12 жертв
Шрифт:
– Нет, он сказал, что, если я хочу, он наймет толкового менеджера. Я подумала и решила, что пусть лучше будет молодой толковый менеджер, который разбирается в деле. Я и правда могу что-то напортачить.
«Или тебя в этом любимый зять Леня убедил?»
Я решила, что мне все-таки нужно в самое ближайшее время встретиться с сестрой Шурой и расспросить ее о последнем муже. Хотя если этот Леонид намерен и дальше нянчиться с мамой и Шурой… Я-то сама не намерена. Пусть управляет фирмой отца и полностью возьмет на себя этих двух дам. И еще Полину с Ольгой. Андрей Степанович, насколько я
Но где акции фирмы отца? Отец их уже продал или еще нет? Может, мне на самом деле стоит встретиться с отцом? Или вначале с Леонидом?
Но у мамы я должна была выяснить про неизвестную мне ценность нашей семьи.
Я задала вопрос вслух.
– Откуда ты знаешь о существовании этой вещи? Ты не должна была про нее узнать! Твоя прабабка, потом бабка, теперь я храним ее как зеницу ока! На самый крайний случай!
– Вещь продана на аукционе, – с самым невозмутимым видом заявила я и закинула ногу на ногу.
– На каком аукционе?
– Папочка начитался Ильфа и Петрова, – сообщила я и рассказала про гарнитур, распроданный двенадцати покупателям. И лишь в одном из них должна была оказаться ценность.
Я сказала маме, что просто хочу знать, что это было и чего лишилась наша семья.
– Я его убью… – прошептала мама и закрыла глаза. – Сволочь! Гад!
Потом пошел отборный мат, которого я никак не ожидала услышать от мамы. Так может ругаться пьяная вокзальная шлюха на незаплатившего клиента, но мама была интеллигентным человеком, из профессорской семьи…
– Мама, что это?! – ворвалась я в поток брани, которая, пожалуй, справедливо направлялась в адрес отца.
– Маленькое яйцо Фаберже. Больше известны крупные, но были и маленькие. То есть не самого Карла Фаберже, а его мастерской, но все равно оно имеет очень большую ценность… Ну какая же сволочь твой отец!
Маленькое яйцо из драгоценных металлов и камней поместилось бы под обшивку стула. И оно подходило под описание, данное отцом во время аукциона. Ценная вещь, которую можно саму по себе продать за большие деньги, и собравшиеся там бизнесмены хотели бы ее иметь. И сам отец на их месте хотел бы ее иметь… И тот, кто ее получил, явно не был разочарован.
– Откуда оно попало в нашу семью? – спросила я у мамы.
– Не в «нашу», а в мою! Оно должно было перейти вам, моим дочерям, ваш папаша к нему не имел никакого отношения! Он не имел права к нему прикасаться!
«Как ты это докажешь?»
А вообще отец поступил правильно. Яйцо Фаберже нельзя распилить на четыре части и даже на три. И сыну-наркоману он не мог его оставить.
– Откуда оно? – повторила я вопрос.
– Твоя прабабка его нашла.
– Где можно найти яйца Фаберже?!
– Ты знаешь, сколько ценностей было найдено в Петербурге? И осталось храниться в семьях? Ты даже предположить этого не можешь! Да никто не может, даже приблизительно. До сих пор люди занимаются поиском…
– Прабабушка занималась кладоискательством? Ходила по чердакам и подвалам? Если не ошибаюсь,
ценности у нас в городе находят и находили именно там. С аквалангом она, конечно, навряд ли ныряла.– Кира, ты несешь полную чушь! Никто в нашей семье не занимался кладоискательством целенаправленно! Прабабушка искала дрова!
Я хлопнула глазами. Мама вроде бы сегодня еще не пила. Или у нее уже пошли необратимые мозговые явления?
– Кира, ты знаешь, что было одной из самых больших ценностей в блокаду? – устало спросила мама и сама ответила: – Дрова. Твоя бабушка мне рассказывала, что после войны еще несколько лет смотрела по сторонам в поисках щепок. Не могла избавиться от желания их подбирать. Щепки собирали дети, а твоя бабушка в войну была ребенком. Дети ходили по округе и собирали все, что можно бросить в «буржуйку». А когда в какой-то дом попадала бомба, люди в первую очередь искали продукты и обломки мебели, которую не успели сжечь хозяева. Тряпки никого не интересовали. То есть, конечно, кого-то интересовали, но опять же в основном теплая одежда.
– Ты хочешь сказать, что во время блокады в городе не было мародерства?
– Да все было, и о большинстве случаев никто никогда не узнает, – отмахнулась мама. – Но это было совершенно особенное время, и отношение людей друг к другу было совсем не таким, как теперь. Люди из последних сил помогали друг другу. И к разрушенным домам основная масса шла не грабить, а найти для себя то, что поможет выжить! И еще – спасти людей, если кого-то можно было спасти.
– И прабабушка нашла яйцо Фаберже?
Мама кивнула.
– Оно было почти все покрыто копотью. Трудно сказать, где оно хранилось. Может, в печке? Только с одной стороны проглядывали истинные краски. Прабабушка положила его в карман, принесла домой. Отмыли его окончательно только после войны. Прадед не вернулся с фронта. Прабабушка одна воспитывала бабушку, но про яйцо рассказала ей, только когда та стала взрослой. Прабабушка боялась! Ты же знаешь, какие времена были! И вообще, если честно, у нашей семьи, к счастью, никогда не наступал по-настоящему черный день, когда надо было бы продать это яйцо. И эта вещь не обесценится никогда, а деньги… Деньги все равно уйдут.
Мама задумчиво уставилась в стену, я тоже молчала, допивая чай. Мне было жаль, что я даже ни разу не видела это яйцо. Я на него не претендовала, хотя… Признаюсь честно: яйцо мне хотелось бы получить гораздо больше, чем фирму отца. Это на самом деле непреходящая ценность и… наша семейная реликвия, переходящая от прабабушки к бабушке, от бабушки к маме, от мамы к…
– А кому ты хотела его оставить? – спросила я у мамы.
– Я пока не думала об этом.
– Кто знал про яйцо?
– Полина и Шура. Я посчитала, что должна им рассказать его историю. И я показывала им яйцо. Вообще, наверное, его должна была бы получить Полина, как старшая и как мать моего единственного внука. Хотя если ты вдруг родишь девочку, Кира… Мама подняла на меня глаза. – А отец его на самом деле продал?
Я рассказала маме то, что знала от угольного короля и его приятеля.
– Еще что-то могло быть? – спросила я, закончив рассказ.
Мама печально покачала головой.