224 Избранные страницы
Шрифт:
– А к платку на веревочке привязал.
– С той стороны, - закричали голоса.
– На свечке просвечивает.
Смущенный фокусник повернул платок. Действительно, на шнурке висело яйцо.
– Эх, ты!
– заговорил кто-то уже дружелюбно.
– Тебе бы за свечку зайти, вот и незаметно было бы. А ты вперед залез. Так, братец, нельзя.
Фокусник был бледен и криво улыбался.
– Это... действительно, - говорил он.
– Я, впрочем, предупреждал, что это не колдовство, а только проворство рук. Извините, господа.
– Голос у него пресекся и задрожал.
–
– Нечего тут!
– Валяй дальше!
– Теперь приступим к следующему поразительному явлению, которое покажется вам еще удивительней. Пусть кто-нибудь из почтеннейшей публики одолжит мне свой носовой платок.
Публика стеснялась.
Многие было уже вынули, но, посмотрев внимательно, поспешно спрятали обратно.
Тогда фокусник подошел к сыну городского головы и протянул свою дрожащую руку.
– Я бы, конечно, взял и свой платок, так как это совершенно безопасно, но вы можете подумать, что я что-нибудь подменил.
Сын головы дал свой платок, и фокусник развернул его и встряхнул.
– Прошу убедиться, совершенно целый платок.
Сын головы гордо осмотрел публику.
– Теперь глядите. Этот платок стал волшебным. Теперь я свертываю его трубочкой, подношу к свечке и зажигаю. Горит. Отгорел весь угол. Видите?
Публика вытягивает шею.
– Верно, - кричит пьяный, - паленым пахнет.
– А теперь я сосчитаю до трех, и платок будет опять целым.
– Раз, два, три! Извольте убедиться.
Он гордо и ловко расправил платок.
– А-ах...
– А-ах, - ахнула и публика.
Посреди платка зияла огромная паленая дыра.
– Однако, - сказал сын головы и засопел носом.
Фокусник прижал платок к груди и вдруг заплакал.
– Господа... Почтеннейшая пуб... Сбору никакого... Дождь с утра... куда ни попаду, везде... с утра... не ел... не ел... на булку копейку.
– Да ведь мы ничего, бог с тобой!
– кричала публика.
– Рази мы звери? Господь с тобой!
Но фокусник всхлипывал и вытирал нос волшебным платком.
– Четыре рубля сбору... помещение - восемь рублей... во-о-осемь... воо-оо-о...
Какая-то баба всхлипнула.
– Да полно тебе, о господи! Душу выворотил, - кричали кругом.
В дверь просунулась голова в клеенчатом капюшоне:
– Эт-то что? Расходись по домам!
Все и без того встали. Вышли. Захлопали по лужам. Молчали, вздыхали.
– А что я вам, братцы, скажу!
– вдруг ясно и звонко сказал один из пьяных.
Все даже приостановились.
– А что я вам скажу! Ведь подлец народ нонече пошел. Он с тебя деньги сдерет и тебе же душу выворотит. А?
– Вздуть!
– ухнул кто-то во мгле.
– Именно, что вздуть. Айда! Кто со мной? Раз, два, три! Ну, марш... Безо всякой совести народ... Я тоже деньги платил некраденые... Ну, мы уж те покажем! Жжива...
Взамен политики
Сели обедать.
Глава семьи, отставной капитан с обвисшими, словно мокрыми, усами и круглыми удивленными глазами, озирался по сторонам с таким видом, точно его только что вытащили из воды и он еще не может прийти в себя. Впрочем, это был его обычный вид,
и никто из семьи не смущался этим.Посмотрев с немым изумлением на жену, на дочь, на жильца, нанимавшего у них комнату с обедом и керосином, заткнул салфетку за воротник и спросил:
– А где же Петька?
– Бог их знает, где они валандаются, - отвечала жена.
– В гимназию палкой не выгонишь, а домой калачом не заманишь. Балует где-нибудь с мальчишками.
Жилец усмехнулся и вставил слово:
– Верно, все политика. Разные там митинги. Куда взрослые, туда и они.
– Э, нет, миленький мой, - выпучил глаза капитан.
– С этим делом, слава богу, покончено. Никаких разговоров, никакой трескотни. Кончено-с. Теперь нужно делом заниматься, а не языком трепать. Конечно, я теперь в отставке, но и я не сижу без дела. Вот придумаю какое-нибудь изобретение, возьму патент и продам, к стыду России, куда-нибудь за границу.
– А что же вы изволите изобретать?
– Да еще наверное не знаю. Что-нибудь да изо-брету. Господи, да мало ли еще вещей не изобретено! Ну, например, скажем, - изобрету такую какую-нибудь машинку, чтобы каждое утро, в положенный час, аккуратно меня будила. Покрутил с вечера ручку, а уж она сама и разбудит. А?
– Папочка, - сказала дочь, - да ведь это просто будильник.
Капитан удивился и замолчал.
– Да, вы, действительно, правы, - тактично заметил жилец.
– От политики у нас у всех в голове трезвон шел. Теперь чувствуешь, как мысль отдыхает.
В комнату влетел краснощекий третьеклассник-гимназист, чмокнул на ходу щеку матери и громко закричал:
– Скажите: отчего гимн-азия, а не гимн-африка?
– Господи помилуй! С ума сошел! Где тебя носит? Чего к обеду опаздываешь? Вон и суп холодный.
– Не хочу супу. Отчего не гимн-африка?
– Ну давай тарелку: я тебе котлету положу.
– Отчего кот-лета, а не кошка-зима?
– деловито спросил гимназист и подал тарелку.
– Его, верно, сегодня выпороли, - догадался отец.
– Отчего вы-пороли, а не мы-пороли?
– запихивая в рот кусок хлеба, бормотал гимназист.
– Нет, видели вы дурака?
– возмущался удивленный капитан.
– Отчего бело-курый, а не черно-петухатый?
– спросил гимназист, протягивая тарелку за второй порцией.
– Что-о? Хоть бы отца с матерью постыдился!..
– Петя, постой, Петя!
– крикнула вдруг сестра.
– Скажи, отчего говорят д-верь, а не говорят д-сомневайся? А?
Гимназист на минуту задумался и, вскинув на сестру глаза, ответил:
– А отчего пан-талоны, а не хам-купоны!
Жилец захихикал.
– Хам-купоны... А вы не находите, Иван Степаныч, что это занятно? Хам-купоны!..
Но капитан совсем растерялся.
– Сонечка!
– жалобно сказал он жене.
– Выгони этого... Петьку из-за стола! Прошу тебя, ради меня.
– Да что ты, сам не можешь, что ли? Петя, слышишь? Папочка тебе приказывает выйти из-за стола. Марш к себе в комнату! Сладкого не получишь!
Гимназист надулся.
– Я ничего худого не делаю... у нас весь класс так говорит... Что ж, я один за всех отдувайся!..