«1212» передает
Шрифт:
— Если бы вы были католиком, ну, например, армейским капелланом, тогда другое дело!
Оба рассмеялись, а Вейн объяснил:
— Знаете, Градец, здесь есть только одно влиятельное лицо. Это епископ Ван дер Велде. Во время осады города он скрывался в подвале собора. Когда же сюда пришли американцы, он вышел наверх и представился первому попавшемуся офицеру. Офицер поцеловал у него руку и сказал: «Я тоже католик. Вот вам сигара, эминенц!» Честное слово, так и сказал!.. Советник нашего коменданта, подполковник Сворда из Чикаго, тоже католик. Так он шага не делает, чтобы не посоветоваться с епископом. Обер-бургомистр Оппенхоф назначен
От удивления я разинул рот:
— Девять бургомистров. Сколько же жителей в этих развалинах?
— Сейчас в Аахене приблизительно одиннадцать тысяч жителей, — ответил Вейн. — В этом городе значатся шестьдесят семь учреждений, в которых насчитывается семьсот пятьдесят служащих. Таким образом, каждый пятый, включая младенцев и стариков, — государственный служащий, которые, как известно, пользуются особыми привилегиями, а главное — освобождаются от работ по расчистке города.
— И много среди них нацистов?
Вейн и Лансон переглянулись.
— Знаете, сержант, на следующей неделе Падовер делает доклад… Так вот вы и спросите у него…
В этот момент зазвонил полевой телефон. Вейн взял трубку:
— Нет, господин майор, это только визит вежливости. Он только что ушел от нас…
Вейн положил трубку и задумчиво посмотрел на меня:
— Я думаю, сержант, вам лучше уехать из этого негостеприимного города. Кое-кто из комендатуры увидел ваш джип у редакции и интересуется, не нужно ли вас выпроваживать из города под конвоем…
Лансон посмотрел мои бумаги и протянул их Вейну. Тот хихикнул:
— Сержант Градец, вы чуть было не попали в осиное гнездо. Вы знаете Падовера? Он один из руководящих сотрудников государственного секретаря Икеса. Его направили сюда, чтобы доложить о нашем… о нашем положении в Вашингтон. В комендатуре лютуют, что Падоверу удалось приехать в Аахен. А знаете, кто подписывал Падоверу командировку? Случайно или нет, но тот же самый человек, что и ваши документы…
Когда впереди показались безобразные громадные утесы трех жилых блоков Буртшейда, мне в голову вдруг пришла идея, и я приказал остановить машину.
В темноте дом выглядел еще более неприветливо, чем тогда, в октябре. Из черной дыры подъезда тянуло плесенью и кислыми запахами кухни. Я спросил какую-то женщину, где найти фрейлейн Бекерат. Женщина мгновенно ответила: пятый этаж, у Гигерихов.
Четверо маленьких Гигерихов с удивлением уставились на меня. Потом к двери подошла Урсула. Она была в свитере и спортивных брюках.
— Сержант Градец, вы опять хотите получить интервью для радио? — спросила она спокойно.
— Как видите, у меня нет микрофона. Я только хочу узнать, если ли у вас минутка свободного времени.
— Боже мой! Времени у меня хоть отбавляй. Электрического света нет, керосин приходится экономить. Сидишь и не можешь даже почитать…
Из соседних комнат выглядывали любопытные физиономии жильцов.
— Скажите, это единственное место, где мы можем поговорить?
— Сержант Градец, вы не выполняете указаний властей! Частные контакты с гражданским населением обоих полов строго запрещены! Насколько я знаю, из вашего жалованья вычтут за это шестьдесят пять долларов.
— Я наполовину приехал по делу!
— Наполовину? Ну тогда все равно это обойдется вам в тридцать два доллара пятьдесят центов.
— Знаете что? В моем джипе хотя и холодно, но там по
крайней мере никто не будет мешать…Мы спустились вниз и уселись в машину.
— А теперь расскажите, что происходит в вашем проклятом Аахене? Неужели девять бургомистров не могут навести здесь порядок?
— Точно. Девять бургомистров! Но шесть из них — заядлые нацисты.
— Вы преувеличиваете! Что же тогда делают наши люди из военной администрации?
— Этот вопрос я и сама не раз задавала себе… Обер-бургомистра Оппенхофа назначили по рекомендации епископа. Эта тайна хорошо всем известна! Оппенхоф был административным директором военных заводов. Вплоть до вашего прихода! Ну а он уже назначил других, например своих коллег по административному совету. Фауста и Оп де Хипта! Или взять хотя бы Шефера! Ведь он был сотрудником военного трибунала в округе Берлин! А сегодня он по вашей милости полицай-президент!
Я молчал. Девушка, казалось, отгадала мои мысли.
— Скажите, сержант, вы осмотрелись в городе? Что вам бросилось в глаза?
— Собственно, ничего особенного. Кроме наших патрулей, я и людей-то на улице не видел.
— Именно! А знаете, сколько трупов валяется под снегом? Я имею в виду не тех, кто погребен под развалинами, нет, а тех, кто лежит по обочинам дорог. Кому-то бы следовало похоронить их, очистить улицы, а? Это грязная и трудная работа, не так ли? Обер-бургомистр Оппенхоф приказал это сделать рабочим с заводов Вельтрупа и Тальбота, а те заявили: «Пусть этим занимаются бывшие нацисты, гестаповцы и детективы!» Однако Оппенхоф в свою очередь ответил, что все эти лица незаменимы на его заводах.
— Ну и?
— И ничего! Все так и осталось.
— А комендант? Что он сказал на это?
— Ну и наивны же вы! Ваш комендант ни слова не понимает по-немецки. Что вы на меня так недоверчиво смотрите? Из всей военной администрации разве что один человек знает по-немецки, да и то не более пяти слов. Военная администрация держится за немцев, которые говорят по-английски. А теперь подумайте, кто у нас может знать английский? Рабочий? Или директор завода и его друзья, которые немало поездили по свету? Соображаете?
— А вы? Вы-то переводчица?
Она горько рассмеялась:
— На прошлой неделе к нам пришел какой-то мелкий служащий. По своему простодушию он решил откликнуться на призыв военной администрации к населению — «Помогать выкорчевывать нацизм!» У этого человека были веские доказательства, что его бывший шеф, богатый торговец Фильзер — заядлый нацист, нацист с 1932 года. Военный преступник. Что вам еще нужно?
— Этого Фильзера посадили?
— Он и по сей день раздает лицензии, и на это место посадили его вы, американцы. Он определяет, кто в нашем городе может открыть торговую точку, а кто — нет. Из шестидесяти трех лицензий, которые он раздал, тридцать получили нацисты. Я сама видела списки. Майор Джонс страшно рассердился, когда я ему об этом сказала. Он позвал Фильзера и устроил ему очную ставку с бывшим подчиненным. Прямо на глазах у майора Фильзер грубо отчитал по-немецки этого служащего. Бедняга перепугался до смерти… Зачем я вам все это рассказываю? Мне это может стоить места!.. Серьезно, я не понимаю вас. Я имею в виду американцев. В Аахене масса порядочных людей… Сотрудники газеты «Аахенер нахрихтен» провели такой эксперимент: они опросили несколько сот жителей, за кого бы они голосовали, если бы существовали те же самые партии, что и в 1933 году.