1910-я параллель: Охотники на попаданцев

— Шеф, — раздался сзади голос Никитина, — я бластер подобрал.

Я повернулся. Никитин с виноватым видом шёл ко мне, держа на руках завёрнутую в солдатскую шинель белую попаданку, которая, судя по всему, была без сознания. А на его плече, на ремне болталось то самое странное револьверное ружьё, стреляющее жёлтыми молниями, и способное обуглить человека в одно мгновение. Сашка назвал его бластером, ну, пусть будет бластер, неважно. Сейчас было важно не выпустить повторно на волю Люция, иначе тот забьёт Никитина до смерти, или бросит в пожарище, чтоб парень заживо сгорел.

— Рассказывай, — процедил я сквозь зубы, заметив, что из темноты вынырнула Настя, идущая рядом с отпрыском Могуты.

— Так, это, шеф, я хотел, чтоб Анька поколдовала над фоткой и нашла баронского сынишку, а тут Настюха. Она, типа, сама может. Ну и пошла как лунатик, а мы за ней.

— Почему не остановил? — прорычал я.

— Ну, думал, она нас куда надо приведёт. Мы же не хотели в драку лезть. Мы только подошли, и они начали стрелять. Чес слово, мы ничего не делали. Шеф, вы нам верите?

Я поглядел на бесчувственную беленькую.

— Отчего же не верить? Верю.

— Правда, шеф?

— Да, — произнёс я, размышляя вслух, — они просто так напали в лесу. Просто потому, что эта особа была с нами. Они чувствуют друг друга. Вот, хотел бы я знать, почему они её боятся. Кстати, что с ней?

— Шеф, не знаю. Но если бы она была киборгом, то я бы сказал, что палёных обновлений нахваталась.

Я тряхнул головой.

— Кто такие киборги? Что за палёные обновления? Потом объяснишь. А сейчас запомни. Если хоть на миг выпустишь её из виду, спущу живьём шкуру. Ты понял?

— Так точно, шеф! — выкрикнул Никитин, вытянувшись по струнке, и чуть не выронив из рук объект своего наблюдения.

Я покачал головой и обратился к Могуте.

— Можешь пустить по следу своего ищейца?

— Он есть глуп, аки мал щенок, коего в первый раз на дичь травят. Но попытатися можно.

Правая рука Огнемилы достала из подсумка уже виденный мной грубо обтёсанный кусок стекла, и воин подул на него. Перед нами возник тускло сияющий призрачный зверёныш. Было видно, как на него, раскрыв рты, уставились Сашка и Настя. А Могута присел на корточки, прикоснулся к едва заметным следам колёс грузовика, и бросил коротко слово.

— Ищи!

Зверёныш принюхался к следу и замер, а потом контуры тела дрогнули, и призрачный ищеец исчез, словно испарился.

— Ну что? — переспросил я.

Могута пожал плечами.

— Ждати надобно.

— Ну, ждать так ждать, — вздохнул я. — А долго?

Гридень снова пожал плечами.

— Может, до утра.

Мы замолчали, зато голос подал Никитин.

— Шеф, а я это, пленного взял…

Глава 34 Полночные догадки

На часах гостевого зала, освещённых мертвенным светом мерно жужжащих газоразрядных ламп, было уже шесть утра, а мы до сих пор не ложились спать, пребывая в препаршивейшем состоянии загнанных до полусмерти гончих собак. Никитин стоял в углу с серым осунувшимся лицом, и выводил пальцем на стене непонятные, видимые только ему закорючки. Растрёпанная Настя с осоловевшими от усталости глазами тихонько хлопотала над ранеными, и едва слышно бормотала под нос и периодически сдувала падающую на лицо чёлку. И шептала она не заклинания или не молитвы, а всякую ерунду, чтоб не заснуть. С её слов получалось, что у одного дружинника от наезда небольшого грузовичка оказались сломаны обе ноги, и даже следы протектора остались на расцарапанной коже. У второго чудовищным ударом разорвана селезёнка, а у третьего, лежащего сейчас на полу на спине с болезным видом, треснуло ребро. Но если подумать, то это они ещё легко отделались, так как с машиной не пободаешься, и с голой шашкой на неё не кинешься, будь ты хоть сто раз смельчак. Машина, бывало, насмерть человека могла раздавить, как глупого щенка, бросившегося с лаем под колёса телеги.

В кресле лежала укрытая шинелью Белоснежка. Она тяжело дышала, не приходя в сознание, и изредка вздрагивала, словно видела дурной сон.

Серый с лица Могута вместе с ожидающим своей очереди для перевязки сыном сидели у стены, вытянув ноги. Юнец время от времени клевал носом, а потом шипел от боли и откидывал голову к побеленной стене, на которой остались кровавые отпечатки ладоней и тёмные потёки.

На верху лестницы стояла Ольга, сжимая пальцами ворот белого махрового халата, чтоб тот не распахнулся. Из-под ткани халата снизу выглядывали домашние туфли. Супруга стояла нарочито строго, словно гувернантка на картинах художников, а покрасневшие от долго сдерживаемых слёз глаза смотрели вниз устало и отрешённо. Когда мы вернулись, женщина, ожидавшая нас на крыльце усадьбы, уткнулась в жёсткую броню кирасы и тихо спросила: «Почему не разбудил? Почему не взял с собой?» Я тогда просто промолчал хотя мог бы до утра говорить, а разговоры свелись бы только к тому, что не хотел рисковать ею. Как-то внезапно она ворвалась в мою жизнь, и вот вместо избеганий я тепло прижимал её к себе, пребывая в искренних переживаниях. А недавняя моя пассия Светлана как-то выветрилась из памяти, оставив там лишь несколько образов, похожих на чёрно-белые фотографические карточки, которые можно положить в дальний ящик, знать, что они там, но никогда больше недоставать на свет.

Сейчас же, я сидел на нижних ступенях под светом проклятущих ламп, дающих ложное ощущение дня, и режущих глаза свей неестественностью. Я сидел и глядел на мертвеца, которого Сашка до этого отправил в нокаут удачным попаданием кулака. Я смотрел на него с некой отрешённостью и тоской и крутил в руках оружие, подобранное в зарослях после полуночной стычки. Были огромные надежды на допрос террориста, и уже виделись радужные перспективы разоблачения, публичных арестов и прочей мишуры, но пленник, едва придя в себя, откусил сам себе язык и захлебнулся кровью. Сложно представить, что человек в здравом уме может совершить такое, но результат налицо. Вот он, мертвец на полу нашего особняка, прикрытый окровавленной простынёй.

Обыск его одежды не дал ничего. Карманы серой обезличенной робы были совершенно пусты, в них не было ни бумажек, ни личных вещей, ни денег. Необычным было только оружие, обозванное пистолетом-пулемётом, и работавшее по принципу свободного хода затвора, а калибр равнялся восьми миллиметрам, из-за чего у нас не найдётся к нему патронов.

Впрочем, это оружие было не таким странным, как то, что я вертел в руках, и из которого стрелял пришлый, раскушенный пополам тем монстром. Это действительно обрез ружья револьверного типа с барабаном на пять камор под обычный охотничий патрон двенадцатого калибра. Под стволом в цевье был выточен продольный паз, в котором крепилась обычная цилиндрическая батарея от скорострельного карабина Мосина, и разве что электрическая катушка с толкателем затвора отсутствовали за ненадобностью. А ещё к батарее крепился фонарь с зелёным стеклом.

Я щёлкнул выключателем, и на стене возник изумрудный солнечный зайчик, словно в фонаре имелась зелёная фокусирующая линза, собирающая лучи в узкий пучок. Глядя на этот огонёк, я подозвал к себе Никитина.

— Почему ты назвал это оружие бластером?

Сашка пожал плечами.

— Я это… увидел, как оно стену прожгло и вспомнил. У нас в книжках часто описывают такую придуманную фигню. Она чистой энергией стреляет, и мощнее обычного оружия. Ну, прям, бах, и человек в пепел, — парень опустил глаза и сглотнул, — как тогда. Ему бластером голову сожгло. Жесть, — протянул Сашка.

Я кивнул, понимая, о чём тот говорит, и в то же время легко ухмыльнулся. Порой Никитин выражался так, что не всякий человек из высшего общества может, а порой опускался до уровня дикаря, с его непонятными полусловами-огрызками. Жесть, окей, кайф, лол, имхо. Но слова — это показатель мышления не только отдельного человека, но и общества, в котором тот живёт. Вместо: «Осмелюсь предположить, что ситуация весьма прискорбная», он бросит короткое: «Ваще, жесть». При всём этом, жизнь у них отнюдь не дикая, но ритм она имеет не в пример быстрее того, что течёт у нас. Не знаю, смог ли бы я сам бы жить в том мире, из которого он прибыл? В мире, где скорость общения важнее наполнения, мире, где счёт времени идёт не на часы, а на секунды. В мире, где не успевают жить.