280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 1

– Welcome to our hotel! – гогочут они уже по-английски с ужасным акцентом. – Сheck-in, check-in, mister, check-in!

Я не спрашиваю ни про адвоката, ни про звонок в посольство. Просто молчу и, сцепив зубы, прохожу дальше.

В другой комнате глаза слепит синий неоновый свет лампы, напомнивший процедурную для кварцевания из харьковского детства. Здесь меня перестают бить, старательно записывают данные. Отводят к доктору, который выделяется на фоне местных гиен, как тополь среди кустов. Аккуратный, педантичный, интеллигентного вида, но тоже абсолютно равнодушный и отстраненный от человечности. Ему бы работать патологоанатомом и препарировать трупы. Впрочем, подумал я, поскольку он работает в иранской тюрьме, живые люди для него те же препараты, только с отсрочкой.

– Вес?

– Рост?

– Возраст?

– Группа крови?

– Чем-то болен?

– Зависимость от наркотиков?

– Принимаешь лекарства?

– Татуировки?

– Украйна? Это где – в Африке?

Снова гогот. У меня забирают личные вещи, даже шляпу. Требуют разблокировать телефон, видят последние посты в фейсбуке и приказывают удалить.

Все. Не осталось ничего.

Меня ведут по хмурым внутренним коридорам тюрьмы, черт знает сколько поворотов. И вот она, конечная точка, – небольшая узкая камера. Комнатушка с голыми стенами, без кроватей, без туалета, только дырка в полу. Вонь, как на помойке. На грязных подстилках лежат еще три человека в серо-синих засаленных робах.

Вхожу и сажусь прямо на пол, для меня подстилки не нашлось. Заключенные обращаются ко мне на фарси, со смешками, но уже без той очевидной злобы. Ощущаю смесь любопытства, возможно, даже какой-то человечности с искренним удовлетворением от того, что не они одни попали в беду.

Не имея представления, как долго придется быть в этой камере, я решил отстраивать отношения с новыми соседями на максимально нейтральной передаче. Важно никого не спровоцировать, ведь одному богу известно, кто на самом деле мои сокамерники. Я молчу, иногда киваю головой в ответ на их обращения. Все равно ведь толком ничего не понимаю. Заключенные продолжают разговор между собой – явно обсуждают меня. Как с хищниками, здесь главное – не смотреть никому в глаза, избегать прямого контакта.

Так проходит много часов. Пять, может, семь, не знаю. Легонько покачиваюсь из стороны в сторону, успокаиваясь, будто медитируя. Моя жизнь все еще моя. Где-то далеко – родные и близкие люди, они любят, ждут и делают все, чтобы я вернулся домой.

Но все произошло так быстро! Схлопнулось в одно мгновение, неожиданно и жестко. Были планы на жизнь, кругосветное путешествие, которое еще не окончено… Еще не замкнулось. И оно ведь не должно закончиться прямо здесь, в этой вонючей камере посреди иранской пустыни. Не должно…

Что же делать дальше? Как быть с семьей, с делами, со всеми людьми, которые от меня зависят и надеются на мое возвращение?

«Все будет хорошо, это на пользу», – мысленно раз за разом повторяю мантру, не давая скатиться в отчаяние и жалость к себе. Стараюсь не включать логику, не думать, в чем может быть польза от такой абсурдной, кошмарной ситуации. В тюремной камере эта мысль кажется настолько нереальной, что в нее непросто поверить. Но я искренне верю и всю жизнь живу по этим принципам. То, как мы мыслим, как воспринимаем проблемы, падения, ошибки, – это и есть мы, наша Вселенная. Я верю и принимаю как данность: все – опыт, все к лучшему.

Все будет хорошо, все пойдет на пользу. Терпи. Не ломайся. Терпи…

Сидя на холодном полу, погруженный в свои образы, я жду, пока кто-то или что-то решит мою судьбу.

* * *

Чуть больше года назад я сидел в изолированной комнате посреди джунглей острова Панган в Таиланде, куда накануне меня привел Мастер. В тот момент я усиленно медитировал, пытаясь придать происходящему какой-то смысл. Вспоминал прошлую жизнь, зашедшую в тупик, и прошлую любовь, окончившуюся полным опустошением.

Я пришел на черный ретрит [5] подготовленным, с оформленным запросом, как мне тогда казалось. Но в тот момент я лишь хаотично перебирал воспоминания, как ребенок разбрасывает полароидные снимки, и ни на одном из них не мог сконцентрироваться. Мысли возникали из ниоткуда и тут же испарялись. Попытки поймать их и удержать были тщетными. Мозг работал слишком странно и нелинейно, будто тестировал разные режимы в поисках подходящего. Расфокусировка целей. Опустошение. Тупик.

5

Древний метод самопознания, который йоги применяли в течение тысячелетий, в настоящее время приобрел большую популярность. Его практикуют в одиночестве и при полном отсутствии света от нескольких часов и до десятилетий.

Дни в полностью темной комнате были похожи на безвременье. Вокруг ни звуков, ни цветов, ни запахов. Только пустота и мой беспокойный разум. Кто захочет добровольно запереть себя на трое суток в кромешной темноте без еды, воды и малейших звуков? В тот момент это решение казалось настолько диким, насколько это вообще возможно. Я мог бы купаться в море, наслаждаться тайским островом, общаться с близкими… Да что угодно делать, а не сидеть на скудной циновке в кромешной темноте в бунгало посреди острова.

Не знаю, сколько томительных часов прошло с тех пор как Мастер завел меня в темную комнату. Время в этом месте словно остановилось. В помещении три на четыре метра не было ничего. Я прикасался руками к прохладным глиняным стенам, гладил ладонями, пытаясь почувствовать хоть что-то земное, найти опору. Все, что я мог, – это просто лежать в этой кромешной тьме и ногтями впиваться в глину – так, мне казалось, будет легче. В моей голове стучали стрелки и отмеряли каждую секунду: тик-так, тик-так. Каждое долгое мгновение сопровождалось вопросом: «Что я здесь делаю? Почему я здесь? Разве мне это нужно?»

Это было похоже на поток нескончаемых мыслей, которые забили мою голову. По ней как будто стучали молотком, и я совсем потерял ощущение пространства. Казалось, вот-вот мои глаза привыкнут, вот-вот станет легче, но нет. Я словно растекался по этой комнате, становясь с ней единым целым.

Я вспоминал мерзкие звуки ножом по стеклу, когда взрослые пацаны в детстве делали это нарочито медленно, – и, пожалуй, даже тогда я переносил это легче, чем сейчас – кромешную тишину. Она давила, съедала изнутри по частям, не оставляя в моем организме ни одного живого места, ни шанса на умиротворение. Я абсолютно не понимал, какой смысл от этого, потому что все, что я делал, – это искал выход. Как будто попал в другую реальность, где не могу ничего видеть, слышать и чувствовать. Был только я – и ничего больше. Меня накрывала лавина непонимания и отчаяния, но где-то глубоко внутри я все равно чувствовал тонкую длинную ниточку, которая тянется насквозь через все тело. И в какой-то момент я понял, что это не ниточка – это металлическая проволока. Это то, что называют внутренним стержнем.

Пару раз приходил Мастер и уводил меня без единого звука на очередную медитацию. Что удивительно, происходило это именно тогда, когда становилось совсем невыносимо и я нуждался в его присутствии больше всего. Этот человек сохранял невозмутимую отстраненность на протяжении всего моего пребывания там. Словно от него исходил ровный теплый свет и умиротворенная энергия. Я не мог видеть, но ощущал, что Мастер в эти моменты смотрел на меня по-доброму, по-отечески, и мне казалось, это спокойствие и терпение облегчали все эти восемнадцатичасовые сидения в позе лотоса.