1985

Неделю спустя после дискуссии о трауре, в понедельник, я сидела со Смитом и Уайтерсом в кафе "Под каштаном". Мы пили джин «Победа», качество которого по указанию правительства было несколько улучшено с помощью анисового экстракта. Народу в кафе было много: художники, писатели, студенты, служащие. Пухлый, общительный, всегда спокойный Уайтерс, который до своего ареста в 1983 году был директором партийного предприятия, только что изложил нам свою экономическую теорию.

— Продуктов так мало не потому, что мы плохо работаем, — сказал он. — Мы плохо работаем потому, что мало продуктов.

Мы с возрастающим вниманием слушали его рассуждения, не замечая, что вокруг нас собралась целая толпа. Так дружеская беседа в считанные минуты превратилась в настоящую лекцию. Уайтерса посадили на стойку бара, чтобы всем было видно и слышно. И когда подошло время закрывать кафе, всем нам было ясно, что сегодня родилось нечто новое и что мы должны встретиться в том же месте и в то же время в следующий понедельник. Так начинались вечера "Понедельничного клуба".

Чем был для нас этот клуб? Всем. Политической штаб-квартирой, публичной исповедальней, местом любовных свиданий, университетом и домом моды. Конечно, привлекали и обсуждавшиеся темы — экономическое положение и роль печати в обществе. Но интереснее всего было просто там находиться. Люди собирались на эти вечера, чтобы впервые в жизни поговорить в неофициальной обстановке. Здесь можно было спорить, перебивать, вставлять реплики, высмеивать, восторгаться или просто дремать в кресле. Единственным недостатком дискуссий оставалось то, что на самом деле все их участники были единомышленниками. И все равно никогда еще я не слыхала такого количества оригинальных мыслей!

Должна признать, что о тех днях у меня остались не только приятные воспоминания. "Понедельничный клуб" отчасти виноват в том, что пошла на убыль моя крепкая и глубокая дружба со Смитом. Как организатор и председатель клуба он был весьма популярен — и не упускал случая этим воспользоваться. Докладчиков окружало обожание и поклонение не только пожилых матрон из министерства изобилия, но и двадцатилетних девиц из Молодежного антиполового союза, из которых многие, скорее всего, были подосланы полицией мыслей. О, как слаб человек перед искушением! Смит не мог устоять перед соблазном этих легких побед. Каждый понедельник он уводил к себе домой новую девушку, и поговаривали, что очередь дожидавшихся своего часа не уменьшалась. Неважно, что этот пламенный революционер был уже не первой молодости, что у него были варикозные язвы на ногах и жена — во всяком случае, официальная…

Я пишу это с горечью, потому что все это, к сожалению, стало частью истории Смита — можно бьшо бы сказать, частью нашей истории. Низменные связи толкнули его на путь погони за дешевым авторитетом, — на путь, который привел этого высокоодаренного и ценного человека во вражеский лагерь.

Что касается слухов о моих любовных похождениях с различными сотрудниками «ЛПТ» — с Уайтерсом, Саймом, Амплфортом, то распространяться на эту пошлую тему у меня нет никакого желания. Амплфорт действительно был моим другом, и очень близким. Я испытывала к нему почти материнские чувства. Он был ко мне привязан как дитя, и я любила его почти как сына или — поскольку разница в возрасте была невелика — как младшего брата.

16. Смит — о том же

На вечерах "Понедельничного клуба" особенно выделялся лингвист и философ Сайм. Он высмеивал терминологию, которой пользовалась партия, — так называемый новояз и официальную идеологию режима — знаменитое двоемыслие. Он был признанным специалистом по этим двум составным частям океанийского мировоззрения. Слушая его издевательские рассуждения, мы нередко забывали, что не так давно он защищал терминологию и философию партии с тем же энтузиазмом, с тем же наслаждением, с какими теперь нападал на них. При его игривом складе ума и система Старшего Брата, и Движение за реформу были для него лишь поводом для демонстрации своих поистине блестящих интеллектуальных возможностей. Прекрасный импровизатор, он иногда не мог подобрать для иллюстрации той или иной своей мысли подходящую цитату из все еще официально признанных классиков ангсоца и в таких случаях сам сочинял нужную. Он был неистощимым кладезем не поддающихся проверке фактов, примеров и историй. Выступая, он обычно держал в руке очки и жестикулировал ими. Когда же его ловили на ошибке, он надевал очки и укоризненно говорил:

— Ну да, я ошибся. Радуйтесь. Вы так долго слышали только безошибочные высказывания.

Примитивному крючкотворству двоемыслия он противопоставлял свою собственную философию, которую называл "системой ошибочных воззрений". В блестящем докладе "Можем ли мы говорить о Старшем Братстве?" он сформулировал аксиому плодотворного скептицизма для новой исторической эпохи, которая впоследствии получила широкую известность: "Я ошибаюсь, следовательно, я существую".

Парсонс, когда-то заядлый спортсмен, вышел из тюрьмы почти развалиной. Но и он делал в клубе блестящие доклады. Держа в трясущейся руке бумажку со своими заметками и нервно закуривая сигарету за сигаретой, он постоянно откашливался и прочищал горло, но это не мешало слушателям с напряженным вниманием следить за ходом его мысли. Трудно было поверить, что этот человек с бесстрастным лицом чиновника способен на такое глубокое проникновение в прошлое страны, на такой блестящий его анализ, производивший на публику сильнейшее впечатление. Например, когда он говорил о войне Алой и Белой розы, все вспоминали ужасные гражданские войны 60-х годов в Океании, которые большинство присутствующих пережили в детстве. А когда он осуждал кровавый деспотизм Карла I, нельзя было не подумать о гораздо более близком историческом периоде. При этом слушатели погружались в очарование прошлого, даже самых страшных его эпох, — и, казалось, начинали ощущать свою принадлежность к английскому средневековью даже в большей степени, чем к своему собственному времени. Кто-то назвал эти доклады "туристскими вылазками в прошлое", и название было бы очень подходящим, если бы только у нас не вызывали такой ненависти "туристские вылазки", проводимые партией.

Интересные лекции читал экономист Уайтерс. Он не был ни блестящим оратором, как Сайм, ни глубоким аналитиком, как Парсонс. Его главным достоинством было добродушие. Рассматривая экономические взгляды Адама Смита, он уходил далеко в сторону и рассказывал всякие занятные истории: как в годы правления Старшего Брата процветал черный рынок, как он, Уайтерс, снабжал офицеров плавучих крепостей сигаретами и как они рассчитывались с ним контрабандой, которую, в свою очередь, получали путем тайных сделок с противником. Эти истории развлекали не только публику, но и самого докладчика — он лишь с большим трудом мог возвратиться к теме. Во всяком случае, из классической теории стоимости слушатели усвоили лишь малую часть, зато истории Уайтерса были в ходу еще десятилетия спустя.

Сегодня, будучи уже пожилым человеком, я могу признать, что у этих понедельничных вечеров была еще одна привлекательная сторона. После каждого заседания я уходил из кафе в сопровождении юных, восторженных девушек — активисток рождавшегося Движения за реформу. Наши отношения никогда не становились слишком близкими, но они доставляли мне большое удовольствие. И я был не единственным, кто пользовался таким успехом. Натиску девушек не могли противостоять ни сутулый Сайм, ни страдавший плоскостопием Уайтерс. Мы считали, что после десятилетий эмоциональных лишений и сексуальной задавленности мы заслужили эти скромные победы. Мы считали это и политически важным, ибо такие контакты способствовали нашей популярности. Больше того, они показывали, что и в новую эпоху люди имеют право на личную жизнь. В каком-то смысле мы создавали новую модель поведения. Я, например, лаская свою очередную подругу, целовал ее у всех на глазах в левое ухо. С того дня, когда я впервые воспользовался этой формой интимного приветствия с С.Т., [23] поцелуй в ухо со скоростью эпидемии распространился среди лондонской внешней партии и даже, по слухам, вошел в моду на тайных оргиях полиции мыслей и внутренней партии в качестве особо возбуждающей ласки.

23

С. Т. — Сесилия Томсон, подполковник полиции мыслей, известная в партийных кругах под кличкой «Сили». Официальная партийная история Океании утверждает, что она "проникла в ряды оппозиции в период подготовки кровавой контрреволюции и, используя специальные методы, оказала партии неоценимые услуги". — Примеч. историка.

Впоследствии я с удивлением убедился, что эти связи вызывали недовольство у Джулии. В то время я полагал, что нам с ней только полезно время от времени немного отдаляться друг от друга, и был искренне рад, узнав, что она нашла себе утешение в лице поэта Амплфорта. Нужно признать, что это свидетельствовало о ее хорошем вкусе. Худощавый и стройный, похожий на мальчика, Дэвид был нашим общим любимцем.

17. Дэвид Амплфорт. Сонет "К Дж. М." [24]

24

Это стихотворение Дэвида Амплфорта было опубликовано в «ЛПТ» 14 апреля 1985 г. Хотя сонет как литературная форма и не был запрещен партией, сочинение сонетов рассматривалось как признак упадничества. Поэтому стихотворение Амплфорта стало для читателей свидетельством возрождения английской поэзии. В то время многие полагали, что поэта вдохновила на это стихотворение Джулия Миллер, однако позднейшие исследования свидетельствуют о том, что оно было обращено к молодому пилоту Военно-воздушных сил Океании Джону Майболду. Его имя Амплфорт заменил инициалами, чтобы скрыть испытываемое к нему гомосексуальное влечение. — Примеч. историка.

Не скрыть от партии моей заветной страсти.Увы, прощенья нет моей вине.Ведь та, которая могла бы дать мне счастье,О ком пишу я, — не невеста мне.Я в муках одиночества томлюсь,В мечтах ее лишь вижу день и ночь,В своих объятьях сжать ее стремлюсь,Но лишь очнусь — все улетает прочь.Как долго мы свои влачили дни,Сгорая страстью средь холодных толп,Встречаясь мимолетно вновь и вновь.Приди ко мне, яви свою любовь.Закон суровый [25] мертв. Одежды сбросьНа тихом берегу, где мы одни. [26]

25

В рукописи здесь стоит «безжалостный», но редакция «ЛПТ» смягчила это место. См. также передовую статью в «Таймс» от 3 апреля 1985 г.: "Партия может быть суровой, но не безжалостной". — Примеч. историка.

26

В то время лондонская молодежь, истосковавшаяся по любви, назначала свидания в незастроенной, заросшей лесом местности на берегу Темзы. Власти, по крайней мере до февраля 1985 г., не препятствовали этим нарушениям установленного порядка — официально это называлось "развлекательными прогулками". — Примеч. историка.

18. О'Брайен — о подготовке декрета о разводе

Народу было мало права на траур — он требовал и права на подлинные радости. Было бы ошибкой полагать, что это относилось только к партийной молодежи. Недовольство начали высказывать и члены внутренней партии, и даже полиция мыслей. Смотрите, говорили они, посетителям кафе "Под каштаном" разрешено открыто заниматься тем, что власть предержащие могут делать только тайком. Где же справедливость? — спрашивали нас молодые темпераментные сотрудники полиции мыслей. Ребятам нелегко давался привычный, пусть даже только внешне пуританский образ жизни.