13 дверей, за каждой волки

– Потому что от тебя и так полно неприятностей.

– Я ничего такого не делаю.

– Сегодня, – уточнила Фрэнки.

– Фрэнки, тебе надо стать монашкой. Ты говоришь прямо как они.

– Прикуси язык.

– И ты такая же симпатичная, как они.

Фрэнки подняла кулак. В этот момент кто-то прокашлялся. Сестры подняли головы и увидели ее. Низенькая и круглая, как поется в песенке про чайник; с густыми темными волосами и лицом, похожим на полную луну. Она держала огромную сумку и хмурилась.

Фрэнки опустила кулак.

– Тетя Марион?

– Надеюсь, ты не собиралась ударить сестру? – спросила тетя Марион.

Как и отец девочек, она говорила с итальянским акцентом, только не таким сильным. И она не пропускала слов, как делал он.

У Фрэнки кровь прилила к лицу, потому что взрослые не бьют своих сестер.

– Я просто дурачилась.

Тетя Марион хмыкнула и сказала:

– Тогда идемте.

– Куда?

– Не хотите на свежий воздух?

Они всегда хотели на свежий воздух, но их никто об этом не спрашивал. Переглянувшись, Тони и Фрэнки пошли за тетей Марион через толпу воскресных посетителей. Одна из монахинь напомнила:

– Время посещений заканчивается ровно в четыре.

Тетя Марион только кивнула и пошла дальше, ее каблучки звонко стучали по начищенному полу. Фрэнки обрадовалась, что она выше тети, хотя та на каблуках, а Тони ниже их обеих.

Подойдя к двери, тетя Марион распахнула ее и устремилась наружу. Она шла так быстро, что девочкам пришлось бежать за ней вприпрыжку. У них даже не было времени надеть пальто.

– Отец передает вам привет, – сказала тетя Марион через плечо.

Фрэнки казалось, что единственные люди, кто передает приветы от других, – это Вито и тетя Марион. А на самом деле кто знает, что сказал отец? Но от мыслей о нем у Фрэнки начинала болеть голова, поэтому она перестала о нем думать.

Небо было голубым, как яйцо дрозда. Холод покусывал, но Фрэнки чувствовала себя нормально. Хорошо прогуляться по морозу: он создает ощущение чистоты.

– Я замерзла, – захныкала Тони.

– Тогда пойдем быстрее, – предложила тетя Марион. – Так вы согреетесь.

Тони это не понравилось, но она больше не стала жаловаться. Может, еще надеялась, что у тети Марион в ее большой сумке трясутся какие-нибудь угощения. А может, решила, что тетя Марион вела их прямиком в шикарный ресторан, где подадут правильно нафаршированную индейку. Но тетя Марион все шла и шла и остановилась, только когда они добрались до ангела во дворе.

– Bella, – сказала тетя Марион, и Фрэнки опять ощутила боль.

Но тетя Марион смотрела на каменного ангела, а не на племянницу. И каменный ангел был прекрасен, любой бы так отреагировал.

– Кто она? – спросила тетя Марион.

– Мы называем ее просто ангелом, – ответила Тони. – Монахини говорят, что она присматривает за нами.

Тетя Марион подняла сумку повыше и нашла скамейку возле статуи.

– Давайте сядем.

– Разве мы не шли куда-нибудь поесть? – спросила Тони.

Тетя Марион нахмурилась.

– Разве вы не обедали? Уже полтретьего.

– Обедали, да, – проворчала Тони. – Если можно так назвать серое мясо и радужную картошку.

– Что такое радужная картошка?

– Такая помятая, что в ней миллион цветов. Как радуга, – объяснила Фрэнки.

Тетя Марион хмыкнула и кивнула. Она по-прежнему таращилась на ангела, словно ждала, что статуя запоет или заиграет на арфе. Она поставила свою огромную сумку на землю, но тут же передумала и опять взяла ее на колени. Сумка походила на чемодан – как будто тетя Марион путешествует. Фрэнки вспомнила, что она и правда по меньшей мере один раз путешествовала.

– Когда вы сюда приехали? – спросила Фрэнки.

Тетя Марион удивилась.

– Почти в два. На трамвае.

– Нет, я имею в виду, когда вы приехали в Америку?

– А, вон что. В двадцатом. Через два года после брата – вашего отца. Давно.

– Вам было страшно?

– Ты имеешь в виду, страшно ли плыть три недели на судне с толпой вонючих мужиков? Страшно ли ехать в страну, где никто не говорит на твоем языке?

– Да. Было страшно?

Она скривила губы.

– Нисколько.

– А почему вы говорите на английском лучше папы, хотя он прожил здесь дольше вас? – спросила Тони.

– Иногда так бывает. Некоторые очень быстро учат новый язык, а некоторые никак не могут отказаться от старого.

– Я когда-то говорила по-итальянски, – заметила Фрэнки. – По крайней мере, так уверяет Вито. Я не помню.

– Да, – подтвердила тетя Марион.

Она открыла рот, словно собиралась сказать больше, но тут же его захлопнула.

– Папа еще что-нибудь говорил? – спросила Фрэнки.

– О чем?

Фрэнки пожала плечами, а Тони сказала:

– О нас.

– Он скучает по вам, – ответила тетя Марион.

Фрэнки видела только ее профиль, потому что сидела на скамейке рядом.

– Он вам это говорил?

Тетя Марион уставилась вверх, на ангела.

– Да.

Тони встала и начала катать камешек носком туфли. Фрэнки прекратила расспросы. Она не стала говорить, что тете Марион придется признаться во лжи на следующей исповеди. Фрэнки полагала, что та уже знает об этом. Или ей все равно.

Тетя Марион открыла сумку.

– Я сегодня не могу остаться надолго, но у меня есть кое-что от вашего отца.

Она достала из огромной сумки что-то завернутое в папиросную бумагу и протянула Тони.

– Это тебе.

Тони оставила в покое камешек и взяла сверток. Отодвинув Фрэнки, она села на скамейку и принялась разворачивать бумагу.

– Шляпка! – воскликнула она, трогая мягкий голубой фетр и блестящие черные перья. Надев шляпку, она повернулась ко мне. – Как смотрится?

– Шикарно! – ответила Фрэнки.

Шляпка и в самом деле шикарно смотрелась на темных волосах девочки. Фрэнки подумала о письмах Вито, о том, что дочки Ады все время хотят новых шляпок. Много ли у них таких, как эта? И не их ли это шляпка? Обноски?

– А это тебе, Фрэнки.

Фрэнки ждала, что тетя Марион вытащит еще одну шляпку, но та вручила ей плоскую металлическую коробочку без надписей.

– Что это? – спросила девочка. – Сигареты? Я не курю.

– Открой.

Внутри оказались цветные мелки. Нет, не совсем мелки. Фрэнки взяла красный.