1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных

Строго говоря, именно этим и надлежало заниматься документальному кинооператору Иосифу В. Дать возможность зрителям увидеть творимые врагом жестокости. Но бюрократическая система решила по-своему. «Нечего в эти дни будоражить народ, пусть лучше что-нибудь веселенькое смотрят».

Тем временем на город каждые десять минут налетала очередная группа самолетов и сбрасывала бомбы.

«Я успел заснять все бомбежки и каждый раз спрашивал себя — верно ли я поступаю? Позже я понял, что не только милиционер возмутился. Когда отснятые материалы я доставил в Москву, там приняли решение не включать их в показ. Красная Армия отступала, города горели, а фашисты брали тысячами в плен красноармейцев. Ничего этого показывать было нельзя…

Так что мои материалы ждала мусорная корзина».

Фундаментальное различие между реакцией на начало войны в германском и советском тылу состояло в том, что в СССР гражданское население оказалось непосредственно вовлечено в войну с самых первых ее часов. Что же касалось немцев, война для них оставалась далекой, пока что скорее темой для сводок по радио. Стефан Матыш, командир орудийного расчета 32-й советской танковой дивизии, дислоцированной на окраине Львова, вспоминает, что накануне войны в последнюю мирную субботу «строил планы на воскресенье. Все были поглощены семейными делами». Но все одним махом изменилось. После внезапных авианалетов в воскресенье утром, когда бомбежкам подверглись казармы, гаражи, склады и дома офицерского состава, «многие потеряли родных и близких, а многие в эти первые часы стали сиротами и калеками». Он, как и многие советские офицеры, пытался помочь гражданскому населению и думал о том, как отразить внезапное нападение. Его командир дивизии полковник Ефим Пушкин издал приказ о ведении боевых действий и, кроме того:

«Предпринимая шаги для введения в бой соединения, он делал все от него зависящее для спасения семей военнослужащих. Было выделено необходимое количество автотранспорта и часть личного состава для погрузки остававшегося имущества и эвакуации женщин и детей в безопасные районы страны».

Положение на фронте в те дни было хоть и весьма серьезным, но, как казалось, не безнадежным. Офицер-штабист капитан Иван Крылов не сомневался, что наступление германских войск на Минск будет остановлено, а опасная ситуация ликвидирована, при условии, что «наши войска проявят стойкость в борьбе с врагом». Вот его слова:

«Личному составу был дан приказ, погибая, убивать и немцев. «Если вы ранены, — гласил упомянутый приказ, — прежде, чем умереть, пристрелите и немца, приблизившегося к вам. Убивайте их из винтовки, штыком, кинжалом, вцепляйтесь немцам в глотку. Погибни сам, но прежде убей немца!»

«Погибни сам, но прежде убей немца!» Брест

В Бресте ожесточенные схватки продолжались и на второй день войны.

Красноармеец Григорий Макаров вспоминал:

«Гарнизон крепости остался без воды, потому что снарядом, угодившим в Тереспольскую башню, оказался разрушен резервуар с водой. Была повреждена и электростанция. Атаку немцев отразили пулеметным огнем».

Командованию 45-й дивизии вермахта в тот же день стало очевидно, что первоначальное решение об отводе подразделений в целях более четкого разделения линий обороны и полного окружения крепости обернулось тем, что оставленные немцами позиции сразу заняли русские. С 5 часов утра германская артиллерия подвергала цитадель обстрелу через равные интервалы времени. Артиллеристы при этом старались не накрыть снарядами группу своих бойцов, которая вместе с захваченными русскими пленными сама угодила в кольцо окружения в районе церкви. Ефрейтор Ганс Тойшлер, получивший накануне серьезное ранение, вспоминает: «Никогда в жизни я так страстно не желал дожить до следующего дня». Несмотря на муки, на боль, «мы все с радостью наблюдали восход солнца. А вскоре стало невыносимо жарко».

Артиллерийский обстрел продолжался на протяжении всего дня. Немецкие орудийные расчеты разделись до пояса, совсем как какие-нибудь каменщики или крестьяне на поле. Пехота старательно окапывалась вокруг остававшихся оборонительных позиций русских. Требовалось как можно скорее похоронить убитых — при такой жаре трупы быстро разлагались. Вырастали приземистые, аккуратные кресты, увенчанные солдатскими касками. Вот на таком пугающем фоне колонны, минуя цитадель, направлялись к автостраде.

На Северный остров прибыли два пропагандистских автобуса, оборудованных громкоговорителями, через которые защитников крепости убеждали прекратить сопротивление. Между 17.00 и 17.15 часами немцы снова открыли остервенелый артиллерийский огонь по позициям красноармейцев, после которого через громкоговорители было объявлено, что гарнизону на размышление дается 90 минут. И за эти полтора часа должно быть принято решение о сдаче крепости. Примерно 1900 советских бойцов приняли предложение немцев и, пошатываясь, стали покидать развалины крепости. Никитина-Аршинова, жена советского офицера, описывала, что произошло потом:

«Нас, женщин и детей, выпустили из казематов наружу. Немцы обращались с нами как с солдатами, хотя никакого оружия у нас не было, а потом повели как пленников».

К актам великодушия немцы явно не были расположены. 45-я дивизия уже тем утром сообщила по радио в штаб 12-го корпуса о гибели «около 18 офицеров». И вообще, потери росли даже не по часам, а по минутам. Некоторое количество сдавшихся дало основание предполагать, что «боевой дух русских сломлен, а артиллерийский обстрел и увещевания через громкоговоритель в конце концов вынудят капитулировать остальных, и таким образом удастся обойтись без бессмысленных потерь».

С гражданскими пленными не церемонились. Никитина-Аршинова рассказывает: «Как только мы перешли мост, тут же вновь начался обстрел крепости». Пленных заставили лечь, над ними со свистом проносились снаряды, разрывавшиеся в камне стен цитадели. Никитина-Аршинова продолжает:

«Огонь вели орудия большого калибра. Фашисты уложили нас под самими стволами, как заложников, чтобы таким образом заставить моего мужа и остальных сдаться. Что мне оставалось делать? Ужасно было ощущать свое бессилие. С каждым выстрелом мне казалось, что голова моя лопается. У детей из носа и ушей шла кровь».

Дочь Аршиновой поседела. «А мой сын, которому тогда было пять лет, на всю жизнь оглох». Пленники с ужасом ожидали, что их отведут в сторону и просто расстреляют.

Вечером того же дня на Южном острове на участке 133- го пехотного полка вновь появились автобусы с громкоговорителями. Видно, немцам не терпелось и там повторить достигнутый успех. С наступлением сумерек металлический голос снова стал призывать защитников крепости сдаться. Однако, когда стемнело, русские предприняли несколько отчаянных попыток прорваться из крепости на север и восток, в направлении города. В отчете, представленном штабом дивизии, говорилось, что «в ходе боя огонь из орудий и стрелкового оружия полностью заглушал громкоговоритель». Стало ясно, что те, кто имел слабую волю, уже успели сдаться.

Согласно утверждению Аршиновой: «Мы выжили лишь благодаря одному пожилому немецкому солдату, которому приказали нас охранять». После того, как они оказались на другом берегу Буга уже на польской стороне, этот солдат сказал им: «В общем, думайте сами, что делать. Надумали уходить — убирайтесь отсюда!» Все стали разбегаться, а Аршинова отвела детей домой. Муж ее позже погиб при обороне крепости, во время войны эта женщина потеряла и мать, брата, сына и дочь. «Вот так я и осталась одна-одинешенька, все погибли», — так закончила она свою страшную историю [23] .

23

Анастасия Антоновна Никитина-Аршинова 12 дней находилась в осажденной крепости. Затем сражалась в партизанском отряде Чернака, Брестского соединения. После войны жила и работала в Бресте. — Прим. ред.

24 июня ефрейтор Тойшлер и еще примерно 70 бойцов, отрезанных в первый день войны вблизи здания церкви, наконец соединились с 1-м батальоном 133-го пехотного полка, который прорвался туда под прикрытием сил артогня. Можно утверждать, что битва у стен брестской цитадели отразила в миниатюре весь безжалостный характер начавшейся войны на Восточном фронте. Сапер Гейнц Крюгер уже после войны делился впечатлениями:

«О, Брестская крепость! Это же невероятно! И те, кто ее оборонял, ведь они не хотели сдаваться. Речь шла не о победе. Они были коммунистами, и мы хотели уничтожить их как можно больше. А кто мы были для них? Фашисты! Это было страшное сражение! Пленных было немного, все бились до последнего».