряемый всей домостроевской средой».

Многие и поэты, и любители поэзии записывают свои восторги от стихов Цветаевой или просто переписывают стихи…

Без Цветаевой русская поэзия уже немыслима. А в периоды переломных эпох, когда все ищут новую силу, новое слово, поэзия Цветаевой всегда будет обретать второе дыхание, будет источником энергии для поколений и вдохновением для творцов.

Цветаева и погибла потому, что к этому моменту всю свою душевную и всякую другую энергию отдала творчеству. Энергии на то, чтобы продолжать жить, уже не оставалось.

В двадцать лет Марина писала:

Идешь на меня похожий,Глаза устремляя вниз.Я их опускала — тоже!Прохожий, остановись!

Она представляла себя в могиле — и оттуда говорила с прохожими (хотя людей на кладбище как-то не хочется называть прохожими). Она еще играла в жизнь и в смерть. Как играла в то же самое ранняя Ахматова, молодой Гумилёв, да и многие поэты играют…

Но в этом стихотворении запечатлена такая девическая чистота, такая целомудренность и ласковое, светлое чувство к миру, что его, это стихотворение, хочется считать итоговым, через него хочется воспринимать мрачную гибель поэта — душа как бы вылетела из мрака и снова стала душой двадцатилетней Цветаевой.

Не думай, что здесь — могила,Что я появлюсь, грозя…Я слишком сама любилаСмеяться, когда нельзя!

«Прохожий, остановись!» Все мы прохожие. Но остановиться и открыть для себя мир Марины Цветаевой — это необходимо человеку даже в наше супербыстрое и мало поэтическое время.

Геннадий Иванов

Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930)

Еще недавно в каждой книге о Маяковском писали примерно такие слова: «Его поэзия — художественная летопись нашей страны в эпоху Великой Октябрьской революции и построения социализма. Маяковский — истинный певец Октября, он как бы живое олицетворение нового типа поэта — активного борца за светлое будущее народа». И так далее в этом духе.

Сегодня, когда «светлое будущее народа» уже почти не просматривается, а, скорее, видится «темное будущее», Маяковского сбрасывают «с корабля современности», как когда-то в молодости он сам со товарищами сбрасывал Пушкина. Подписывался он под такими словами в манифесте футуристов «Пощечина общественному вкусу»: «Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее иероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности». Последние два слова именно с большой буквы писались. Как же — современностью всегда прикрывали отсутствие подлинной глубины в искусстве. Но, с другой стороны, без современного слова действительно не может жить литература. Другое дело, что современность не в желтой кофте футуристов и не в отражении решений очередного съезда партии.

Так вот, сейчас сбрасывают Маяковского, что тоже ошибочно. Потому что талант Маяковского огромен, он не ровня Д. Бурлюку, А. Крученых, с которыми вместе подписывал манифест в 1912 году. Маяковский прошел большой творческий путь и смог, даже «наступив на горло собственной песне», выразить свой неповторимый поэтический взгляд на мир. Он очень повлиял своим новаторским творчеством не только на русскую, но и на мировую поэзию. Потом Маяковский очень далеко ушел от своих ранних эпатажных лозунгов.

Современный исследователь русской литературы С. Федякин пишет по поводу всех манифестов: «Мы читаем учебники русской литературы XX века, литературные манифесты, призывы, признания… Символисты с их „мистическим содержанием“ и „расширением художественной впечатлительности“, реалисты (и Бунин особенно), оттолкнувшие символистские излишества, акмеисты, захотевшие вернуть в поэзию „вещный мир“, футуристы, разогнавшие свою страсть к слово-новшествам до зауми… И за каждым движением, за каждым шагом, каждым словесным изгибом — все то же: нельзя писать так, как писали раньше, нельзя писать так, как пишут сейчас… литература „неоклассической эпохи“ не могла не ощутить „перемену воздуха“. Обветшалость привычных жанров, привычного языка, привычных интонаций… Отсюда всплеск разноголосицы, пестрота и „мучительное разнообразие“ литературы начала века. Хотя то, что открывали „новаторы“, быстро становилось общим местом». И заканчивает свои заметки этот литературовед такой мыслью: «Нужно всего-то-навсего прийти к читателю со своим насущным словом — не из литературы».

Маяковский начинал из литературы. Все эти манифесты были чисто литературными забавами, хотя и казались их авторам делом и переделом всей вселенной. Но потом, когда жизнь стала резко меняться, когда революция неузнаваемо преобразила жизнь, поэт вошел в эту жизнь демонстративно и навсегда. Другое дело, что, творя из новой жизни, поэт не рассматривал эту жизнь во всей ее неоднозначности — он смотрел далеко вперед и трудился, «чтобы выволочь республику из грязи» туда, в светлое будущее. Русская поэзия все-таки не очень любит всякую отвлеченность, идеализм, в том числе и революционный, идеализм. Ее доминанта — глубина взгляда на жизнь, сердечность, а не утопия и политика. Поэтому со временем интерес любителей поэзии к поэту упал. Думаю, что он упал бы, даже если бы и не поменялась в наши дни жизнь в России.