2 наверху

– Да я сама схожу попью.

– Сиди-сиди, – повторил он. – Ты за мной уже вся изухаживалась, теперь моя очередь.

– Ну ладно, поухаживайте за мной, если хотите.

Настя прошла в гостиную.

Панин сходил на кухню, принес непочатую бутылку «Боржоми».

Девушка сидела на диване с предсмертным видом.

– Спасибочки, Дмитрий Викентич, – сказала она, выпив залпом два стакана. – Словно заново родилась, чесслово. Такой вкусной воды отродясь не пила.

– В следующий раз перед твоим приходом нахоложу комнату, а так тебя под кондиционером может прохватить.

– Сейчас еще чуток отсижусь и буду в норме.

Сев в кресло, Панин посмотрел на Настю.

Казалось, она вот-вот растает.

– Слушай, на черта ты в такую жару носишь колготки? – не выдержал он. – Ты же не француженка и еще не менеджер пафосной фирмы со строгим дресс-кодом, можешь ходить с голыми ногами. И вообще, кто летом носит черные?

– Я привыкла, у нас все в деревне так ходят, – ответила Настя. – Так сексуальнее.

Последнее слово она произнесла без всякого намека.

– И, кстати, это не колготки, а чулки.

– Чулки?

Панин перепросил невольно.

– Ну да. В колготках летом жарко, в чулках самый раз. Ну и, сами понимаете, с чулками управляться легче.

– В каком смысле? – уточнил он, вспомнив, как увещевал Галину Сергеевну.

– В том самом, – ответила девчонка. – Как будто не понимаете.

Она посмотрела прямо, антрацитовые коленки невозмутимо сверкали.

Должно быть, Игорь Станиславович Горюхин был не так уж и не прав насчет нецеломудренности деревенской молодежи.

–…Извините, разболталась. Вам лучше лишнего не знать, иначе вы меня выгоните.

– Разболтались мы с тобой, это точно, – подтвердил Панин. – Ты как, очухалась?

– Да вроде того.

– Тогда пошли заниматься.

– Пошлите, – согласилась девчонка и встала с дивана.

Глава четвертая

1

Лето выдалось жарким и сухим.

Почти каждый день вдоль края неба ходили облака, наливались предгрозовой темнотой, но – так ничего не решив – уходили за горизонт и посылали оттуда раскаты грома.

Не имев необходимости ехать в университет, Панин хорошо выспался, но встал в нехорошем настроении.

Недавний разговор с Галиной Сергеевной разбередил душу.

За докторскую он принялся давно – сразу после защиты кандидатской, находясь в состоянии научно-творческого подъема.

Именно тогда были написаны несколько первых глав.

Вероятно, Панин пролетел бы по инерции, перешел без остановки на иную высоту, но обстоятельства сложились неблагоприятно.

Точнее, благоприятно для человеческой жизни и убийственно для научной.

Как раз в тот период Панинские родители, давно жившие каждый своей жизнью, окончательно расстались и оставили его при собственной квартире.

Объективно условия ухудшились.

Вместо центра города, откуда до университета было полчаса хода неспешным шагом, он оказался в окраинном Сипайлове.

Микрорайон был жутким, здесь жили люди, которых в цивилизованных социумах именовали отбросами общества.

Сам Панин поселился на дальнем краю окраины: размен даже самой большой квартиры всегда происходил с ущербом.

Ему приходилось идти десять минут до ближайшей остановки автобуса, а потом больше часа ехать в зловонной тесноте.

Дом – панельная девятиэтажка, кое-как слепленная во времена строительной истерии начала девяностых – был ниже всякой критики. Последняя «хрущевка» в сравнении с ним казалась дворцом.

Зимой тут можно было умереть от холода, летом – от жары, батареи грели еле-еле, вода не хотела подниматься на девятый этаж.

Конец ознакомительного фрагмента.