1972

Вот в такой суете и прошло все время до конца февраля. А ко всему прочему ведь я еще и книгу писал! Каждый день – несколько страниц. Каждый день. Почти без исключения. В конце концов – я же писатель. А как сказал один успешный писатель из моего времени: «Я бы писал, даже если бы был бездомным». Правда потом он добавил: «Но получать хорошие деньги за свои книги – это хорошо!».

Писателю приходится быть и немного бизнесменом. Ты должен понимать – что нравится читателям, а что нет, что они примут, а что нет. Ты должен чувствовать, что именно нужно написать.

И самое смешное, что это все никакого значения не имеет! Я знаю случаи, когда писатели – не очень-то и хорошие, средней руки и даже ниже – случайно попадали в струю и возносились на самый верх «пищевой цепочки». Хорошо еще, если они понимали, что так получилось случайно, и не считали себя светочами литературы и новыми классиками. Но в основном – такие нувориши строят из себя Великих Мессий, считая, что знают все обо всем и поучая окружающих, как им надо жить. Это касается не только и не столько писателей-фантастов, хотя и там хватает таких личностей. Это про «вообще» – писателей, некоторых из которых собственно писателями называть просто грешно. Как ту же бабу, которая написала угодную Западу гнилую книжонку о войне, в которой переврала все, что могла, и благодаря чему получила Нобелевскую премию.

Мда… скоро «нобелевский лауреат» будет синонимом «мошенник», либо «дурак». Премию мира дают человеку, который развязал несколько войн. Премию по литературе – за лживую русофобскую книжку, или за дурацкие строки из песен какого-то там рок-музыканта. Нобелевская премия дискредитировала себя – абсолютно!

Впрочем, я все время забываю – ЕЩЕ не дискредитировала, ЕЩЕ – все впереди. Хотя начало гибели репутации этой премии было положено как раз в семидесятых годах, когда ее дали Солженицыну – лагерному стукачу, изображавшему из себя борца с «кровавым режымом». На мой взгляд, Солженицын был (вернее – есть, почему «был»?!) умным и беспринципным конъюнктурщиком, успешно паразитирующим на теме «Кровавые репрессии проклятого Сталина». ЭТО нужно было Западу, и на ЭТОМ Солженицын и стриг свои купоны.

Да, я ему не верю и никогда не верил. Его многократно ловили на лжи те, с кем он «чалился» в лагерях. Но для рукопожатой либеральной общественности он навсегда останется Мессией, разоблачившим ненавистный режим Тирана. И с этим уже ничего не поделать..

За два дня до боя ко мне приехал Страус – без предупреждения, свалился, как снег на голову. Вернее – вместе со снегом. В этот день как на грех мело так, что Струас едва пробился ко мне через снежные заносы, совсем даже не типичные для этой местности.

Смешно, но здешние американцы и слыхом не слыхивали про уборку снега на улицах города и про снегоуборочные машины! По крайней мере, мне так это показалось. Хорошо хоть что Страус додумался приехать не на кадиллаке, а на здоровенном полноприводном фургоне «GMC».

Я встретил Джона как всегда – максимально дружелюбно, как старого доброго приятеля. Мы даже обнялись, похлопав друг друга по спине. Страус вечно весь в делах – впрочем, как и я – потому мы с ним вживую виделись… две недели назад, точно. Когда он привез мне пакет документов для оформления нашего с ним продюсерского центра. Все больше по телефону общались, ну и через Сьюзен – тоже.

Друзьями со Страусом мы никогда не были, но я его крепко уважаю. Чем-то он мне нравится, что-то в нем меня отталкивает, но как партнер он все-таки очень хорош. Лучшего партнера себе и пожелать было бы трудно. Он – бизнесмен от бога. Со всеми присущими деловым людям плюсами и минусами.

Я терялся в догадках – что привело его в мой дом в такую непогоду, разве не мог он обсудить наши дела по телефону? Да, скорее всего мой телефон на прослушке – разве спецслужбы упустят возможность сунуть свой длинный нос в мои дела. Но мы ничего незаконного не делали, и ничего особо тайного – тоже. Если только не считать тайной наши коммерческие дела и планы. Но спецслужбы эти дела вряд ли заинтересуют. Ну… мне так кажется. Хотя я могу и ошибаться.

За рулем фургона сидел неизменный Рон, который радостно меня поприветствовал, долго тряс мне руку (обниматься не решился), а потом отправился на кухню – заявил, что пойдет за запах съестного, так как чует – без вкусностей его там точно не оставят. А мы со Страусом расположились у меня в кабинете – он сходу сообщил, что разговор наш конфиденциальный, и что надо поговорить, прежде чем мы займемся чем-то другим. Чем конкретно – он не пояснил, но основательно меня заинтриговал.

Когда мы уселись в кресла у камина и я плеснул ему в стакан хорошего шотландского виски (он похоже даже не заметил – автоматически взял стакан и тот застыл навесу у него в руке), Страус вполголоса, наклонившись ко мне сказал:

– Майкл, наша с тобой доля за трансляцию боя составила двадцать миллионов долларов!

Я слегка опешил – честно сказать, не думал, что это будет так много. Потом пожал плечами и усмехнувшись, ответил:

– Но это же замечательно! А в чем еще дело?

– Дело в том, что у нас с тобой впереди огромные, дорогие проекты! И мы не может поставить их под удар! Понимаешь?

– Нет, не очень понимаю – ответил я, хотя прекрасно понял, к чему он клонит. И мне это не нравилось.

– Ты должен лечь в первом же раунде! Изобразить, что получил нокаутирующий удар, и лечь! Стоп, ничего не говори! Я понимаю, что ты считаешь, будто устоишь против Мохаммеда Али. Но Майкл, это невозможно! Он тебя изуродует, он отобьет тебе башку, и тогда ты не сможешь закончить свою серию книг! Ты не снимешь фильмы! Мы не заработаем денег! Гораздо больших денег, чем ты получил бы за бой! Понимаешь, нет?

– Понимаю – кивнул я – Только ложиться не буду.

– Майкл! Что ты творишь! – Страус драматично всплеснул руками – Это уже не шутки! Ты уже сам себе не принадлежишь! Мы партнеры! У нас бизнес! Ты не можешь просто взять, и подставить свою драгоценную голову под кувалды этого черномазого! У него в башке мозгов нет, но у тебя-то есть! Ты-то должен понимать, что делаешь! Ты ведь…

– Антилопа с золотыми копытами. Знаю! – ухмыльнулся я – Джон, вопрос закрыт. Я буду биться так, как считаю возможным. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Лучше пойди, и поставь на меня тысячу баксов – если есть такая возможность.

– Я отдам тебе часть моих доходов от трансляции! – страдальчески скривился Страус – Только упади в первом раунде, и не дай разбить себе голову!

– А давай заключим с тобой пари? – неожиданно для самого себя предложил я – Если я выигрываю бой, то ты отдаешь мне твою половину доходов с трансляций. Если проигрываю – отдаю тебе мою половину. Соглашайся! Это хорошее пари!

Страус задумался, брови его поднялись.

– Решайся, Джон! Если ты так уверен, что Али меня прибьет, ты ничем не рискуешь. И не факт, что Али меня изобьет так, что я не смогу соображать. Что он, зверь, что ли? Так что деньги потом отобьешь.

– Зверь! – тут же отрезал Страус – Эти черномазые настоящие звери! Животные! От них одни проблемы! Он тебя убьет, и не задумается! Знаю про него… животное, самое настоящее животное! И убойная машина!

Он задумался, и через длинную паузу нерешительно протянул:

– Таак… подкупить его ты не мог. У тебя нет с ним контакта, и он зол на тебя, как сторожевая собака. Ты ведь веру его задел! Дурацкий черномазый… это надо же, такое придумать! Белых создали черномазые, как рабов! Тьфу! Ты искренне веришь, что его победишь. Но вера – это одно, а попасть под кулак этому зверю – совсем другое. Ладно! Я согласен! Но только мы пишем друг другу расписки в такой форме: «Я, Майкл Карпофф, водительское удостоверение номер, ну и так далее – твои реквизиты – заключил соглашение с Джоном Страусом, номер удостоверения я тебе скажу – о том, что в случае моего проигрыша в бою с Мохаммедом Али первого февраля 1972 года я отказываюсь от своей доли в доходах, которые причитаются мне по соглашению с компанией NBC за трансляцию на США и другие страны». Примерно так. А я напишу похожую расписку. Ну, чтобы никто не сдал назад! Согласен?