1991. Дивный сон. Рукопись, найденная в тюремной камере
Шрифт:
Видимо то, что никаких реальных помех и угроз «партизану» Вольдемару не было, он переполз через рельсы еще не убранного крана, подобрался к груде битого кирпича, выбрал осколок по руке, прикинул расстояние и швырнул свою «гранату» в окно первого этажа.
Звон стекла разбудил сторожа. Он вскочил на ноги, заметил ребят и закричал страшным со сна голосом. Ребятня бросилась наутек.
Волька остался лежать на своем месте. Он видел, как носится сторож, безуспешно пытаясь поймать кого-нибудь, как ребята ловкими перебежками покидают строительную площадку, как суетится друг Сергей на бетонных плитах, не решаясь прыгнуть вниз. Сторож тоже
– Серенька! Дурак! Спасайся!
Но ни сторож, ни друг Сергей не обратили на этот крик никакого внимания: Серенька лежал, а старик стоял над ним. Вольдемар вышел из своего убежища и подошел, изображая из себя постороннего. Но сторожа обмануть было невозможно, и уже через секунду он крутил Вольдемару ухо, ругался матом и все время пытался узнать, – мальчик никак не мог понять, что именно.
– За что? – дышал на него сверху сторож. – Ты думаешь, гад, ты стекло разбил? Ты меня под монастырь подвел, сукин сын! За что мне все это? Полному кавалеру Славы! Отвечай – за что?
Волька морщился от боли, но не кричал, скулил потихоньку, чтобы не привлекать внимания, чтобы никто не заметил его унижения. На площадку уже заглядывали взрослые, подъехала карета «скорой помощи», и постанывающего Сергея на носилках отнесли в машину.
– Скажешь, нечаянно – да? – не отпускал Волькино ухо сторож.
– Не!
– Что – не? Специально? Хулиганил?
– Не, дяденька! Пусти, больно. Чтобы взаправду было. Как жизнь!
– Что – взаправду?
– Чтобы страшно. Как война. Чтоб взаправду.
– Ах, чтоб страшно? Чтобы как война? А потом – дяденька, пусти? На-ка выкуси! Раз так – отвечать будешь по законам военного времени!
И сторож за ухо потащил Вольдемара со стройплощадки.
– Куда вы меня?
– Куда, куда! – передразнил сторож. – К стенке!
Он вывел Вольдемара на траекторию улицы и пинком отправил в полет. Волька совершил посадку около палисадника, осознал свободу и ощутил радость и облегчение.
Понять и оценить по достоинству Вольдемара могли бы только трое: прославленный театральный мыслитель К. Станиславский, философ имени, мифа и числа А. Лосев и юный филолог Ф. Ницше, – других не знаю. (Миф – это магическое имя истории.)
5. ПРАЗДНИК
Государственный праздник. Весной или осенью – сейчас уже трудно сказать, да это и неважно, если стоит хорошая погода, а люди хотят радости и веселья, и препятствий этим порывам нет никаких.
Одно из праздничных мероприятий проходило на городском стадионе. Стадион был устроен в низине, и юный пионер Вольдемар еще с лестницы, спускавшейся к трибунам, увидел на беговой дорожке битву былинных витязей с врагами и заторопил родителей.
Город был древний, с памятниками и традициями, посещаемый кинематографистами разного рода, и подобные действа нередко веселили затосковавшего в труде горожанина.
На богатырей они опоздали: когда они занимали свои места – в самом низу, прямо перед барьером по беговой дорожке неслась тачанка, запряженная тройкой вороных, за ней скакали на непослушных конях «буденовцы», а следом выкатил неторопливый зеленый броневик с человеком наверху. Уже так называемые «буденовцы» произвели на искушенного знаниями Вольдемара удручающее
впечатление: лошадь одного почему-то все время норовила идти боком, другая понесла своего ездока прямо на зеленый газон футбольного поля, остальные перепугано шарахались от громогласных трибун и громкоговорителей и припадали на задние ноги…«Броневик», подрагивая своей фальшивой броней, приближался к Вольдемару. На «броневике» стоял мужчина, неудачно загримированный «под Ленина». Волька отчетливо разглядел его бугристый «лысый» парик, нарумяненные щеки, и кривящиеся от напряжения, как бы ухмыляющиеся губы. В протянутой вперед руке мужчина мял свой огромный картуз. Волька готов был сгореть со стыда за такого «Ленина», когда, в довершение всего, мотор спрятанной в зеленую фанеру машины неожиданно заглох, и она остановилась прямо напротив Вольки. Мужчина при этом клюнул всем телом вперед и чуть не сверзился вниз…
Волька сорвался со своего места, перелез через ограду, выскочил на беговую дорожку и встал перед автомобилем.
– Вы! Что вы тут – клоун? – закричал он мужчине на «броневике». – Вы никакой не Ленин! Уходите отсюда! Ну? Уходите же!
Вольдемара поймал за руку милиционер и возвратил родителям, опешившим от невероятности и конфуза. Отец отвесил Вольке подзатыльник и с чувством произнес:
– Ка-кой по-зор!
Не имея сил сдерживаться, Вольдемар зарыдал так безудержно и горько, как только может человек в самом безвинном детстве. Слезы душили маленького пионера, он кашлял, пускал сопли, и никто не смог бы успокоить его в этот миг.
Броневик тронулся, наконец, с места, и победная карусель на беговой дорожке возобновилась.
Мама повела рыдающего Вольдемара со стадиона – мимо киосков, где мужчины угощали женщин и друг друга вином и пивом, а детей мороженым, мимо продавцов воздушных шаров, накачивавших свою продукцию чистым водородом из специальных автоматов, мимо всего праздника, наверх, не давая сыну оглядываться назад, потому что по беговой дорожке продолжала катить невообразимая для юного театрала по фальши и уродству кавалькада лицедеев, а ненавистные трибуны приветствовали ее криками «ура!»
Заболоцкий-Поэт сказал:
«И жизнь трещала, как корыто,
Летая книзу головой».
Об остальном он сообщил нам так:
«Мир призраков колеблет атмосферу…
Плывут прозрачные фигуры испарений…
Когда болеет разум одинокий…
И в обмороке смутная душа…»
6. БОЯЗНЬ ГЛУБИНЫ, НЕ ОСВЕЩЕННОЙ ДНОМ
Прикосновение к плечу…
Как в детстве: ты бежишь, а тебя кто-то догоняет, догоняет, ты уворачиваешься – раз, другой… «За одним не гонка, человек не пятитонка!» Но в жертву выбран именно ты. Помните? Или тебя ищут. «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана: буду резать, буду бить, – все равно тебе водить!» Детские забавы…
Обыкновенное прикосновение к плечу…
Как мы любили пугать друг друга в детстве! Рассказывали жуткие истории в темноте – и с воплями набрасывались друг на друга в самых страшных местах повествования. У меня получалось пугательнее всех, потому что я дотрагивался тихонько, змеевидно – и только потом орал во всю глотку…