22 дня по дороге к мечте
Шрифт:
— С тобой я ничего не боюсь. Твой образ всегда отгонял монстров из кошмаров назад, в их миры. Только ты можешь спасти и разрушить меня… Делай, что должен. Да не дрогнет рука.
Говорю. И верю в каждое произнесенное слово, пока в ожидании кареты скорой помощи, Ровер Ройс гладит меня по волосам, а я психопатически улыбаюсь, уткнувшись ему в грудь, благодаря силы за то, что он не видит… Что любому краткому мигу вблизи я буду по-сумасшедшему рада. Даже через боль…
========== 22 дня до оглашения приговора. Контуры точки невозврата ==========
— Кларисса… Кларисса… Подумай, подумай о семье. Что скажет твоя мама? Ты должна отказаться от наркотиков… Клари… Ты убиваешь не только себя, а и свою младшую сестренку… Все страдают…
— А ничего не имеет значения, Рой. Абсолютно. Ничего. — Рассмеявшись, я выдыхаю кольцо дыма в лицо своего театрального коллеги… — Кто мы есть в этом мире?.. Зачем живем?..
Проведя рукой по глазам, я размазываю черные тени по щекам и губам, и теперь уже стопроцентно выгляжу, как беспутная на грани передоза… Сцена дает возможность маневрировать перед многотысячной публикой, но, черт побери, я так переживаю, что голова у меня идет кругом, наверняка, не меньше, чем у закоренелой героинщицы Клариссы. Ровер сидит в зале на первом ряду. Это его детище, и, во многом, сейчас от меня зависит то, насколько высоко будет оценена постановка критиками. А я еще не вполне оправилась от сотрясения, и только недавно мое лицо перестало походить на грушу для битья. Ройс посчитал, что синяки в какой-то мере добавят образу моей героини реалистичности, но, не смотря на то, что говорить так было цинично, по меньшей мере, он сдержал обещание, и на днях Максим Астафьев предстанет перед судом за свершенное злодеяние. Ровер говорит, что его посадят, и он всю жизнь прогниет за решеткой. Что ж, деньги делают свое, а Мистер Ройс не настолько хладнокровен ко мне, как я ожидала. Да, быть может, я — всего лишь лицо постановки, но с момента поцелуя в зале для репетиций он смотрит на меня как-то иначе. И вот сейчас я вижу, как положив руки на колени, мой маэстро нервно сжимает их. Он боится, что я ошибусь, боится провала, потому и не сводит с меня глаз. Можешь мне верить, можешь на меня рассчитывать. Тебя я никогда не подведу…
В антракте он выходит за кулисы дать мне пару наставлений, и его лицо напряжено и задумчиво. Весь он — сплошной комок нервов, а мои руки так и тянутся подарить ему покой, прикоснуться, обнять, размассировать усталые плечи и снять головную боль. Быть может, я и не знахарка, но мне часто это удавалось в прошлом. Я мысленно бью себя по рукам, потому что за те годы, что я за ним слежу, маетное желание прикосновения к любимому в моей груди разрослось настолько, что и по сей день перекрывает мне дыхание. Вместо желаемого я просто заученно киваю головой на каждую его фразу.
— Сделай это, Лэйси. У нас премьера. Самый ответственный показ. А потом… Я обещаю, что ты не пожалеешь… Я дам тебе все, что смогу.
— Честно говоря, из приглашения в письме я ожидала, что мы участвовать в фильме, а не в спектакле будем… — Коротко выдохнула я.
— Сцена — моя жизнь и душа. Здесь я, как рыба в воде. Здесь мне намного более комфортно, нежели в кинематографе. И я даю тебе лучшее из того, что у меня есть. Пожалуйста, вдохни в завершение второго акта свою жизнь и душу, и ты это тоже почувствуешь… Почувствуешь, как театр заполняет тебя без остатка. Я знаю, что ты можешь, Лэйси… Знаю.
— Мне бы Вашу веру в мои силы… — Улыбка получилась вымученной, но я знала, что сделаю все от меня зависящее…
Шприц к вене… Блаженно выпускаю кольца дыма в потолок. Монолог. Мысли отчаянно кратки и до безобразия просты. Я лежу на возведенной из пластика и гипсокартона декорации, изображающей окно, и прогоняю заученные и затертые до дыр реплики. Затем поднимаюсь и шагаю с подоконника вниз, будто бы у меня девять жизней в запасе. Мат одного цвета с полом, и приземление происходит почти что безболезненно. А когда закрывается занавес, я слышу неприкрытый восторг, выплескивающийся овациями всего зала. Готова поклясться, что и мой солнечный гений аплодирует… Я никак не ожидала, что он вообще посмотрит в мою сторону… Бедная Леся Виноградова из Вымпела с разрушенной и никчемно-убогой жизнью, а теперь я слышу его овации и расцветаю изнутри порочными цветами моей безудержной любви и влечения к нему, которые толкали меня хорошенько отпраздновать премьеру с ним, водкой и текилой,
а когда Ровер Ройс уже лыка вязать не будет…— Успокойся, Виноградова. — Строго молвил внутренний голос. — Послезавтра тебе выдвигать обвинения против Максима в суде и обрекать мужа на пожизненное гниение в тюрьме. Технически ты скоро останешься вдовой. Неужели даже это не в состоянии утихомирить твое либидо?..
— Вот пусть Астафьев и гниет. Мне-то какое дело?.. — Так же мысленно огрызнулась я. — Сколько раз отец с сарказмом говорил мне, что я не переломлюсь, если не переведу очередную статейку. Так вот и Максим не переломится, если не попьет больше кофе из «Старбакса».
— А что насчет Андрюшки?..
Ответить мне было нечего, поэтому я позорно капитулировала пререкаться с подсознанием и отправилась смывать грим…
***
Мерный стук в дверь прервал мои размышления. Ройс… Выдохнув с протяжным стоном, я открываю дверь своего гостиничного номера. Он врывается внутрь во взведенном состоянии, азартно потряхивая газетой прямо возле моего носа. — Обзор Guardian, ты видела?.. Критики прочат постановке засветиться на Бродвее. Мы поедем в Нью-Йорк, всего через какие-то полтора года! Ты хоть понимаешь, что это значит?.. Ты без пяти минут восходящая звезда, Лэйси!
Не в силах сдержать поток нахлынувших эмоций, он кружит меня по комнате, и этот момент, когда его обнимает счастье своими крыльями, счастье удачи и благосклонных оценок, меня охватывает счастье иного характера.
— Пожалуйста. — Я зажимаю его лицо между ладоней. — Пожалуйста. Я так в этом нуждаюсь. Ты обещал… Я все сделала, как ты хотел. Пожалуйста…
Мои лихорадочные пальцы касаются его шеи, влезают под рубашку, и вот уже несколько пуговиц капитулирует перед лицом моей настойчивости. Я взведенная. Я вжимаюсь в него всем своим ледяным телом, которое сковывают волны жара. Это не просто желание телесного единения, которое я могла получить от кого угодно. Даже от Максима… Это то самое пресловутое сплетение тел при сплетении душ. Когда ты становишься единым целым с тем, кому отдала все, что имела, и посвятила жизнь. Дома меня считали порочной дрянью. Максим считал в точности, как и родители, за что и бил неоднократно. Но не похоть все эти годы толкала меня к нему, хоть внешне все и выглядело именно так, будто девушке по Фрейду чего-то не хватало. Толкало желание ощутить себя нераздельной, цельной, связанной с ним не только мозгом, сердцем и душой. Голод единения терзал и выматывал все эти годы, потому что единения с моим Богом на ментальном лишь уровне мне было недостаточно, а обретать это с кем-то другим казалось фальшивкой. Ведь нет на свете более ироничной шутки нежели дарить душу одному человеку, а жизнь и тело — другому. За чрезмерно тонкое чувствование мира я и стала изгоем в кругу своего общения. И плевать. Если все мое стремление к нему помогло мне оказаться в такой непосредственной пьянящей близости от него, как сейчас, значит, пережитые унижения того стоили. Стоило не меняться, чтобы сейчас ощущать его близость каждым изнывающим нервом в теле. Ах, далеко до неба, губы близки во мгле. Бог, не суди, ты не был женщиной на Земле…
— Я заехал за тобой, чтобы отвезти на суд. Лэйси, время… Неподходящее… — Пряча взгляд, он отводит мои руки от себя, и горькая и холодная боль напополам с обидой сковывают мне грудь.
— Я не привлекаю тебя, как женщина, так и скажи. Не надо жалеть убогую, тронувшуюся мозгом. Скажи, как есть… Я через такое проходила, что тебе и не снилось. Просто скажи правду… Не надо этих идиотских фраз про «не время» и «не место»… Не тяни меня за душу, Ровер. Я просто уйду… Если я для тебя — лишь лицо постановки, можем встречаться только, как деловые партнеры. Но тогда хватит этих взглядов, дающих надежды…
— Каких взглядов? Ты домыслила то, чего нет. — Он отстраняется, и уже настолько, что холод обнимает меня болью с головы до ног… — Мы опаздываем. Собирайся. Я лучше подожду в машине…
Он закрывает за собой дверь, а я открываю шкаф в поисках того, что можно было бы надеть, не позволяя слезам пошатнуть образ железной леди… Ведь только потому что это было для меня чем-то большим, чем случайная связь по пьяной лавочке, именно поэтому он и не желал мне этого давать… И закономерность хоть и была очевидной и благоразумной, но легче от этого все равно не становилось…