2 наверху

Налив кипятка, девушка снова села, закинула ногу на ногу, обхватила колено руками.

Ее пальцы были тонкими.

Происходящее удивляло тем, что девчонка, которую на экзамене он просто жалел, а сейчас увидел в ней порцию дохода в копилку будущей машины, стала вызывать странные ощущения.

Галину Сергеевну Панин вожделел, с Ниной не-Шубниковой безумствовал, Вера-Гагатька вызывала почти исследовательский интерес.

А эта Настя просто нравилась, без предпосылок и перспектив.

Такого с ним не бывало давно – если бывало когда-нибудь вообще.

Панин взглянул на коробку конфет, отметил, что из пяти ячеек по короткой стороне и восьми по длинной пусты шесть, что составляло восемь процентов от общего количества.

– Я из деревни, – заговорила Настя, глядя с улыбкой. – Там и родилась. Но все говорят, что в прошлой жизни я была принцессой. И брат и оба братишки – натуральные колуны, а я словно не их сестра.

– О чем я и хотел сказать, – он кивнул. – У вас благородная внешность, в городе такую редко встретишь.

– Мамка с папкой с ног сбились, со мной ничего сделать не могут. Они орут, как резаные, а я вместо того, чтоб полоть морковь, лежу и читаю какую-нибудь книжку про ненашу жизнь.

– «Мамкой», «папкой», – Панин поморщился. – Вот это уже неблагородно. Надо говорить «мамой».

– Ну, мамой, – девчонка повела плечами. – Извините, в деревне все так говорят. «Папка», «мамка», «дай-ка», «положь-ка». Мне самой противно, я стараюсь поправляться. Останусь в городе – из меня все выйдет, сто процентов.

– А вы хотите остаться в городе?

– Конечно. Вырваться и забыть деревню, как жуткий сон. Ни родителей больше не видеть, ни братьев, всех трех.

– Думаете, в городе так хорошо? Вы города не знаете. Суета, асфальт, бетон и выхлопные газы. А в деревне свежий воздух.

– Это вы не знаете, – возразила Настя. – В деревне ничего хорошего нет и быть не может никогда, ни за что, хоть тресни. Только вонь, грязь по колено и трактористы пьяные.

– Так уж все и пьяные?

– Так уж все. И вообще. Вот у вас тут… – она обвела рукой вокруг себя. – Горячая вода круглые сутки, кондиционеры, окна и все блага жизни. С работы пришли – душ хоть каждый день приняли, как огурчик свеженький по паркету расхаживаете. А в деревне? Насос в колодце, песок каждый день из труб вычищать. Вместо ванны раз в неделю баня на задворках. Интернет то есть, то нет. Наизнанку вывернусь, но в городе останусь. Мне бы только в универ поступить.

– Поступите, – успокоил он. – Сделаю все возможное.

Настя не ответила.

На кухне упала тишина столь плотная, что было слышно как внизу – через этаж, на седьмом – надсадно плачет ребенок.

– Ну ладно. Я вас заболтала совсем, – девушка вздохнула, быстро взглянула на часы, зеленевшие на панели микроволновки. – Пора и честь знать. Хватит на сегодня. Вы кофе допили? Еще хотите?

– Вроде бы допил, – кивнул Панин. – И пока, пожалуй, хватит.

– Тогда завтра приду в пять, как договоренось, и будем математику учить. Да?

– Будем, Настя, будем.

Он встал, чтобы проводить гостью.

Она тоже встала – маленькая и тонко сделанная – но не двинулась.

– Что, Настя? – догадался Панин. – Вам требуется в одно место? Тут оно, вот, около кухни, я выйду, не стесняйтесь.

– Нет, не это, – ответила девушка. – Можно, я у вас тут еще слегонца похозяйствую? Конфеты уберу, чашки-блюдца сполосну.

Сам он терпеть не мог мыть посуду, даже одну тарелку ставил в посудомоечную машину.

Но Настю можно было понять.

Она всем видом показывала, как хорошо ей в городе по сравнению с нелюбимой деревней. Ей хотелось побыть еще несколько минут в атмосфере неторопливого домашнего уюта.

– Можно, Дмитрий Викентич?

– Можно, Анастасия…

–…Николаевна, – подсказала она, уловив паузу.

– Можно, Анастасия Николаевна! Хозяйствуйте, если хотите.

Лучисто улыбнувшись, девчонка накрыла коробку крышкой и спрятала в холодильник, потом принялась мыть кофейные чашки.

Панин не понимал себя, но наблюдать за неторопливыми, спокойными и женственными движениями было еще приятнее, чем просто сидеть за столом в ее присутствии.

Что-то менялось на небе.

Звезды сверились с циферблатом и стали поворачиваться, выстраивая какую-то новую композицию.

Этого не могло быть, поскольку не могло быть никогда – но это было так.

Глава третья

1

– Нет, Митя, нет, даже не начинай!

Галина Сергеевна решительно сняла его руки со своей груди и застегнула пуговицу на блузке..

– Шеф тут. Злой, как черт, и заглядывает каждые пять минут.

– Петрович вышел из запоя? – Панин усмехнулся. – Так быстро? Не верится.

– Не вышел. Вытащили. Вчера Юрьев с Горюхиным поставили «двойку» чьему-то племяннику. Ректор с утра вызвонил Константин Петровича как председателя предметной комиссии, он сидит у себя, бранится, потому что формально председатель апелляционной – Федор Иванович, а у того телефон отключен.

– Вчера был сакраментальный день, – сказал он, вспомнив звонок Морозова. – И, кстати, Галя, ты почему девчонке вчера дала именно мой адрес? Можно подумать, у нас больше нет репетиторов. Самурай ничем не хуже меня, даже лучше, потому что моложе. А уж Горюхин и подавно ас по школьной программе, ему бы не у нас работать, а в РОНО.

Заниматься репетиторством членам предметной комиссии было запрещено.

Но правилом пренебрегали, репетиторствовали все.

Ради летних заработков умные люди до сих пор держались в ВУЗах, не уходили в коммерческие структуры.

– Какой девчонке?

Галина Сергеевна сделала непонимающие глаза.

Кто-нибудь другой ей мог поверить.

Но Панин понял, что лаборантка запомнила Коровкину сразу и на всю жизнь.

– Ну, этой… – насмешливо пояснил он.

– А, этой? Раскрашена, как индеец, одета, как проститутка, в кремовом платье при черных колготках и на метровых каблуках?

– Ну да.

– Я, кстати, не поняла, с какого перепуга ей в разгар приемки потребовался репетитор.

– Потребовался потому, что вчера мы ей влупили «неуд». То есть не мы, а конкретно Ильин, мне слова не дал сказать. Ответ у нее был приемлемый, но формулы не смогла прочитать.

– А, так это была именно она? Я помню, вы вчера обсуждали, что вместо «икс в квадрате» какая-то дурочка сказала «два наверху», и ржали, как жеребцы.