11/22/63

— Иисус прослезился!

— Да! — выкрикнула Сейди, водрузив шляпу на положенное место, естественно, чуть набекрень. — Над оладьями с черникой, и ученики сказали, что таких вкусных они никогда не ели! А теперь платите!

12

К тому времени, когда мы добрались до Джоди, двадцать девятое августа перешло в тридцатое, но мы так переволновались, что спать совершенно не хотелось. Мы занялись любовью, потом пошли на кухню в нижнем белье и принялись за пирог.

— Ну? — спросил я. — Что думаешь?

— Что больше не пойду на боксерский поединок. Это же кровожадность в чистом виде. И я вскочила на ноги, орала вместе со всеми. Несколько секунд… может, целую минуту… я хотела, чтобы Кейс убил этого самовлюбленного пляшущего денди. А потом мне не терпелось вернуться и запрыгнуть с тобой в постель. Какая там любовь, Джейк. Это огненная страсть.

Я промолчал. Иногда сказать просто нечего.

Она наклонилась над столом, сняла крошку с моего подбородка, бросила мне в рот.

— Скажи мне, что это не ненависть.

— Ты о чем?

— О причине, по которой ты считаешь необходимым самолично остановить этого человека. — Она увидела, что я открываю рот, и протянула руку, показывая, что не закончила. — Я слышала все, что ты говорил, все твои доводы, но ты должен сказать мне, что дело именно в доводах, а не в том, что я увидела в глазах этого Кейса, когда Тайгер ударил его ниже пояса. Я смогу любить тебя, если ты человек, и я смогу любить тебя, если ты герой, хотя по какой-то причине это труднее, но не думаю, что я смогу любить линчевателя.

Я подумал о том, как Ли смотрел на свою жену, когда не злился на нее. Я подумал о подслушанном разговоре, когда он и малышка плескались в ванной. Я подумал о его слезах на автовокзале, когда он держал Джун на руках и щекотал под подбородком, прежде чем сесть в автобус.

— Это не ненависть, — ответил я. — Что я чувствую по отношению к нему…

Я замолчал. Она не отрывала от меня глаз.

— Сожаление о загубленной жизни. Но человек испытывает сожаление, когда хорошая собака подхватывает чумку. И это не останавливает его, поскольку он знает, что ее надо убить.

Она заглянула мне в глаза.

— Я хочу тебя снова. Но теперь ради любви. Не потому, что мы видели, как двое мужчин били друг другу морды и наш парень победил.

— Ладно, — кивнул я. — Ладно. Это хорошо.

И получилось хорошо.

13

— Посмотрите, кто идет! — воскликнула дочь Фрэнка Фрати, когда я вошел в ломбард в пятницу около полудня. — Наш боксерский свами с новоанглийским выговором. — Она одарила меня сверкающей улыбкой, обернулась и крикнула: — Па-па! Твой человек, который ставил на Тома Кейса!

Фрати вышел, шаркая ногами.

— Добрый день, мистер Амберсон. Явился не запылился, и красив, как Сатана в субботний вечер. Готов спорить, вы прекрасно себя чувствуете в этот чудесный день. Глаза горят и хвост трубой, верно?

— Конечно, — ответил я. — Почему нет? Мне повезло.

— Вам повезло за мой счет. — Он вытащил из заднего кармана мешковатых габардиновых брюк конверт из плотной коричневой бумаги, чуть больше стандартного. — Две штуки. Можете пересчитать.

— Незачем, — ответил я. — Я вам верю.

Он уже собрался протянуть мне конверт, однако согнул руку и постучал им по подбородку. Его синие глаза, выцветшие, но проницательные, прошлись по мне.

— Ни на что не хотите поставить? Футбольный сезон подбирается к финишу, как и Серии.

— В футболе я ничего не понимаю, а исход Серий «Доджерс» — «Янкиз» меня не интересует. Давайте конверт.

Он отдал.

— Приятно вести с вами дела. — Я улыбнулся и вышел. Чувствовал, что их взгляды следуют за мной, и испытал крайне неприятное ощущение дежа-вю. Сел в автомобиль, надеясь, что никогда больше не попаду в эту часть Форт-Уорта. Или на Гринвилл-авеню в Далласе. И никогда не поставлю деньги у букмекера с фамилией Фрати.

Можно сказать, загадал три желания, и все они исполнились.

14

Моим следующим пунктом назначения стал дом 214 по Западной Нили-стрит. Я уже позвонил арендодателю и сказал, что август — мой последний месяц. Он попытался меня отговорить, объяснял, что таких хороших арендаторов найти трудно. Наверное, говорил правду — полиция никогда не приезжала по мою душу, хотя появлялась здесь часто, особенно по выходным, — но я подозревал, что причина в другом: слишком много квартир и недостаточно съемщиков. Даллас переживал очередной экономический спад.

По пути я остановился в «Первом зерновом» и добавил на свой банковский счет две тысячи долларов, полученные у Фрати. В этом мне повезло. Позже — гораздо позже — я осознал, что лишился бы их, если бы приехал с ними на Нили-стрит.

Я собирался обойти все четыре комнаты, чтобы посмотреть, не оставил ли какие-то вещи, особенно под диванными подушками, под кроватью и в глубине ящиков комода. И разумеется, хотел забрать «полис спешл». Он мне требовался, чтобы разобраться с Ли. Теперь я уже твердо решил убить Освальда, по возможности сразу же после его возвращения в Даллас. А пока я не хотел, чтобы в квартире остались хоть какие-то следы пребывания Джорджа Амберсона.

Но по мере приближения к Нили-стрит усиливалось ощущение, что я во временной эхо-камере. Я постоянно думал о двух Фрати, одном — с женой Марджори, другом — с дочерью Вандой.

Марджори. Если по-простому, хотите сделать ставку?

Ванда. Так называется ставка, когда она лежит дома, задрав ноги?

Марджори. Я Джей Эдгар Гувер, сынок.

Ванда. Да, я Карри, начальник далласской полиции.

И что с того? Повторение, ничего больше. Гармония. Побочный эффект путешествия во времени.

Тем не менее колокольчики тревоги зазвонили где-то в глубинах головы, а как только я свернул на Нили-стрит, звон этот переместился под лоб. История повторяется, прошлое стремится к гармонии, вот что все это значило… но не только. Когда я свернул на подъездную дорожку к дому, в котором Ли придумал неудавшийся план убийства Эдвина Уокера, я действительно прислушался к этому колоколу тревоги. Потому что теперь его звон уже оглушал.

Акива Рот присутствовал на боксерском поединке не один. Его сопровождала дама в больших черных очках а-ля Гарбо и норковом палантине. Август в Далласе жаркий, но зрительный зал кондиционировался, и — как говорят в мое время — иногда хочется выпендриться.