11/22/63
Шрифт:
— Привет. Эта линия не прослушивается?
— Что вы?.. Разумеется, нет. Одну минуту. Я только закрою дверь.
Пауза. Потом голос вернулся.
— Так о чем речь?
— О Гаити, друг мой. И о нефтеносных участках.
— А при чем тут мсье Дювалье и этот парень Освальд? — Никакой тревоги, только веселое любопытство.
— Вы знаете их слишком хорошо, чтобы называть по фамилиям, — ответил я. — Так что зовите по-простому, Бэби-Док и Ли. Почему нет?
— Я сегодня чертовски занят, мистер Леннон. Если вы не скажете мне, чем вызван ваш звонок, боюсь, мне придется…
— Бэби-Док может одобрить выделение
Теперь в голосе де Мореншильдта появился реальный человек.
— Говоря «нам», вы подразумеваете…
— Вы нравитесь нам всем, де Мореншильдт, но мы обеспокоены вашим общением с Освальдом.
— Господи, я едва знаю этого парня! Я не видел его шесть или восемь месяцев.
— Вы виделись с ним в Пасхальное воскресенье. Вы привезли маленькой девочке набивного кролика.
Очень долгая пауза.
— Действительно привез. Вылетело из головы.
— Вы забыли, что кто-то стрелял в Эдвина Уокера?
— Какое отношение это имеет ко мне? Или к моему бизнесу? — Его недоуменная ярость вызывала почти абсолютное доверие. Ключевое слово — почти.
— Да бросьте. Вы обвинили Освальда в том, что это сделал он.
— Я шутил, черт побери!
Я заговорил после короткой паузы:
— Вы знаете, на какую контору я работаю, де Мореншильдт? Могу подсказать: это не «Стандард ойл».
Последовала пауза, по ходу которой де Мореншильдт переваривал всю ту ерунду, что я на него вывалил. Только не совсем ерунду. Я знал о набивном кролике и знал о фразе «как ты мог промахнуться», которую он произнес после того, как его жена заметила винтовку. И понятно, что из этого следовало. Моя контора звалась Конторой, и де Мореншильдта сейчас волновал только один вопрос (во всяком случае, я на это надеялся): сколь многое известно нам о его, несомненно, интересной жизни?
— Здесь какое-то недопонимание, мистер Леннон.
— Я надеюсь, ради вашего же блага, что это так, но нам представляется, что вы подталкивали его к этому выстрелу. Вновь и вновь твердили, какой расист этот Уокер, убеждали, что он может стать следующим американским Гитлером.
— Это полнейшая ложь!
Я проигнорировал этот крик души.
— Но больше нас беспокоит другое. Мы опасаемся, что десятого апреля вы сопровождали мистера Освальда, когда он отправился на охоту.
— Ach, mein Gott! [152] Это безумие!
152
Ах, Боже мой! (нем.)
— Если вы сможете это доказать… и если пообещаете в будущем держаться подальше от неуравновешенного мистера Освальда…
— Господи, он же в Новом Орлеане!
— Заткнитесь, — осадил его я. — Мы знаем, где он и что делает. Раздает листовки «Честное отношение к Кубе». Если не перестанет, то скоро окажется в тюрьме. — И он действительно там окажется, где-то через неделю. Его дядя по прозвищу Страшила, связанный с Карлосом Марчелло, внесет за него залог. — Скоро он вернется в Даллас, но вы не должны с ним встречаться. Ваша маленькая игра закончена.
— Говорю вам, я никогда…
— Эти участки могут
стать вашими, при условии, что вы докажете, что десятого апреля не сопровождали Освальда. Сможете ли вы это сделать?— Я… дайте подумать. — Долгая пауза. — Да. Да, думаю, что смогу.
— Тогда давайте встретимся.
— Когда?
— Вечером. В девять часов. У меня есть начальники, и они будут очень недовольны, если я дам вам время на подготовку алиби.
— Приезжайте ко мне домой. Я отправлю Джин в кино с подругами.
— У меня есть идея получше. И вам не придется долго искать. — Я назвал ему место встречи.
— Почему там? — В его голосе слышалось искреннее недоумение.
— Просто приезжайте. И если не хотите, чтобы Дювалье, p`ere и fils [153] , сильно рассердились на вас, друг мой, приезжайте один.
Я повесил трубку.
3
В больницу я вернулся ровно в шесть и полчаса посидел с Сейди. В голове у нее прояснилось, и она убеждала меня, что боль не такая уж сильная. В половине седьмого я поцеловал ее в здоровую щеку и сказал, что должен идти.
153
Отец и сын (фр.).
— По делу? — спросила она. — По настоящему делу?
— Да.
— Ты ведь никому не причинишь вреда? Только в случае крайней необходимости?
Я кивнул:
— И никогда — по ошибке.
— Будь осторожен.
— Как при ходьбе по яйцам.
Она попыталась улыбнуться. Но улыбка тут же превратилась в гримасу боли, потому что привела в движение мышцы левой половины лица. Взгляд Сейди сместился мне за спину. Я повернулся и увидел на пороге Дека и Элли. Оба прибыли в парадных нарядах, Дек — в легком летнем костюме с галстуком-шнурком и ковбойской шляпе, Элли — в розовом шелковом платье.
— Если хотите, мы можем подождать, — предложила Элли.
— Нет, заходите. Я уже ухожу. Но надолго не задерживайтесь, она очень слаба.
Я поцеловал Сейди дважды — в сухие губы и влажный лоб. Потом поехал на Западную Нили-стрит, где разложил перед собой вещи, купленные в театральном магазине. Проделывал все медленно и тщательно перед зеркалом в ванной, часто заглядывал в инструкции и сожалел, что Сейди не может мне помочь.
Я не волновался из-за того, что де Мореншильдт мог, увидев меня, сказать: Эй, а я вас где-то видел. Я не хотел, чтобы он опознал «Джона Леннона» позже. Вдруг его сегодняшние доводы не будут соответствовать действительности, и тогда у меня могла возникнуть необходимость встретиться с ним вновь. В этом случае мне хотелось бы застать его врасплох.
Первым делом я приклеил усы. Пушистые, с ними я разом превратился в преступника из вестерна Джона Форда. Потом последовал грим. Лицо и руки стали загорелыми, как у фермера. И наконец, я водрузил на нос очки в роговой оправе с обычными стеклами. Поначалу возникла мысль перекрасить волосы, но напрашивающаяся параллель с Джоном Клейтоном отвратила меня от этой идеи. Вместо этого я надел бейсболку с логотипом «Сан-Антонио буллетс». Закончив, посмотрел в зеркало и сам себя не узнал.
— Я никому причиню вреда, только в случае крайней необходимости, — заявил я незнакомцу в зеркале. — И никогда — по ошибке. С этим все ясно?