«1212» передает

Война близилась к концу. Это чувствовали все. И тем острее вставал вопрос о будущем.

Город лежал в развалинах. Толстый слой снега прикрывал руины. Среди этого хаоса снега и камня дорогу прокладывали бульдозеры. Мы въехали в город по одной из таких «улиц».

На закопченных обломках стен кое-где еще можно было прочитать лозунги недавнего прошлого: «Если ты хочешь ускорить выпуск „Фау-3“, работай быстрее!», «А что ты сделал для родины сегодня?», «Америка — снова здесь! Мы не допустим никакого вмешательства», «Да здравствует фюрер!».

Пока мы добрались до здания военной администрации, нас восемь раз останавливали военные полицейские и проверяли документы. Разрешение на поездку мне выдало командование двенадцатой группы армий. Кроме того, у меня было письмо нашего полковника к профессору Падоверу, который находился в Аахене по указанию высшего командования. Майора Брэдфорда, заместителя коменданта города, я знал лично.

У входа висели приказы Эйзенхауэра: «Каждый немец обязан оказывать всяческое содействие военным властям в искоренении нацизма…»

В переполненной приемной коменданта города у окна сидела секретарша. Когда она обернулась, я сразу же узнал ее. Это была Урсула из Буртшейда.

По американскому образцу на ее письменном столе стояла табличка с надписью: «Урсула Бекерат».

Девушка тоже узнала меня. Улыбнувшись, она сказала, что майор сейчас занят, и попросила присесть.

— Что вы здесь делаете? — поинтересовался я.

— Я переводчица и секретарша вашего коменданта. Если вы помните, я ведь знаю английский.

Она повернулась к машинке и, немного подумав, спросила:

— Ну как вам помог прошлый визит в Буртшейд?

— Передачи мы не сделали, но я лично кое-чему научился.

Девушка помолчала, напечатала несколько строчек и снова спросила:

— Теперь вы знаете о нас больше?

— Недостаточно. Именно поэтому я и здесь.

Снова пауза.

— Там еще долго будут совещаться? — не вытерпел я.

— Я, к сожалению, ускорить ничего не могу. Совещание!

Я вынужден был ждать.

— Фрейлейн Бекерат, не знаете ли вы, где я могу найти мистера Падовера?

— Видимо, на третьем этаже. Там его кабинет. — Она бегло взглянула на часики. — Но он бывает только до четырех. Когда темнеет, он уезжает ночевать в Голландию. Для него здесь не нашли квартиры.

Я подумал, что и мне, видимо, каждый вечер придется ездить в Бельгию, в Спа, в мое подразделение. Однако эта мысль не показалась мне соблазнительной.

Наконец дверь коменданта распахнулась и на пороге появился майор Джонс.

Когда он увидел меня, вежливая улыбка мгновенно исчезла с его лица. Я подал ему мое предписание. В это время подошел майор Брэдфорд, заместитель коменданта, которого я знал лично.

— Это сержант Градец от полковника Макдугала, из Люксембурга, — сказал он.

Майор Джонс проверил мои документы. Мы вошли в кабинет.

— Что вам от нас нужно? — холодно спросил комендант.

Я не имел права говорить ему об «Анни». Наша операция все еще была засекречена.

— Для нашей работы нам необходимо знать настроение немцев. Мне хотелось бы остаться здесь на несколько дней, чтобы с вашего разрешения побеседовать с некоторыми жителями Аахена.

Майор, казалось, не слушал меня и, обратившись к своему заместителю, воскликнул:

— Вот видите!

Затем он вернул мне мои документы:

— Передайте полковнику Макдугалу большой привет! А изучать вам здесь нечего! Мы стараемся что-то сделать, а нам вставляют палки в колеса. Пусть полковник сам приедет и посмотрит. Каждый день в приемной меня ожидает целая банда всякого сброда. Они мне все уши прожужжали о нацистах. Черт бы их побрал! Кого это интересует? Все это чепуха и личные антипатии! А кто мне поможет навести здесь порядок? Садитесь в джип и уезжайте на свою теплую виллу. У нас для вас квартиры нет!

Я начал было возражать, пытаясь объяснить важность моего поручения, сказал что-то о моих документах.

— Ваши документы дают вам право приехать сюда и уехать обратно, и не более! Кому можно оставаться в городе, а кому нет — решаю я. Вы слышали о приказе? Или у вас в Люксембурге он отменен?

Я отдал честь и вышел.

В приемной я попрощался с Урсулой.

— А вы быстро, — безо всякой иронии заметила она. — Господин Падовер уже ушел. Я интересовалась…

Дверь кабинета опять распахнулась.

— Мисс Бекерат, — прокричал майор Джонс, — передайте посетителям, что у меня нет больше времени. Пусть их принимают бургомистры! Сержант, — обратился он ко мне, — сейчас семнадцать часов! Если мои ребята поймают вас здесь ночью, вам будут обеспечены трое суток ареста!

Я медленно спускался по лестнице. Моя миссия в Аахен потерпела фиаско. Я не имел права заговорить на улице ни с одним гражданином. Падовера не было, вернется он только утром…

На лестнице меня догнал майор Брэдфорд.

— Не принимайте все это близко к сердцу, Градец. — Брэдфорд был из Нью-Йорка и имел какое-то отношение к кино. Мы познакомились с ним на демонстрации документального фильма об американских пейзажистах. — Вы должны понимать, что здесь тяжелая атмосфера, — продолжал он. — Вашингтон навязал нам комиссию, и мы сейчас находимся под перекрестным огнем с обеих сторон. Я сам получил нагоняй за Падовера, но это только между нами…

— Я сюда приехал не шпионить. Мы готовим передачи для немцев. Вот я и хотел посмотреть на этих нацистов…

— А их и никто не видел! Я еще не встречал ни одного немца, который бы заявил, что он был нацистом. Но кто же тогда орал: «Хайль Гитлер!» Кто бросал людей в концлагеря?

Майор замедлил шаг. Видимо, он хотел еще что-то сказать, но передумал и стал прощаться. Часовые отдали ему честь.

У джипа возились водитель и Бил Вилков, черноволосый сержант из моего отделения. Я сказал ему, что мы встретимся через полчаса, а сам направился в редакцию «Аахенер нахрихтен».

В редакции меня приняли более дружелюбно. У Роджера Вейна и Гектора Лансона я нашел и кофе, и коньяк, и сочувственные улыбки. Оба они знали о существовании «Анни», но были настолько тактичны, что не спрашивали меня об этом. Помочь они мне ничем не могли. В Аахене хозяином положения была военная администрация.