15 шаров. Сборник рассказов
Шрифт:
Драган смолк, тяжело дыша, как после длинного забега. Андрей медленно жевал. Он мало что помнил, да и считал глупым плакать по тому, что уже безвозвратно утеряно. Но поддержать старика нужно было. Видно, что эти мысли очень долго не дают ему покоя.
Но тот, похоже, не хотел говорить. Тяжело кряхтя, он встал и направился в другую комнату.
–Доедай пока, я тебе запишу информацию о следующем заказе, – тихо сказал Драган. – И купишь у меня, что тебе надо.
Андрей покидал «Рагнарек» с тяжёлым осадком на душе. Единственный близкий человек очень сильно сдал за последние годы. Естественно, Драган проводил куда больше времени на станции, общался непосредственно с её обитателями, видел в динамике весь упадок расы человеческой. Но ведь другие держались… Почему так происходит? Ведь совсем недавно пожилой серб с редким оптимизмом
От мрачных мыслей Андрей отвлёкся, когда почувствовал, как кто-то потянул его за рукав. Обернувшись, он увидел полулежащего старичка со странным разрезом глаз и чётко очерченными скулами, держащегося за живот и что-то протягивающего. Андрей не понимал ни слова из того, что бормотал китаец, но взял у него из рук старую книгу с плотной бумагой. Это оказался альбом с фотографиями. Наполненный высшего качества бумагой, стоимость которого приравнивалась к большим апартаментам на станции… Но хранивший память. Старичок продолжал умоляюще тянуть руки, что-то лопоча, но видя, что его не понимают, вырвал альбом из рук Андрея, раскрыл на нужной странице и ткнул в изображение. Там он стоял, совсем молодой с красивой женщиной, на фоне падающей со скал воды… Старику нужна была вода. Больше памяти и чего бы то ни было ещё.
Андрей достал из кармана бутылку воды и всучил её старику. А затем, поколебавшись, отдал ему альбом и, не смотря, как китаец неверяще прижал его к груди, быстрым шагом пошёл прочь. С тоской во взгляде. А ведь в чём-то Драган прав…
Андрей улёгся в крио-камеру и почувствовал, как защитная плёнка оплела его тело. Корабль вибрировал, наращивая энергию для прыжка к далёкой системе. Его ждали останки флагмана его отца и портативный реактор с неиссякаемой энергией… Ещё не всё потеряно. Человечество выживет везде. Из праха старого мира появятся ростки нового… Жизнь наладится, и люди снова будут править. Но до этого ещё много времени…
Камера с шипением закрылась и Андрея сморил сон. Датчик энергии на панели переключился на зелёный, и корабль в мгновение ока превратился в блестящую точку, неотличимую от других звёзд, отправившись в новое многолетнее путешествие. К светлому будущему…
АПЕЛЬСИН
–Эй, пингвинята, ловите!
Перевязанный бечёвкой мешочек взрыхлил снег совсем рядом с Анукой. Секунду она колебалась, но затем решительно подбежала, вцепилась в него и кубарем понеслась в родную юрту. Дети, крича кто от огорчения, кто от радости, толпой бежали следом. Повозка с веселыми бородачами с юга, гостившими на стоянке, с гиканьем уносилась вдаль по ледяной равнине.
Анука влетела в юрту и кинулась к матери. Заглядывавшие внутрь разгоряченные мордашки разочарованно вытягивались и исчезали.
Мама развязала мешочек и радостно вскрикнула. Внутри лежали чуть подмерзшие, но сладко пахнущие яркие апельсины. Анука сейчас же сбегала за друзьями. Они сели кружком и достали первый апельсин.
Она помнила все в подробностях. Морщинистая блестящая поверхность, лучащаяся оранжевым теплом, была туго стянута сухой пуговкой завязи. Яркий шарик был с одной стороны чуть-чуть желтоватым, потому что не дозрел, а с другой – коричневатым, потому что побился. Он пах так волнующе-необычно, что пощипывало нос – какой-то морозной сладостью. Перед взором сразу всплывали зеленые деревья, солнце, море – только то, что она смутно себе представляла или изредка видела на картинках, сидя в холодной юрте посреди тундры. Его так приятно было перекатывать в руке. Мама ногтем надковырнула мягкую кожуру, поддела её и потянула. Апельсин ответил облачком кисловатых брызг, быстро осевшим на пол. Юрта наполнилась нежным ароматом. Анука тихо смотрела, как мама сложила из кожуры горку и бережно, с еле слышным потрескиванием, разделила плод пополам и раздала каждому по дольке.
Она медленно прокусила тонкую кожицу и почувствовала, как брызнул на язык солнечный, кисло-сладкий сок. Анука посмотрела на дольку и увидела, что та состоит будто из маленьких оранжевых капелек. Она стала аккуратно отрывать их и есть каждую по отдельности.
Они молча ели апельсины и, погрузившись в это переживание, витали в обрывках образов далеких земель –
с песчаными пустынями и оазисами, пальмами, носорогами или жирафами, веселыми и добрыми людьми, собирающими спелые тяжелые апельсины со всех деревьев. А снаружи еле слышно завывал ледяной ветер, несущийся по этой безжизненной пустой земле куда-то далеко-далеко…Вечером пришел папа и съел все кожурки.
ВЫБОР
Она стояла около спуска в метро и в растерянности сжимала в руке деньги. Свежая, чистая, приятно пахнущая и никогда доселе не виденная пятитысячная купюра, бумажка, способная превратить её жизнь в сказку, которую ей рассказывал Прохор. Она любила Прохора. Каждый вечер он ждал их под мостом около тёплого костра, каждый вечер они, грязные и тощие, в мешковатой одежде располагались вокруг костра на старых матрасах и газетах и слушали Прохора. Они считали общий заработок, собранный, вернее, выпрошенный за день, и отдавали Прохору. За это он всегда предоставлял им место и хоть какое-то пропитание. А иногда он рассказывал про свою прошлую жизнь. Жизнь, овеянную ароматом домашней еды, мыла, чистого постельного белья, звучащую смехом из телевизора, стука посуды в раковине на кухне… Про жизнь, полную домашнего уюта и счастья. И денег. Ей было очень тяжело поверить, что всё это существует на белом свете, ей были знакомы только вонючий поток автомобилей, гам толпы, крики отца-алкоголика и звон монеток по дну жестяной кружки. Но в рассказах Прохора жизнь там была волшебной и внеземной. Прохору было около тридцати, и двадцать пять из них он жил там. Он каждое утро вставал в своей постели, надевал чистую одежду, завтракал тёплой, божественно вкусной едой, такой как яичница и чай, и ехал на работу, где ему каждый месяц добрая пожилая женщина выдавала пачку бумажных денег. И он не считал это ничем выдающимся, наоборот, каждый вечер проклинал свою бедную жизнь. И вот судьба показала ему, что он ошибался.
Каждый раз после этих воспоминаний под мостом зависала странная тишина. Все смотрели на Прохора. Тот, в свою очередь, неподвижными глазами следил за языками пламени в бочке, лицо его кривила горькая усмешка, и он уносился далеко-далеко…
Сейчас же она могла вернуть ему надежду. Пять тысяч рублей… Такой гигантской суммы они не наскребали даже за год. Эта прямоугольная бумажка с красивым городом на картинке являлась пропуском в мир людей. На них можно было одеться и наесться. Почему же она не прячет суетливо их в грязный передник, а с тоской мнёт их в руке и смотрит вслед пожилому мужчине с чемоданчиком в руке? Она же ведь знает, что такое случается только раз в жизни, что один раз из кошелька выпадет пятитысячная купюра, пока мужчина достаёт мелочь для милостыни и не замечает этого… Он сейчас придёт домой, к своей семье, поужинает и спокойно ляжет спать. Он живёт той жизнью. Наверняка у него полно таких денег.
Сейчас мужчина стоит в очереди за билетиком в метро. Он то и дело поглядывает на часы, видно торопясь куда-то. Она смотрит то на него, то на деньги в руке, такие близкие и могущественные… У неё всего несколько секунд для выбора… Подошла его очередь.
Мужчина купил билет и поторопился вниз, к поезду. Задержали на работе, к сынишке на день рождения за подарком едет. Уже и деньги с книжки снял и подарок выбрал.
Вдруг его кто-то дёргает за рукав, он нетерпеливо оборачивается. Она всунула ему в руку бумажку и с тихим плачем убежала. Через несколько секунд она растворилась в толпе…
PAPERS, PLEASE
–Ваши документы, пожалуйста.
Я взял просунутые в щель бумаги и привычно уткнулся в них. Смена только началась, а я уже чувствовал усталость. Раздражала мигрень, раздражала полоска утреннего солнца, расчеркнувшая стол, раздражал гомон людей за шлагбаумом. Они снова притащились сюда, в надежде пересечь границу и спастись от войны и грабежей.
–Где разрешение на въезд?
Кудрявая женщина лет сорока пяти с усталыми глазами и золотым зубом обреченно пробормотала:
–Мне ничего не сказали про разрешение. За визу кучу денег содрали. Неужели мне нельзя?
–Правила изменились, – бесстрастно ответил я, и влепил в паспорт кроваво-красный штамп «Во въезде ОТКАЗАНО».
Сначала было трудно, но через несколько месяцев я научился отказывать семьям с маленькими детьми, растяпам, которых обманули в бюро составления документов, больным, нуждающимся в операции в Плештине, родственникам, спешащим на похороны и много кому еще. Правил и инструкций было по горло, но одно я выучил наизусть: нарушаешь регламент – оказываешься на улице.