23
Шрифт:
— …Ты не боишься?
— Чего? — я оторвался от своих размышлений, расслышав лишь последнюю фразу Алисы.
— Пойти туда и решить все это раз и навсегда?
— Куда «туда»?
— На Васильковское кладбище. Нам надо посетить могилку Димочки, и тогда все это закончится.
Алиса смотрела на меня ласковым взглядом, как будто только что предложила сходить не на кладбище, а в ночной клуб.
— На кладбище? Зачем? — я напрягся не от неожиданного предложения Алисы, а, скорее, от той манеры, в которой это было сказано. «Могилку Димочки». И, самое главное! Я не говорил с Алисой о Димке Обухове!
— Ну как же? Ты меня невнимательно слушал. Нам нужно пойти на могилку этого мальчика, чтобы его душа смогла окончательно успокоиться, и
Было начало двенадцатого. Я сидел на диване в большой комнате и делал вид, что внимательно листаю старую советскую книгу «О вкусной и здоровой пище». Алиса уже минут сорок копошилась в спальне за закрытой дверью «по женским делам», категорически не разрешив мне посмотреть, чем она там занимается. На мою просьбу дать почитать какой-нибудь журнал, она смущенно смогла предложить лишь кулинарную книгу, сказав, что журналы не читает. Несколько раз «ходив в туалет», я приближался к входной двери, — та была заперта на ключ изнутри, и ключа, понятное дело, в замке не было. Из окна я определил, что нахожусь на четвертом этаже, внизу — асфальтовая дорожка. Оставалось просматривать рецепты и ждать выхода Алисы. Мы готовились к походу на кладбище.
Глава 23
16 апреля. Воскресенье. Ночь
— Я рада, что смогла тебя так быстро уговорить пойти со мной, — Алиса вышла из спальни с тряпичной сумкой в руках и в том самом безобразном ядовито-зеленом пальто.
Вид у нее был странный даже для Василькова. С такими сумками, какую она держала сейчас в руке, ездят старушки в украинских электричках. А пальто… Мало того что оно было уродливо само по себе, так еще на несколько размеров больше и висело на Алисе, как на вешалке.
— Что в сумке? — я отложил кулинарную книгу, которая уже успела изрядно отдавить мне колени.
— Всякие, Витенька, религиозные атрибуты, необходимые для того, чтобы упокоилась душенька Димочки. — Алиса подошла к журнальному столику и заглянула под него. — Витенька, а ты не заходил в эту комнату?
Угу, обнаружила пропажу желтого блокнота.
— Нет, ты же меня туда не пускаешь. — Я втянул живот, чтобы блокнот нельзя было заметить под свитером. — Алиса, ты пойдешь в таком виде?
— Витенька, а что не так?
— Да все так, но, может, ты вместо этого пальто наденешь свою вчерашнюю куртку?
— Я… Я ее вчера в химчистку сдала. (Ага, болоньевую куртку в химчистку. В одиннадцать вечера.) Да и холодно сейчас по ночам, Витенька. А нехуй по ночам по кладбищам шляться.
— Как знаешь, — я поднялся с дивана. — Так что все-таки в сумке?
— Витенька, всему свое время, на кладбище узнаешь.
— Звучит очень оптимистично.
— Не язви, — Алиса подошла и, сев ко мне на колени, стала целовать меня в шею.
Я весь напрягся и втянул живот еще больше, ее бедро упиралось прямо в блокнот. Алиса продолжала целовать меня все так же нежно и очень медленно, и это стало меня заводить, голова пошла кругом, я безумно захотел секса. Я впился в ее губы, мои руки пролезли под Алисин свитерок и нащупали лифчик. Просунув руки под лиф, я ощутил два упругих теплых холмика. Биение сердца ощущалось в висках. Я стал терять контроль, мне было уже наплевать, что Алиса увидит желтый блокнот, если я сниму свитер. Она стала расстегивать мои джинсы, а я еще сильнее сжимал ее груди. Только бы сразу не кончить! Импульсы наслаждения лавинообразно накатывались в мозг. Только сразу не кончить! Мне стало плевать на все, я сейчас желал тело, которое сидело на мне! Сквозь застилавшую глаза пелену я увидел, что Алиса что-то держит в одной руке, второй продолжая массировать мой член.
— Что это? — я скорее прохрипел, чем спросил, так хорошо мне было в этот момент.
— Ничего, Витенька, не отвлекайся, — голос
Алисы был тоже сдавлен.Краем глаза я увидел что-то белое…
Дурман прошел сразу! Алиса держала на ладони развернутый белый ситцевый платок, на котором лежала какая-то отталкивающе-противная коричневая земля!
Тут в моей голове пронеслась запись Димки Обухова из его дневника: «Она заставила меня сделать это прямо на платок с землей»!
Я резко отстранил Алису от себя и вскочил. Платок упал, а земля рассыпалась по паркетному полу.
В первое мгновение во взгляде Алисы я увидел злобные искорки, которые, впрочем, тут же сменились видимым удивлением, а затем и сожалением.
— Витенька, что с тобой? — Алиса потянулась ко мне, но я сделал шаг назад.
В этот же момент из-под моего свитера прямо на землю, разбросанную по всему полу, выпал желтый блокнот. Наши взгляды встретились. Похоже, игры закончились.
— Ты любознательный мальчишка, — Алиса эту фразу произнесла скорее не мне, а просто рассуждая вслух. — Ну что же, Витенька, придется все начинать здесь.
— Что «здесь», Алиса?
— Не называй меня Алисой, ты знаешь, что это не мое имя.
У меня похолодело внутри. Все, о чем я догадывался в этот вечер и чему находил одно подтверждение за другим, вдруг материализовалось в одной-единственной фразе: «Не называй меня Алисой». И все же я до последнего надеялся, что передо мной Алиса, но…
— Ангелина — тоже красивое имя.
— Называй меня, солнышко, Анилегной.
— Я пока еще сам буду решать, как вас называть, — как-то само собой я перешел с ней на «вы».
— Хорошо, Витенька, пока можешь называть меня так, — Анилегна сделала ударение на слово «пока».
Как-то сразу на меня навалились чудовищная усталость и апатия. За последние дни я ни разу нормально не спал, ел отвратительную еду, постоянный страх настолько завладел каждой минутой моей жизни, что стал вызывать уже не чувство самосохранения, а скорее, напротив, отвращение к себе самому. Мне надоело бороться за свою жизнь. Еще несколько часов назад я возвращался в Васильков, чтобы спасти, как я думал (а может, мне только казалось) , любимого человека. Теперь же мне надоело спасать даже свою жизнь. Зачем? Ради чего? Что у меня есть в этой жизни такого, ради чего необходимо не сдаваться, бороться? Идеалы? Друзья? Любимый человек?
Я отодвинул от стола стул и с усталостью опустился на него:
— Вы переселились в тело Алисы?
— Я гулу, Витенька. Ни в кого я не переселяюсь, меня сами впускают в себя, называя свое имя.
— Кто вы?
Мне было все равно, кто такая гулу, я спросил лишь для того, чтобы не молчать, не слышать дальше свои депрессивные мысли.
— Когда-то давно, Витенька, у меня были папа Даж и мама Томпан. И жили мы в устье большой реки Бий-Хем. Мой папа был безумным поэтом, его боялись люди во всей округе, называя его грязным человеком, поэтом грязи и лжи. Из-за его стихов все избегали и ненавидели нашу семью и потому мы жили вдали от людских поселений, на границе с Хам-Сырскими озерами. Около этих озер происходили странные вещи. На редких охотников, смевших заходить туда, нападали остервенелые звери, тайга редко выпускала путников из своих объятий, а в отражении Хам-Сырских озер человек мог увидеть свою кончину. К ним раз в год ходил только мой отец, сочинял там стихи и приносил подаяния озерам. Кроме меня, в семье было еще два брата и две сестры. А я, Витенька, была самой младшей. Но уже в четыре года я научилась не только запоминать стихи своего отца, но и сама сочинять. Местные скитальцы от аратов говорили моей матери, чтобы она избавилась от меня, иначе все араты будут навек прокляты. Но отец Даж запретил Томпан показывать меня аратам, а когда мне исполнилось шесть лет, стал забирать с собой в тайгу надолго, где мы вместе сочиняли стихи. Летом 1914 года, когда мне исполнилось восемнадцать лет, Даж повел меня на юг, в Хем-Бельдир. Именно в том году торжественно закладывались первые камни в честь основания нового города Белоцарска, и Даж велел написать мне стих пророчества аратов.