13 черных кошек и другие истории

— А ну геть! Поганцы! — рявкнул браконьер. Он сильно дернул за корму Пашкину лодку на себя. Ребята попадали с мест. Потом он резко накренил лодку и оттолкнул. Она, всем бортом черпнув воду, будто облегченно крякнула и пошла ко дну. Четыре ребячьих головы поднялись среди пляшущих на воде бликов пламени.

Ребята плыли к близкому берегу, а Дронов хохотал и гукал им вслед.

Сима, умевший плавать только «по-собачьи», молотил по воде руками, таращил глаза, отфыркивался, не понимая, что лишь кружит на месте. Брызги попадали в нос и в рот. Сима закашлялся, задергался, судорожно хлебнул и скрылся под водой. В тот же миг он почувствовал острую боль в голове и вновь очутился на поверхности. Дронов крепко держал его за волосы и тянул в лодку. Еще мгновение — и Сима уже барахтался в лодке. С берега, на который уже выплыли ребята, раздались их голоса.

— Эй, Дронов! — цричал Пашка. — Отдай Симку!

— Я из него уху сварю! — пообещал Дронов громовым голосом.

— Только тронь! За Митричем пойдем! — прокричали ребята.

— Все равно мы вас поймали, — икая, проговорил Сима. — В милицию, к Митричу, идемте.

— Че-го? — изумился браконьер, хлопнув себя по коленям и весело загоготал. — А если тебя туда? — Он кивнул на речку.

Сима с тоской огляделся… Черная стена ночи вокруг. Где-то злорадно квакали лягушки.

А где ребята? Не слышно…

— Я и сам могу… а вы не спасайте, — неожиданно для себя проговорил Сима. — Только за то уговор…

Острый взгляд Дронова сверкнул любопытством:

— Какой же уговор, будет, лягушонок!

— А такой, — сорвавшимся голосом пискнул он. — К Митричу пойдемте!

— Понятно. Айда, коли так!

Сима сидел на корточках и в самом деле казался себе глупым и жалким лягушонком. Черная вода маслянисто поблескивала в свете показавшегося в небе рогатого месяца.

— Ты, жабий сын, скажи хоть напоследок перед смертью, как тебя зовут. Вроде бы наших мальчишек я всех знаю. Приезжий, что ль?

— Сима Говорков я. Отец на станции будет работать. Мы вчера приехали. А мой папа здесь и родился…

Сима вдруг стал надеяться, что этот разговор все изменит, что браконьер повернет лодку к берегу. Больше всего на свете жаждал Сима сейчас, чтобы Дронов повернул лодку. Но тот лишь переспросил:

— Говорков?

— Ага! Говорков я, Серафим, — все еще на что-то надеясь, пробормотал Сима.

— С таким имечком долго не живут, парень. Это верно. Ну дак что ж? Мыряй!

Сима взглянул на воду и почувствовал, как натянулась и стала тугой кожа на теле. Он медленно полез через борт лодки. Вода оказалась неожиданно теплой, но только вблизи своей чернотой пугала еще больше. Сима насилу заставил себя выпустить шершавый борт из рук и поплыл, вернее, задергался в воде, неистово шлепая по ней ладошками. За брызгами исчезло все, даже лодка. И вот снова в широко открытый рот Симы предательски плеснула вода и уже была готова сомкнуться над ним. Сима увидел над собой щетинистое ухмыляющееся лицо. Стиснув зубы и громко отфыркиваясь, Сима с неизвестно откуда взявшимся спокойствием и силой подгребал под себя руками, не поднимая брызг.

Минута, другая, а он все плывет. Ни злости, ни страха больше не чувствовал, весь уйдя в сосредоточенную работу рук и ног. И все плыл, плыл.

Но вот силы как-то сразу вдруг оставили его, будто кто-то за ноги потянул ко дну.

Рука Дронова схватила его за волосы, слегка придерживая голову над водой.

Еще немного — и Сима задел ногой мягкое дно, встал на ноги, глубоко и тяжко вздохнул…

— Эй, Серафим! Мы ту-та!

— Дронов! Плохо тебе будет! — где-то близко кричали ребята, видимо, напропалую, через ивняк, продираясь к берегу.

Сима взглянул на месяц, легкой лодочкой плывущий над головой, и, не оглядываясь, грудью раздвигая уже теперь не страшную, ласковую воду, пошел к берегу, радостно и сипловато выкрикивая:

— Он здесь! Здесь он, ребята! Арестованны-ый!!

Г. Кайгородов Перед экзаменом

Вова хвастал важно дома: «Мне электрика знакома. Изучил законы так, Что экзамены — пустяк». А сестренка отвечала: «Ты исправь утюг сначала Да у плитки провода — И поверим мы тогда». Мастер дела не боится, Пот с электрика струится. В доме лязг, и шум, и стук, Но не греется утюг. Неудачною попыткой Завершилось дело с плиткой, Лишь ее включили — вдруг В пробках треск, и свет потух. Ночь. Спокойно спит сестрица. Вове снится единица.

Н. Чикуров Веревка Рассказ

Нынче летом нас с Аркашей Самариным колхозный пастух дядя Егор взял к себе подпасками.

Дядя Егор знаменит на всю округу. Он пасет колхозный скот и за то, что хорошо его откармливает, не раз ездил на совещания в область, а два раза — в Москву.

Аркаша так и заявил:

— Теперь мы с тобой, Митька, тоже знатные люди, потому что с самим дядей Егором скот пасем.

Он даже по этому случаю свою шевелюру подстриг под бобрик, надел солдатскую гимнастерку старшего брата и ремнем широким подпоясался. И мне сказал, чтобы я космы на голове подстриг, слюни не распускал, да и выправку солдатскую приобрел.

Но где уж мне было до Аркаши! У него отец, братья, а у меня — одна мать. У него одних штанов штук пять, а у меня — все на мне. Да и ростом Аркаша чуть не на голову меня выше, а силищи в нем!.. Куда мне со своим видом!

Больше всего на свете Аркаша любил командовать.

Прикажет дядя Егор завернуть стадо, а Аркаша уж во всю свою здоровую глотку орет:

— Митька! Чего ты расселся? Не видишь, что телят надо завернуть? А ну, марш бегом!

Побегу я, обгоню телят, весь упарюсь, пока бегаю! И он же потом меня ругает:

— Ну и тюфтя же ты, Митька! И стадо-то завернуть как следует не можешь, провозился чуть не целый час. Смотри, нагорит тебе от дяди Егора, разжалует из подпасков. Стыдобище-то будет.

Не успею я отдохнуть, а Аркаша опять уже горланит:

— Ми-итька-а-а!!! Не видишь, вон телята в овсы подались!

И опять я бегу сломя голову.

А тут как-то взяли да и вызвали дядю Егора на совещание в район. Что только было! Аркаша словно ума лишился. Весь день мне покоя не давал.

Измучился я под вечер. Подхожу, а он дрыхнет. Такая тут меня злость взяла! Разбудил я его и кричу:

— Долго ты еще филонить будешь?

Он от удивления даже с места привстал.

— Ты что это, Митька, на меня глазищи-то выставил?

— Ах ты, — говорю, — такой-сякой! Я весь упарился, а ты дрыхнешь.

— Сплю, а что? Нельзя? Кто здесь старший?

А я ему:

— Плевать мне, что ты старший. Вот узнает дядя Егор, что мы телят как следует не пасем, нагорит нам обоим.

— А что я… мы же пасем.

— Пасем! — крикнул я и силу в голосе вдруг такую почувствовал, что даже дух захватило. — А где Чернушка? — А сам все на Аркашу наступаю. В руках у меня кнутовище дяди Егора, чуть не в мой рост.

Или Аркаша моего вида испугался, или кнутовище ему слишком большим показалось, только он вдруг бросился бежать. Я ему вслед кричу:

— Чтоб Чернушка тотчас же тут была!

Чернушка — телка. Уж очень она бодливая, так и норовит кого-нибудь рогами поддеть. Сколько ни бились с ней, а толку никакого. Вот и привязали ей веревкой рога к ноге, чтобы она не бодалась. И любила еще эта Чернушка плутать. Только спусти с нее глаз — телки и след простыл. Так случилось и сегодня. Пока я отгонял от посева телят, Чернушка исчезла.