280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 1

Глядя на это, я не верил своим глазам. Непонимание. Шок. Бессилие. Трудно было представить, что на пороге 2020 года существует такое ужасное место! Если есть ад, то он должен быть похож на Ардаканский суд, где человеческая душа, достоинство, вся сущность безжалостно перемалываются и вбиваются в грязь деревянными дубинками конвоиров.

Я попросил воды, но приставленный конвоир ответил ухмылкой. «Живым трупам вода ни к чему», – читалось в его презрительном взгляде. На вопросы тоже никто не отвечал. Так прошло не менее часа. И вот, наконец, конвоир приказал пройти в комнату заседаний, где вальяжно восседал тучный боров-судья.

* * *

Меня выволакивают под руки из комнаты заседаний. Слышу, как судья за стеной продолжает рявкать на фарси и раздавать указания о моей дальнейшей судьбе. «Это конец», – всплывают в голове слова водителя, сказанные вчера перед полицейским участком. «Шпионаж в Иране – пожизненно», «Там неоткуда ждать милосердия», «Верная смерть» – мозг хаотично подсовывает отрывки сообщений с форумов. Но как же так? Я ведь не один! Дома семья, любимая женщина, друзья, люди, которые от меня зависят, собаки, в конце концов! Что станет с моими собаками?…

Возникает желание на грани боли: хочу поговорить с кем-то, выговориться, спросить – почему, за что? И тут же меня режет острое осознание того, что просто не с кем. Я совсем один. Конвоиры, не говорящие по-английски, сажают меня на железную лавку на первом этаже и смотрят как на отработанный материал. Судебные клерки, жгущие желчью и злорадством. Водитель, совершенно безучастный, сидит рядом и лишь молча кивает на обращения. Всем плевать, что со мной будет. Я загнан в угол, в ловушке. Но я отказываюсь быть беспомощным. Я ОБЯЗАН выжить.

И все же человеческий организм удивителен. В моменты отчаяния он способен мобилизоваться и выдать такую реакцию на полную мощность, которой сам от себя не ожидаешь. Будто внутри работает коллайдер и генерирует огромное количество вариантов выхода. Включается тот самый инстинкт самосохранения, который дает лисе силы отгрызть себе лапу, но таки сбежать из капкана.

Нужно выйти на связь с посольством, нужно действовать! Единственный вариант – забрать телефон из машины. Но как, если шакалы-конвоиры отказываются даже принести стакан воды? Решение приходит почти мгновенно, словно автоматически. Начинаю делать дыхательную практику – ребефинг [3] . Эффективную, но опасную практику, которая в случае неправильных действий вызывает гипервентиляцию мозга и вводит в тяжелое, болезненное состояние на грани потери сознания.

3

Дыхательная методика психологической коррекции, самоисследования и духовной трансформации, которую разработали Леонард Орр и Сандра Рэй в конце 1970-х гг. в США. Основной элемент ребефинг – глубокое, частое дыхание без пауз между вдохом и выдохом (связное дыхание). При этом вдыхать необходимо активно, с мышечным усилием, а выдыхать, наоборот, пассивно, спокойно.

Глубокий вдох, еще один и еще.

Затем серия быстрых, поверхностных вдохов.

Снова глубокие.

Нужно выглядеть больным – и выглядеть правдоподобно, чтобы конвоиры позволили выйти наружу и добраться до сумок с лекарствами. Цель – любыми способами добраться до телефона.

Дышу так минуты три, прежде чем чувствую сильное головокружение и тошноту. К горлу подступает ком. Бросает то в жар, то в холод, все тело дрожит. В здании жарко, но по лбу струится ледяной пот. Меня скручивает спазмами, я уже не имитирую.

– I have pancreatiс, stress! I need medicine! [4] – задыхаясь, хриплю конвоирам, цепляясь побелевшими пальцами за железную лавку. – I need medicine!

Говорю, что нужно пить таблетки три раза в день, если не приму сейчас, то могу умереть. Шакалы обступили меня кругом, недоверчиво переглядываются, что-то нервно спрашивают у водителя, тот перепуганно смотрит то на них, то на меня. А мне действительно очень плохо, это видно, это невозможно не заметить.

4

У меня желудочный спазм, стресс! Мне нужно лекарство! (англ.)

– Выводите его, идите за лекарствами, – решается кто-то из вышестоящих.

Все они идут за мной, настороженно наблюдая за каждым шагом. Иду медленно, пошатываясь, опираясь о стены и поручни. Я довел себя до этого состояния, но ближе к входной двери оно отступило на второй план. За окном, как путеводный маяк в ночи, как последний луч надежды, показался багажник машины. Там мой рюкзак, там телефон, там люди, которые не оставят в беде.

Мы подходим к машине. Пристальные взгляды конвоиров уперлись мне в спину. Откидываю багажник, роюсь в рюкзаке, в сумках, делаю вид, что ищу лекарства – открываю и закрываю сектора и карманы, расстегиваю молнии. Руки дрожат. Соленый пот струится по глазам. Тяну время, усыпляю их бдительность, потому что знаю – они за моей спиной и все во внимании. Перекладываю вещи, выворачиваю пакеты с одеждой. Добираюсь до второй сумки, где лежит аптечка с лекарствами. Демонстративно перебираю таблетки, набираю в руку всякую мелочь – но-шпу, мезим, спазмалгон, витамины какие-то.

Слышу за спиной – конвоиры уже говорят между собой. Убедились, что я действительно пью лекарства. Молниеносным движением выхватываю из внешнего кармана рюкзака телефон, закидываю к себе в трусы и… промахиваюсь! Телефон проваливается в штанину и спускается ниже колена, к зауженному голенищу, к самому кроксу. Я вижу, как где-то внизу даже мигает огонек смартфона. Все на волоске от провала. Конвоиры умолкают и снова смотрят. Глотаю горсть таблеток без воды. Кажется, они застревают где-то поперек горла. Пора возвращаться в здание.

Иду очень медленно, корчусь от «спазмов», шаркаю, хромаю. Держу правую ногу ровной, потому что если согну хотя бы чуть-чуть или напрягу – телефон выпадет, и тогда, говоря словами водителя, это конец. На проходной меня не досматривают, я с конвоирами. Повезло. Дальше главное испытание – лестница, десять ступенек. Каждый шаг – как подвиг на грани возможностей. Все свое внимание, всю энергию концентрирую вот на этой костяшке правой голени, на выпадающем телефоне, на дешевых эйчэндэмовских штанах (хвала господу, в Иране нельзя ходить в шортах!) и заднем ободке своего растоптанного крокса.

Вспоминаю, как мечтал об Эвересте. Понимал, как тяжело делать там шаги. Но самые тяжелые шаги я делаю сейчас, здесь, на лестнице суда в самом центре Исламской Республики Иран, арестованный по обвинению в шпионаже. А все, о чем могу думать сейчас, – лишь бы этот маленький коробок алюминия с мигающим огоньком не выпал, лишь бы не выпал…

Еще ступенька. Еще шаг. Терпи. Не сгибай ногу.

Дохожу до железной лавки и опускаюсь, едва сдерживая стон облегчения. Дошел! Теперь есть телефон! Есть связь! Выжидаю момент, пока к конвоирам подходит клерк и они поворачиваются ко мне спиной. Всего на пару секунд. Но их хватает, чтобы достать телефон из штанины и положить в поясную сумку. Но как улучить момент и остаться одному, без сопровождающих лиц и их бдительных черных глаз?

Решение опять приходит откуда-то из недр подсознания. Без промедления (судья может вынести мои документы в любую минуту) вскакиваю как ошпаренный, хватаюсь двумя руками за заднее место, имитируя приступ диареи. Со всех ног бегу во внутренний двор суда, где туалет, и тут же слышу гулкий топот преследователей за спиной. Они кричат на фарси, приказывают остановиться.

Забегаю в туалет и – слава богу! – там есть закрывающиеся кабинки. Просвет между дверями и полом совсем маленький – это очень хорошо, меня не будет видно. Влетаю вовнутрь, захлопываю дверь и… дальше совсем не имитирую. Конвоиры вламываются за мной и останавливаются. Слышат громкие беспардонные звуки человеческого организма, наверняка вспоминают себя в такие моменты, проникаются редким для себя чувством эмпатии и успокаиваются. Или, возможно, оценили перспективу собственноручного очищения полов судебного здания от экскрементов, поэтому решили оставить меня ненадолго в покое.