1001 вопрос о прошлом, настоящем и будущем России
Шрифт:
Наивные вопросы
Наверное, я не сумел забыть советское время.
Наверное, телепрограмма не для таких, как я.
Наверное, я не учился в школе во времена ЕГЭ, поэтому люблю думать.
Наверное, меня не интересует жизнь Тимати и глянцево-гламурной чехарды.
Наверное, я бесконечно устарел и погоню за размером яхты воспринимаю как компенсацию врожденных мужских недостатков.
Наверное, я бы с радостью научился закрывать на все глаза и не париться. Но мешает печальная реальность, стучащая серыми каплями дождя в окна.
Я не могу привыкнуть к показательным арестам
Я не могу привыкнуть к тому, что молодые люди с шальными лицами стоят пикетами на улицах Москвы и никто не спросит, на какие деньги весь этот угар.
Я не могу привыкнуть к тому, что назначения на должности никак не связаны с профессиональными навыками кандидатов.
Люди возвращаются во времена советских кухонь – говорят уже не о политике, а о безнадеге. Уходит надежда, поселяется апатия.
Я не могу привыкнуть к тому, что во всем виноват Чубайс, и только Чубайс, а вот люди, два года после него занимавшиеся отраслью, ну совсем не виноваты в трагедии на Саяно-Шушенской ГЭС – ни министр, ни зам какой-нибудь, никто. Ни один человек. Два года прошло, и все равно только Чубайс.
Я не могу привыкнуть к тому, что рестораны забиты чиновниками и силовиками всех мастей, что парковки министерств похожи на выставки дорогих автомобилей, что чиновники отдыхают в самых роскошных отелях мира, что самые дорогие покупки совершают они. Что теперь даже не принято прикрывать бесстыдное богатство, природа происхождения которого не понятна только детям-дебилам.
Я не могу привыкнуть к тому, что при такой роскоши у нас по-прежнему столько брошенных детей и нищих стариков – и в этом никто не виноват.
Я не могу привыкнуть к тому, что у нас такие цены на дорожное строительство – мир над нами хохочет. А когда Ресин дает пояснения, мир закатывается уже в истерических припадках. Власть тоже слышит Ресина и находит правильный ответ – повышает нам еще и транспортный налог.
Я не могу привыкнуть к тому, что таможня сама решает, какой товар сколько стоит, потому что у нее есть план, а остальное не ее забота.
Не хочу я ко всему этому привыкать.
Люди возвращаются во времена советских кухонь – говорят уже не о политике, а о безнадеге. Уходит надежда, поселяется апатия. Я не знаю, каким бизнесом сейчас можно заниматься, – задушат. Защиты от наездов силовиков нет: только договариваться. А аппетиты у них все растут.
При этом ведь и команда у власти сильная, и, хотя ничего уже не говорится по телевидению, но не могут же они не знать и не понимать очевидных вещей. Разве хоть кто-то сомневается в том, что нельзя наполнить бездонную бочку? Сколько можно давать денег «АвтоВАЗу», если все видят, что они просто исчезают? Меняется менеджмент с очередным золотым парашютом, и под угрозой социальной нестабильности выдается очередная порция на распил? Хватит, сколько можно?
Неужели главная тема беседы прозаиков с премьером – писательские дачи? Неужели в
блоге президента нет записей о происходящем в судах, да и в целом в стране, и надо обсуждать деревни будущего? Заняться больше нечем?Что-то я устал… но очень хочется верить, что все еще можно выправить. Не рассуждать, а просто верить, что наверху люди думают не только о дне сегодняшнем. Ведь все же есть проблески, маленькие искорки надежды. Или просто очень хочется в них верить?
Иногда мне кажется, что где-то прозвучала команда и вернулись 30-е годы. Вот только идеологии как таковой пока еще нет. Ее заменяет новая форма ура-патриотизма.
Чаадаев писал о любви к Родине, которая невозможна без ненависти к самым темным страницам ее истории. У нас побеждает посыл совсем иной: мы круче всех – люблю родину, а кто вякнет против – вражина, рвать на части.
Критический взгляд исчезает, появляется опасный блеск в глазах и стремление сплотить ряды: так и до обожания власти останется недалеко – ничему история не учит. Радость от сбивания в стаи заглушает чувство стыда за собственные деяния.
Сомнения
Один из посетителей блога прислал мне письмо, в котором он спрашивал, читаю ли я комментарии к моим записям.
Читаю, хотя иногда это и непросто. Очень разные эмоциональные составляющие. Меня огорчает та легкость, с которой многие из уважаемых посетителей вешают ярлыки и выносят суждения: талантливо – бездарно, казнить – посадить, запретить – уничтожить.
Вспоминается грустная история Сократа, приговоренного демократическим большинством к смертной казни за неудобные беспокоящие беседы. Однако в истории остался Сократ, а не его судьи.
Ненависть сопровождает жизнь каждого из нас. Я регулярно читаю сообщения как у себя на блоге, так и просто в Сети, где походя меня оскорбляют, лгут, поливают грязью. Понимаю, для многих это форма самопоказа: нам, мол, сам черт не брат! Эдакая ноздревщина. С годами стал относиться спокойнее. Забавно, что при личной встрече запал у критиков куда-то исчезает.
Предвижу вопрос: а сам-то ты?! Но разве это дает право на ошибки другим? Сам я решил бороться с собственным злословием – не менять свои убеждения, но шлифовать форму.
Предвижу вопрос: а сам-то ты?! Но разве это дает право на ошибки другим? Сам я решил бороться с собственным злословием – не менять свои убеждения, но шлифовать форму. Никого не призываю к этому, но прошу задуматься: есть ли у нас право судить обо всем подряд?
Никого не призываю к этому, но прошу задуматься: есть ли у нас право судить обо всем подряд?
Я не раз задавал себе вопрос: что отличает человека от животного? Решил, что умение сомневаться.
Как мало людей способны сомневаться в собственной правоте! Единицы. Большинство убеждены, что у них есть монополия на истину, всех видят насквозь. И считают себя вправе заявить: «Да ладно, я же на самом деле понимаю, что… а вы…» Не люблю самовлюбленность.
В школе меня удивляли преподаватели, которые заявляли, что думал автор при написании романа. Откуда им ведомо, что думал и чего хотел автор, если он сам об этом не сказал?