100 великих рекордов стихий
Шрифт:
1 апреля 1946 года город Хило на острове Гавайи был буквально перевернут вверх ногами. Дома лежали опрокинутые, дороги и пляжи исчезли, железнодорожный мост сдвинуло чуть ли не на 300 метров вверх по течению, и по всей опустошенной местности валялись каменные глыбы весом по нескольку тонн. Это был результат смещения дна океана, произошедшего на расстоянии 4000 километров от Хило, в районе Алеутских островов. Толчок породил череду волн, которые промчались через Тихий океан со скоростью свыше 1100 километров в час, достигая высот от 7,5 до 15 метров там, где они набегали на берег.
…Вода откатывалась стремительно и бурно, со свистом, шипением и грохотом. В нескольких местах дома смыло в море, кое-где даже огромные скалы и бетонные блоки оказались вынесены за рифы. Людей вместе с их имуществом унесло в море, и лишь немногие из них были спасены несколькими часами позже с помощью лодок и спасательных плотов, сброшенных с самолетов.
Величайшая из всех известных волн цунами была вызвана взрывом вулкана на острове Кракатау в Индонезии в 1883 году,
В безмятежную и теплую июньскую ночь 1896 года на северное побережье японского острова Хонсю обрушились волны, достигавшие высоты двадцати метров.
Сейсмолог Тарамура Тие, чудом спасшийся, но с буквально перемолотыми костями, лежа на больничной койке, составил отчет в Императорское географическое общество, где были такие строки: «Скорость бега водяного дракона была никак не меньше восьмисот километров в час. Он двигался со стороны шельфов Чили. Отправными точками стали подземные толчки, имевшие там место. Цунами играючи преодолело 17 000 километров, чтобы вволю порезвиться здесь, множа без вести пропавших, окрашивая грязную соленую пену кровью, лишая домов и средств к существованию. Северяне остались без еды, питья, и, подчеркну, многие потеряли разум, возможно, не столько от беззащитности перед мечом природного великана-самурая, сколько от его разрывающего легкие и вынимающего мозг рыка – дьявольского, слышимого, вместе с тем неслышимого. Я переполнен горем моих земляков-страдальцев. Я скажу, что нет слов в нашем пластичном, богатом оттенками языке, способных даже приблизительно передать ужас увиденного, пережитого мною».
Тие пишет, что для него цунами не было неожиданностью: «Мыши, ужи, змеи, пауки, кошки устремились в глубь острова. Бегство массовое. Ни ногой ступить, ни повозке двинуться. Я понял, чем это грозит. Другие не захотели понять. Я не сбежал. Я разделил участь тех, кого знаю с детства. Горе нам, презирающим животных с их удивительным инстинктивным пророческим даром». Ученый умер в 1902 году, успев в назидание потомкам собрать свидетельства соотечественников, переживших цунами. Они лаконичны. Начнем с самого яркого, вышедшего из-под пера поэта Эмори Такай:
«Я сидел в чайной у кромки воды. На мелководье покачивались украшенные фонариками суденышки рыбаков. Хорошо просматривался пароход, уверенно шедший к горизонту и поблескивающий жемчужинами иллюминаторов. Да, эта ночь определенно была ночью влюбленных. В соседних хижинах кто-то пел, кто-то декламировал стихи. Я слышал голоса людей, но не слышал лая собак, щебета птиц. Поразмыслить, к чему бы это, не успел. Даже цикады молчали. Вода вспыхнула ярким внутренним светом. Заморосил прохладный ленивый дождь. Все, кто отдыхал в чайной, почти как днем, в деталях увидели дома поселка, деревья. Храм – самое высокое строение, – облитый мерцающим дождем, то вспыхивал, то угасал, будто в него бросали факелы. Какая-то из женщин всхлипнула, кто-то пронзительно закричал, кто-то сорвался с места и побежал. Поздно! Воду, поверхность которой мерцала и выбрасывала фонтанчики, рывком поставило стеной и повлекло от берега. Рыбачьи лодки повисли на кромке этой стены. Дно обнажилось. Оно светилось, меняя цвета с белого на синий. Оглушительно загрохотало. Нас всех придавило дощатым настилом чайной. Я был с краю, поэтому сумел выбраться из-под него. Да что толку?! Влажный воздух толкал, давил, не давая подняться на ноги. Последнее, что я увидел, прежде чем меня бросило вверх, – это исполинских размеров волну, со стоном и чавканьем заглатывающую землю. Ориентироваться в разрушенном пространстве возможности не было никакой. Волею рока меня мощнейшими струями отнесло от берега. Все же я видел, что на месте поселка, вспыхивая и грохоча, шевелилось что-то не от мира сего, словно и не вода. Рыбаки втащили меня на свое суденышко. Когда повисла тишина, мы высадились на израненном пустынном берегу. Подумалось, что со всеми и всем было покончено навсегда. Я потерял жену. Потерял сыновей. Теперь я не поэт. Я плакальщик…»
Замечено, что цунами часто предшествуют зеленые лучи, – исходящие от солнца. Вот и на острове Хонсю за день до трагедии это чудо природы наблюдали почти все. О зеленой короне слегка расплющенного солнца, как бы накликавшей беду, на самом деле «продукте» аномальных геомагнитных возмущений, имеющих прямое отношение к землетрясению в районе Чили, учитель начальной школы Рета Кадзава рассказывал так:
«Солнце, уходящее за горизонт, было необычным – сплющенным и желтым. Вот-вот, и оно скроется. Однако прежде чем исчезнуть, оно выстрелило красивыми зелеными лучами. Лучи расходились веером, длинные, острые, как зубья редкой расчески. Я понял, что такого мне не увидеть больше никогда, и решил ждать. Я не сомневался, что последует еще что-нибудь непостижимое, необыкновенное. Может, час прошел, и начались отлив, стояние и рост воды при мертвенном свете. Это в безлунную ночь-то? Я был на холме. Водяной столб, как живой, проскочил мимо, не задев меня. И второй водяной столб тоже не тронул. Он тащил за собой пароход со светящимися иллюминаторами, обнаженным днищем и вращающимися винтами. Я видел, как вода окатила пароход, прежде чем по ватерлинию вогнать его в грунт. Иллюминаторы погасли. Клокочущая вода вращала пароход, как невесомый, вокруг оси. Я был рядом. Был невредим. Даже одежда моя оставалась сухой. А вот пароход все же оторвался от грунта. Его понесло в море. Теперь дошла очередь до меня. Вода не пощадила. Я трепыхался на светящейся кромке водяной горы. Меня облепила слизь. Она и светилась. Еще было так
много оглушенной рыбы, что я форменным образом лежал на ней, не тонул. Водяная кромка была спокойной. Я отличный пловец. Благо, что меня не размазало о берег, потому что я ухватился за бревно вместе с еще двумя сельчанами. Сколько воды пролилось на нас, сколько лет мы прожили той проклятой ночью…»Японцам принадлежит приоритет в изучении этого грозного явления природы, прогнозирования и, соответственно, защиты от него. Добрые дела скромного учителя начальной школы Рета Кадзава на родине помнят и теперь, спустя более столетия. Он додумался организовать питомник живых индикаторов цунами – крыс, змей, кошек, собак. Начинали животные проявлять беспокойство – жди беды. О том, как научиться понимать тревожный язык животных, можно прочесть в его книге «Паника во имя спасения». Особое внимание в ней уделено феномену зеленых лучей – предвестнику цунами. Далеко не все современные ученые разделяют эту точку зрения, считая ее спорной. В 1952 году после гибели от ударов цунами города Северо-Курильска советский сейсмолог Э.С. Хорошечкин передал правительству записку, в которой прямо говорилось о таких сопутствующих факторах, как тектонические возмущения и зеленые гало вокруг и около солнечного диска. Отсюда вывод. Ради общей безопасности не стоит отмахиваться от трагического опыта наблюдательных одиночек.
Трагедия Северо-Курильска
В 1945 году поверженная Япония передала стране-победительнице СССР Курильские острова и южную часть Сахалина. Сразу началось интенсивное строительство. Возводились военные объекты, геологические городки, рыбозаводы, больницы, школы и, конечно, жилье. Добротное, каменное. Проектировщики недоумевали: почему их предшественники оставили в наследство хлипкие, дощатые, чуть ли не картонные сооружения?
Ответ был простым. Эти предельно облегченные хижины, обрушиваясь, позволяли выживать даже при катастрофических землетрясениях, даже в свирепых волнах цунами, когда каждая доска становилась единственной спасительной соломинкой, за которую хватался утопающий.
Россияне, владеющие самыми протяженными в мире, в то же время самыми спокойными, сейсмически-нейтральными морскими побережьями – арктическими, балтийскими, черноморскими, – никогда не сталкивались с серьезными природными катаклизмами. Но благодушие, утрата бдительности зачастую ведут к бедам, невосполнимым потерям, как это случилось в ночь с 4 на 5 ноября 1952 года в молодом советском городе Северо-Курильске на острове Парамушир.
Слепая стихия, нанеся ужасающей силы удары, отступила. Военные долго извлекали из-под руин новостроек тела погибших и без опознания погребали в общей могиле. Правительственной комиссии потребовалось несколько дней, чтобы прийти к неутешительному выводу: проживание и производственная деятельность в северокурильском регионе нецелесообразны.
Как быть? Отсечь Курилы – значит ослабить обороноспособность страны. Приняли компромиссное решение – продолжить освоение благодатных краев, засекретив все, связанное с ноябрьской катастрофой.
В начале нынешнего тысячелетия, когда прошлое быльем поросло, некогда закрытые архивные документы стали достоянием гласности. Свидетельства очевидцев вопиют. Нет средств, способных переломить хребет цунами, утихомирить подземные бури – природные пороховые бочки с медленно тлеющими запалами. Чтобы убедиться в этом, достаточно перенестись в события более чем полувековой давности, выслушать их участников.
Рассказывает А.С. Крайнев, мастер бетонно-смесительного узла:
«Это теперь я знаю, что эпицентр землетрясения находился вплотную к нам, в двухстах километрах восточнее побережья. А когда я на полуторке возвращался со смены, поражался давящей тишине. Прибрежная вода закручивалась в глубокие воронки, вспыхивающие под ярким лунным светом. Размышлять, впрочем, было некогда. Устал так, что не чувствовал ни рук, ни ног. Утром опять заливать армейские фундаменты. Явился в барак. Не ужиная, повалился на койку. Взглянул на будильник. Без четверти четыре. Внезапно разболелась голова. Начало подташнивать. Накинул фуфайку. Вышел на воздух. Гляжу, наши бетонщики уже толпятся у крыльца. Оказывается, у всех у них “до чертиков в глазах” раскалываются головы. Некоторых начало рвать. Меня осенило. Нелады с атмосферным давлением! Тут земля и заходила под ногами. Крыша общежития сдвинулась, балки перекрытий вздыбились. Ломало их, как спички. Рабочие, прошедшие фронт, привыкшие ко всякому, прихватив верхнюю одежду и сапоги, без паники один за другим выбегали во двор. Мы поняли, что положение нешуточное. Но кто, зачем приказал стрелять из автоматов у пирсов и возле складской колючки? Уж не война ли? Кто-то предположил, что таким образом город предупреждают об опасности. Земля успокоилась. Шел колючий снег. Решили продвигаться к комендатуре, узнать, что делать, как быть. Земля вновь загудела, заходила. Из ее мерзлоты с корнями вырывало деревья. Рухнули две опоры линии электропередачи. Со стороны пирсов донесся многоголосый вопль: “Война, война!” На самом деле кричали: “Волна!” Это были последние живые голоса в порту. Их перекрыл ужасающий гул, что бывает при взрыве оружейного арсенала. Прораб Семушкин приказал: “Давай на склоны, иначе – конец!” Что мы без труда сделали, потому что барак находился у подножия одного из трех холмов, скобой окружающих город. С вершины холма мы увидели, как ревущая масса воды выплеснулась сверху – нам показалось, что она оторвалась от Луны, – накрыла улицы и начала их перемалывать, то и дело выбрасывая, вновь забирая тела людей, бревна, доски, даже бетонные плиты и автотехнику. Волна попыталась перехлестнуть через тыльный холм. Не получилось. Отхлынула. Единицы, несмотря на наши отговоры, спустились в илистое болото, надеясь отыскать останки близких. Спустя двадцать минут саданула вторая волна-палач, поглотившая их. Третья волна, слабая, отступала лениво, до рассвета. На рассвете мы увидели, что Северо-Курильска больше нет. Есть грязное, заснеженное пространство».