11/22/63
Шрифт:
3
Я прибыл в белую комнату, предназначенную для допросов, в двадцать минут второго. Примерно через час (точно сказать не могу, потому что часов на стене не было, а мой новый «Таймекс» забрали с остальными вещами) те же два копа привели ко мне человека, давнего знакомца: доктора Малькольма Перри, который нес в руке большой черный саквояж сельского врача. Я с изумлением уставился на него. Потом понял, что его привезли сюда потому, что отпала необходимость вытаскивать пулю и осколки кости из мозга Джона Кеннеди. Река истории уже текла по новому руслу.
— Привет, доктор Перри.
Он кивнул:
— Добрый
— К сожалению, да.
— Давайте поглядим.
Он попытался поднять наверх мою левую брючину и не смог. Колено слишком распухло. Когда он достал ножницы, оба копа шагнули вперед и вытащили револьверы. Направили в пол, но пальцы держали у предохранительных скоб. Доктор Перри в недоумении глянул на них, потом принялся резать штанину по шву. Осмотрел, пальпировал, достал шприц, откачал жидкость. Я скрипел зубами и ждал, когда все закончится. Он порылся в саквояже, отыскал эластичный бинт. Плотно завязал колено. Стало легче.
— Я могу дать вам обезболивающее, если эти господа не возражают.
Они не возражали, в отличие от меня. Приближался самый важный момент, как для меня, так и для Сейди. И я хотел встретить его с ясной головой, не затуманенной лекарствами.
— У вас есть «Гудис паудер» от головной боли?
Перри наморщил нос, словно унюхал что-то дурное.
— У меня есть байеровский аспирин и эмприн. Эмприн чуть сильнее.
— Тогда дайте его. Доктор Перри?
Он поднял голову, оторвавшись от саквояжа.
— Мы с Сейди не сделали ничего плохого. Она отдала жизнь за свою страну… и я отдал бы свою за нее. Просто не было шанса.
— Если так, позвольте мне первым поблагодарить вас. От лица всей страны.
— Президент. Где он сейчас? Вы знаете?
Доктор Перри посмотрел на копов, вопросительно изогнув брови. Они переглянулись, потом один ответил:
— Отправился в Остин, чтобы выступить на обеде, как и планировалось. Не знаю, либо он храбр до безумия, либо просто глуп.
Может, подумал я, «Борт номер один» рухнет на землю и убьет и его, и всех, кто полетел с ним. Может, он умрет от инфаркта или инсульта. Может, еще какой-нибудь чокнутый храбрец разнесет его красивую голову. Борется ли упрямое прошлое со всеми изменениями так же активно, как и с тем, кто привнес их? Я не знал. Меня это не волновало. Что бы ни случилось с Кеннеди, с этого момента оно не имело ко мне никакого отношения.
— Я слышал по радио, что Джеки с ним нет, — добавил Перри. — Он отправил ее на ранчо вице-президента в Джонсон-Сити. Собирается присоединиться к ней на выходные, как и планировалось. Если то, что вы говорите, правда, Джордж…
— Я думаю, достаточно, док, — вмешался один из копов. Мысленно я с ним согласился: главное, для Малькольма Перри я вновь стал Джорджем.
Доктор Перри — врачи не любят, когда их прерывают — продолжил как ни в чем не бывало:
— Если все, что вы говорите, правда, тогда в недалеком будущем вас ждет поездка в Вашингтон. И очень даже вероятно, награждение медалью в Розовом саду.
После его ухода я вновь остался один. Не совсем один — Сейди делила со мной
эту белую комнату. Как мы танцевали, прошептала она перед тем, как уйти из этого мира. Я закрывал глаза и видел ее в ряду других девушек, трясущую плечами и танцующую мэдисон. Она смеялась, волосы летели, и никакие шрамы не уродовали ее лицо. Пластическая хирургия 2011 года могла исправить многое из того, что натворил нож Клейтона, но, думаю, я располагал более совершенной методикой. Если, конечно, получил бы шанс применить ее на практике.4
Мне позволили скорбеть два часа, прежде чем дверь комнаты для допросов открылась вновь. Вошли двое мужчин. Один, в белом стетсоне, с лицом, напоминающим морду бассета, представился Уиллом Фритцем, капитаном далласской полиции. Он принес с собой портфель — не мой, что очень меня порадовало.
У второго мужчины, с тяжелой челюстью, двойным подбородком и красной физиономией выпивохи, короткие черные волосы блестели бриолином. В его острых, проницательных глазках читалась тревога. Из внутреннего кармана пиджака он достал корочки со служебным удостоверением и открыл их.
— Джеймс Хости, мистер Амберсон. Федеральное бюро расследований.
Да, у тебя есть повод для тревоги, подумал я. Это тебе поручили приглядывать за Ли, так ведь, агент Хости?
— Мы хотим задать вам несколько вопросов, мистер Амберсон, — начал Уилл Фритц.
— Да, — кивнул я, — а я хочу выбраться отсюда. К людям, которые спасают президента Соединенных Штатов, обычно не относятся как к преступникам.
— Ну зачем вы так, — вмешался агент Хости. — Мы ведь прислали вам врача. И не просто врача — вашего врача.
— Задавайте вопросы, — ответил я.
И готовьтесь со мной станцевать.
5
Фритц открыл портфель и достал полиэтиленовый мешок, какие полиция использует для хранения вещественных улик. В этом мешке лежал мой револьвер тридцать восьмого калибра.
— Мы нашли его около баррикады, которую соорудил Освальд из картонных коробок с книгами, мистер Амберсон. Как вы думаете, это его револьвер?
— Нет, это «полис спешл». Он мой. У Ли был револьвер, но модели «Виктори». Если вы не нашли его при нем, тогда револьвер в том месте, где он жил.
Фритц и Хости изумленно переглянулись, потом посмотрели на меня.
— Так вы признаете, что знали Освальда, — высказался за двоих Фритц.
— Да, но не настолько хорошо. Я не знал, где он живет в Далласе, иначе пошел бы туда.
— Так уж вышло, что он снял комнату на Бекли-стрит. Зарегистрировался как О.Х. Ли. Вроде бы он пользовался и другим именем, Алик Хайделл. Получал на это имя почту.
— Жена и дочка не с ним? — спросил я.
Хости улыбнулся. Второй подбородок расползся в обе стороны на полмили.
— Кто здесь задает вопросы, мистер Амберсон?
— И вы, и я, — ответил я. — Я рисковал жизнью, чтобы спасти президента, а моя невеста отдала за него жизнь, и я думаю, что имею право задавать вопросы.
Теперь я ждал их хода, чтобы понять, насколько они крутые. Мне бы пришлось очень нелегко, если бы они действительно верили, что я с Освальдом в одной лодке. И все прошло бы как по маслу, если бы они не хотели в это верить. Как обычно, в реальности получилось нечто среднее.