1812. Великий год России(Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)
Шрифт:
Можно представить себе возмущение Барклая такой подтасовкой фактов: ведь Кутузов не хуже его знал, что от Смоленска к Бородину русская армия пришла в полном порядке, а «расстроенной» оказалась уже после Бородина вне всякой зависимости от Смоленска [839] . «Весьма трудно истолковать, — недоумевал Барклай де Толли в письме к Александру I, — какую связь между собою могли иметь Смоленск с Москвою, дабы заключать, что занятие неприятелем первого города могло повлечь за собою и взятие последнего» (14. С. 292). Жозеф де Местр по этому поводу резонно заметил: «Оставление Смоленска столь же повлияло на сдачу Москвы, как и переход французов через Неман. Если бы Кутузов взял на себя труд одержать полную победу при Бородине, Москва, несомненно, уцелела бы. У Барклая было куда больше резона сказать: «Оставление Москвы вынуждено было сомнительным исходом Бородинской баталии»» (23. С. 238) [840] .
839
«После сражения того (Бородинского. — Н. Т.) армия была приведена в крайнее расстройство», — доносил Кутузов Царю 16 сентября 1812 г. (Фельдмаршал Кутузов. С. 199. Курсив мой. — Н. Т.). В донесениях же его от 31 августа и 4 сентября, когда он принял армию от Барклая (см. там же. С. 171–173, 176–177), нет ни слова о ее «расстройстве».
840
Сегодня
А.И. Михайловский-Данилевский (панегирист Кутузова! — тем ценнее здесь его свидетельство) заметил, что Кутузов, получив власть главнокомандующего, «не мог скрыть ни торжества своего, ни памяти оскорбления, что ему сначала предпочтен был Барклай де Толли» [841] . В Тарутине Михаил Илларионович «подъедал» Михаила Богдановича по принципу «не укусил, так подуськал». Барклай был поставлен в невыносимое положение: с ним в Главной квартире перестали считаться, ему самому или даже через его голову подчиненным ему командирам «пролазы» из окружения Кутузова отдавали бестолковые повеления (15. С. 214) [842] . «Бестолочь» Главной квартиры шокировала педантичного Барклая и, в конце концов, вывела его из себя. 3 октября вместе с заявлением об отставке он откровенно написал Кутузову: «Ваша Светлость начальствуете и даете приказания, но генерал Беннигсен и все те, которые Вас окружают, также дают приказания и отделяют по своему произволу отряды войск, так что тот, кто носит звание главнокомандующего, и его штаб не имеют об этом никаких сведений до такой степени, что в последнее время я должен был за получением сведений о различных войсках, которые были отделены от 1-й армии, обратиться к Вашему дежурному генералу, но и он сам ничего не знал <…>. На этих днях мне был прислан приказ отделить часть кавалерии для подкрепления арьергарда и при этом забыли, что вся кавалерия уже была отделена» [843] . На следующий день Кутузов отдал приказ об увольнении Барклая «за увеличившеюся в нем болезнью» (20. Ч. 1. C. 332) [844] .
841
Цит. по: Тартаковский А.Г. Неразгаданный Барклай. Легенды и быль. 1812 г. М., 1996. С. 143.
842
«К чести России». С. 115.
843
Цит. по: Попов А.Н. Движение русских войск… С. 115.
844
Полемизируя с теми историками, которые считают, что Кутузов «отправил Барклая из армии», А.Г. Тартаковский в его указ. соч. (С. 140) подчеркивает: «Отъезд Барклая из армии явился следствием его личного решения — об этом надо сказать совершенно прямо, во избежание каких-либо кривотолков». При этом, однако, сам Тартаковский признает, что Кутузов дал Барклаю понять: «При Кутузове он лишний в армии» (Там же. С. 143).
П.А. Жилин и другие историки зачисляли Барклая де Толли в одну с Беннигсеном оппозиционную группу, которая, мол, подвергала Кутузова «несправедливой критике» и была «прямой помехой» наступательным приготовлениям (16. С. 209, 210) [845] . Эта версия строилась исключительно на посылке, что всякая критика Кутузова, от кого бы она ни исходила и в чем бы ни заключалась, несправедлива. Между тем Барклай ни в какую группу не входил. Он видел рознь между Кутузовым и Беннигсеном, но не поддерживал ни того ни другого, равно осуждая обоих — «двух слабых стариков» [846] , один из которых (Кутузов) был в его глазах «бездельником», а другой — «разбойником» [847] . Напомню читателю, что Барклай и Беннигсен враждовали с начала войны все время. Кутузов же занял по отношению к ним позицию «третьего радующегося».
845
Гарнич Н.Ф. Указ. соч. С. 241; 20. Ч. 1. С. 332 (прим. ред. Л.Г. Бескровного).
846
Кутузову и Беннигсену было тогда по 67 лет, Барклаю де Толли — 50.
847
Цит. по: Попов А.Н. Движение русских войск… С. 118.
Итак, Барклай де Толли и Беннигсен были устранены из армии «по болезни». Современный историк А.И. Ульянов резонно подметил, что «больные генералы пережили Кутузова и впоследствии занимали видные командные посты в армии» [848] , а драматург К.А. Тренев не без оснований «позволил» Беннигсену так ответить на вопрос Кутузова о состоянии его (Беннигсена) здоровья: «Я имею состояние своего здоровья лучше, чем вы имеете состояние вашего командования» [849] . Барклай же перед отъездом из армии в разговоре с В.И. Левенштерном объяснил свое (да и Беннигсена) удаление очень просто: «Фельдмаршал не хочет ни с кем разделить славу изгнания неприятеля со священной земли нашего Отечества» [850] .
848
Ульянов А.И. Указ. соч. С. 45.
849
Тренев К.А. Пьесы. Статьи. Речи. М., 1980. С. 514–515.
850
Левенштерн В.И. Записки. С. 110.
4 октября Барклай де Толли уехал из армии. По пути в имение своей жены (м. Бекгоф в Лифляндии) он позволил себе неблаговидный жест: из Калуги, где толпа забросала камнями его карету с криками: «Изменник!» [851] , Барклай, потеряв выдержку, 6 октября написал Царю желчное письмо с нападками на Кутузова и Беннигсена, которые, мол, «не знают другого высшего блага, как только удовлетворение своего самолюбия» [852] . Такова была обстановка, в которой Кутузов готовил армию к контрнаступлению. Сам он так объяснил в рапорте Александру I главную задачу своего тарутинского «сидения»: «При отступлении Главной армии в крепкую тарутинскую позицию поставил я себе за правило, видя приближающуюся зиму, избегать генерального сражения; напротив того, вести беспрестанную малую войну, <…> чтобы быть в состоянии отнять у неприятеля все способы» к изысканию продовольствия и фуража (20. Ч. 2. С. 554). Под «малой войной» фельдмаршал разумел здесь постоянные угрозы коммуникациям Наполеона силами отдельных легкоконных отрядов, партизан и ополченцев, пока в Тарутинском лагере укрепляется, численно растет и готовится к переходу в наступление регулярная армия. Кутузов еще 23 сентября, по пути к Тарутину, доложил Государю: «Главная забота, которою теперь занимаемся, есть укомплектование войск» (20. Ч. 1. С. 277).
851
Веймарн Ф.В. Барклай де Толли и Отечественная война 1812 г. // Русская старина. 1912. № 12. С. 648.
852
Попов А.Н. Указ. соч. С. 118.
Фельдмаршал лично контролировал подготовку и отправку в Тарутино резервов. Их готовили Д.И. Лобанов-Ростовский в Арзамасе, А.А. Клейнмихель в Ярославле, А.С. Кологривов в Муроме (2. С. 452–453). Тем временем повсюду создавалось народное ополчение. Его отряды со всех сторон подступали к Москве.
Как ни трудно было мобилизовать людские резервы (только с Дона в Тарутино прибыли, делая по 60 верст в сутки, 26 казачьих полков общей численностью 15 тыс. сабель: 20. Ч. 1. С. 375), еще труднее оказалось материально их обеспечить. Мало того, что были потеряны снабженческие базы на пути от Немана до Москвы, арсенал и пороховые заводы в Москве, не всегда удавалось использовать и сохранившиеся ресурсы на базах в Риге, Пскове, Твери, Киеве и особенно в Калуге: мешали лихоимство и казнокрадство чиновников, недостаток транспорта, бездорожье. Кутузов вменил материальное снабжение армии в обязанность властям всех близлежащих губерний, постоянно требовал от них боеприпасы, хлеб, сапоги, лапти, полушубки (20. Ч. 1. С. 367, 380–381, 388–389, 398 и др.) — все вплоть до подков с гвоздями, которых, кстати, только из Рязанской губ. поступило в армию 23 тыс. пар [853] . По ведомости генерал-интенданта Е.Ф. Канкрина, армия с начала контрнаступления получила 60 тыс. полушубков, но большей частью уже за Смоленском [854] .
853
РГВИА. Ф. 103, оп. 210, св. 8, д. 1, л. 80.
854
Там же, л. 78.
Пока армия стояла в Тарутине, ей очень ревностно помогали окрестные жители. «Наехали из Калуги и других городов купцы и маркитанты, навезли разных товаров, особенно съестных, — вспоминал очевидец. — Из ближних селений жители привозили… хлеб, масло и яйца… разносили даже пироги и блины» [855] .
Опираясь на самоотверженную поддержку населения, Кутузов сумел обеспечить армию в Тарутинском лагере почти всем необходимым. В частности, к 21 октября армия уже имела, «сверх отпускаемого на настоящее продовольствие, особый запас провианта на 10 дней» (20. Ч. 1. С. 430; Ч. 2. С. 64–67). Не удалось благоустроить лишь медицинскую часть главным образом из-за недостатка врачей. Еще на пути к Тарутину 24 сентября главный военно-медицинский инспектор русской армии Я.В. Виллие меланхолически констатировал «умножение в армии больных» (14. С. 135). В лагере госпиталей стало побольше, уход за больными — получше. Но и «когда начали преследовать неприятеля, часть госпитальная, — по признанию Е.Ф. Канкрина, — была самая печальная и вместе затруднительная» (20. Ч. 2. С. 708).
855
Митаревский Н.Е. Нашествие неприятеля на Россию. М., 1878. С. 96.
Не столь печальной, сколь затруднительной была и часть оружейная. После того как в Москве был оставлен противнику Арсенал, страдали от недостатка ружей даже регулярные войска россиян. Английский комиссар при Главной квартире Кутузова Р. Вильсон 9 октября уведомлял посла Англии в Петербурге лорда В.-Ш. Кэткарта: «Может быть, до 15 000 не имеют еще ружей» (8. С. 175). Закупленные в Англии 30 тыс. ружей поступали в русскую армию до ноября, когда она была уже на Березине (16. С. 225). Что же касается ополченцев, то их в России вооружали опасливо и плохо, главным образом пиками, по выражению Ф.В. Ростопчина, «бесполезными и безвредными» (32. Т. 7. С. 550). Полтавское и Черниговское ополчения выглядели так: «Кавалерия не имеет пистолетов, а пехота — без ружей, большая часть без сапогов, без рубах и вскоре будет вовсе без одежды» [856] .
856
Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г. С. 453.
Среди многих забот Кутузова в Тарутинском лагере и даже в его «параллельном марше» за уходившим из России Наполеоном была еще одна, о которой ВСЕ советские и постсоветские биографы фельдмаршала единодушно молчат. Это участие Михаила Илларионовича в карательных акциях против русских крестьян (участие, вовсе не обязательное для него как главнокомандующего регулярными войсками). Тот факт, что русские крестьяне боролись в 1812 г. не только против внешнего врага, но и против собственных угнетателей, феодалов-крепостников, общеизвестен [857] . В октябре-ноябре 1812 г. карательные войска против крестьян Подмосковья и Смоленщины неоднократно посылал Кутузов.
857
См.: Абалихин Б.С. Особенности классовой борьбы в России в 1812 г. // Из истории классовой борьбы в дореволюционной и Советской России. Волгоград, 1967. С. 130.
Так, 7 октября в ответ на просьбу московской помещицы Веры Хованской светлейший послал «отряд из тульского ополчения, чтобы усмирить мужиков ее» (26. Т. 19. С. 13, 126). 19 октября он предписал исправнику Боровского уезда Московской губ. подавить крестьянские волнения в с. Тюнино и наказать бунтовщиков «по строгости закона» (27. Т. 2. С. 118), а 9 ноября отправил карательный отряд для расправы с волнением крестьян с. Романово на Смоленщине (5. Т. 8. С. 314).
Как бы то ни было, все в Тарутинском лагере было подчинено главной задаче — накопить силы и подготовиться к наступлению. Пока эта задача не была решена, Кутузов воздерживался от активных действий против Наполеона. Только партизаны да казаки неустанно рейдировали по коммуникациям противника, выводя из строя его живую силу и подрывая материальную базу.
Еще Д.П. Бутурлин подметил, что Кутузов своей кажущейся нерешительностью старался «внушить Наполеону обманчивые надежды» на заключение мира и тем самым задержать его подольше в Москве [858] . Французы с того дня, как они заняли Москву, действительно тешились надеждой на скорый мир и не беспокоили русских. Поддерживали иллюзию близкого мира неоднократные свидания И. Мюрата с М.А. Милорадовичем. Оба являлись на аванпосты в театральных нарядах, рисовались друг перед другом и обменивались любезностями. «Третьего подобного не было в армиях!» — восклицал А.П. Ермолов, отметив, что Мюрат был в панталонах из парчи, вытканной золотом, а Милорадович — «с тремя шалями ярких цветов, не согласующихся между собою» (15. С. 219). Но если французы буквально жаждали кончить дело миром («Мир — наше самое заветное желание», — записал в дневнике 12 октября Ц. Ложье) [859] , то русские лишь делали вид, что могут согласиться на это, только чтобы выиграть время. Истинное же их настроение выражено в одном из октябрьских писем К.Н. Батюшкова: «Никто не желает мира. Все желают не мира, а истребления врагов» [860] .
858
Бутурлин Д.П. Кутузов в 1812 г. // Русская старина. 1894. № 11. С. 194–195.
859
Ложье Ц. Указ. соч. С. 199. См. также октябрьское письмо Л. Барагэ д'Илье (Русская старина. 1913. № 5. С. 422).
860
Каллаш В.В. Двенадцатый год в воспоминаниях и переписке современников. М., 1912. С. 206.