30 минут до центра Чикаго

— Ну, что — водки? — решительно предложил папа, откупоривая литровую бутыль польского картофельного «Шопена». — Или вина?

— Йес! Вадка, вадка! — неожиданно отозвалась Фабрис, протягивая стопку.

После нескольких рюмок общаться стало полегче. Мама ни с того ни с сего поведала о трудностях преподавания в средней школе. Андрей пересказал подробности визита в полицию, язвительно изображая типа в штатском. Фабрис стала перечислять услышанные сегодня русские названия, из которых ей отчего-то особенно запомнился «верблюд», но произнести его правильно она не могла, как ни старалась.

— А ты говори просто: «верблядь» — и все дела! — шутливо посоветовал Матвей по-русски, и Фабрис неожиданно точно повторила сказанное им словечко.

Андрей и папа зашлись от смеха. Объяснить Фабрис причину их восторга оказалось невозможным.

В общем, всё прошло вполне прилично. Прощаясь, размякшая Фабрис невнятно поблагодарила родителей за угощение, и Андрей повёз её домой.

Вернулся он не скоро, но родители, Матвей и Тая всё ещё сидели за столом. «Шопен» закончился. Матвей бренчал на «Фендере», взятом из комнаты Андрея и перестроенном на семиструнный лад. Он извлекал из неподключённой к усилителю электрогитары дребезжащий вальсовый аккомпанемент — «ум-папа, ум-папа» — и рычал под Высоцкого (слава богу, это были не частушки!):

А я кружу напропалую С самой ветреной из женщин. Я давно искал такую — И не больше, и не меньше. Только вот ругает мама, Что меня ночами нету, Что я слишком часто пьяный Бабьим летом, бабьим летом… [19]

Когда Матвей допел, мама, ни на кого не глядя, вдруг громко заявила:

— А Пушкин тоже был негром!

Дэйв знал неплохую и недорогую студийку, где ещё умели записывать музыку в стиле классического рока. Большинство чикагских студий уже давно забыли, как это делается, обзаведясь кучей цифровых «примочек» и подстроившись под модные влияния рэпа и хип-хопа. Но нескладный, странноватый Ларри — хозяин студии, предложенной Дэйвом, — был, что называется, «в теме»: многое из его оборудования осталось раритетным, ламповым, а главное — и голова, и руки знали, как соорудить нечто в духе тех великих 70-х, когда рок-н-ролл был ещё жив.

19

Стихи Игоря Кохановского.

И хотя музыканты были вынуждены записывать всё второпях, с немногих дублей, а значит, мелких ошибок — и по неопытности, и от напряжения — никак не могли избежать, Ларри действительно знал своё дело и сделал запись «Индейского лета» пронзительной и настоящей.

А может, в том и была удача, что им не хватило времени, чтобы начать копаться в деталях: глядишь, и пропал бы тогда этот самый неуловимый, как говорят музыканты, «драйв»…

На следующий день после выхода в эфир «Индейского лета» Андрей был в «Сладких радостях» героем дня. Все знали про его успех, пожимали руку, обнимали. Даже хозяин с сияющим лицом влетел к нему в каморку, чтобы поздравить. Андрея неоднократно вызывали к телефону: звонили Фабрис, Илюша, какие-то знакомые и малознакомые люди.

А Матвей, когда они утром ехали в машине у Шмарии, спросил:

— Ну? И что теперь? Слава? Концерты? Деньги? Короче, когда будем водку пить?

— Какая слава? — деланно усмехнулся Андрей, почему-то стараясь не показать, что настроение у него на самом деле отличное-преотличное. — О чём вы говорите? Ну, проиграли песенку на местном радио в не самое хорошее время… Наверное, никто её и не заметил. Вот если б по национальному, и в прайм-тайм…

— Ну, что ты прибедняешься! Скажи, песня-то хорошая? Это бабье лето твоё… или как его… хорошая? Я ведь ничего не понимаю в этом вашем роке.

— Шмария, — обратился Андрей к водителю, — тебе нравится «Индейское лето»?

— Хорошая вещь! — отозвался Шмария, по обыкновению что-то жуя. — Очень хорошая вещь, но не «Битлз».

— Ну, вот и ответ, — сказал Андрей Матвею, — поняли?

— Понял, понял… — буркнул Матвей. — Он сказал, что хорошая. Значит, если не сейчас, то когда-нибудь заметят. Что ж тебе ещё надо?.. Зайди за мной, когда пойдёшь на обед. Надо это дело отметить… ну, стаканом пепси, что ли.

Обычно они перекусывали бутербродами, которые приносили из дома, но сегодня решили пойти в какой-нибудь ближайший ресторанчик.

В половину первого весёлый Андрей заглянул на склад. Там было непривычно тихо: ни матерного бормотания заслуженного прапорщика, ни его возни. Семь торговых автоматов, раскрашенных в броские цвета, сгрудились в кружок у дальней стены пустого ангара, как бы рассматривая что-то находящееся между ними. Волна прозрачных пластмассовых шариков с конфетами, фигурками мультяшных героев, зажигалками, брелками и заколками выплеснулась из распахнутого нутра одного из автоматов на цементный пол, где в рабочем костюме и фартуке неподвижно лежал на животе Матвей с зажатой в руке длинной крестовидной отвёрткой.

Андрей глупо пытался растолкать его, что-то кричал, звал хозяина. Широкая дверь склада, тарахтя, убралась наверх, внутрь вошли яркий свет, тёплый воздух и приехавшие парамедики, которые, хрустя раздавленными игрушками, торопливо упаковали Матвея на тележку и увезли.

Хозяин сказал: «Инсульт» — и, ничего более не добавляя, стал собирать разбросанный товар. Андрей присоединился к нему, и вскоре на складе «Сладких радостей» был наведён обычный порядок.

— Сегодня ты едешь со мной, — пробурчал Шмария, когда утром, как обычно, заехал за Андреем, — хозяин велел. Нужно в южных районах заменить несколько попорченных автоматов. Там эти подонки в щель для монет жвачку запихивают… А других помощников больше нет… — он замолк и уткнулся в стакан со «спрайтом».

Андрей сел рядом со Шмарией, и они отправились на юг Чикаго, останавливаясь в магазинах, прачечных и ресторанчиках, где стояло оборудование «Сладких радостей». Шмария забирал из автоматов мешки с монетами, обновлял контейнеры с товаром, подписывал у хозяев заведений нужные бумаги.

Места, по которым они ехали, становились всё грязнее и непригляднее. Особенно страшно смотрелись кварталы домов с обгоревшими стенами и тёмными провалами окон. В домах продолжали жить люди.

— Ты думаешь, это стихийное бедствие у них тут? Массовые пожары? — говорил Шмария. — Ничего подобного, это не стихия! В этих районах почти всё население — чёрные, они поголовно сидят на пособиях по бедности. Здесь действительно горели дома, но потому, что они сами их подожгли, чтобы показать, что у них нет пригодного жилья, нет никакого имущества и им нужно новое, бесплатное жильё от городских властей. Я уже давно говорил хозяину, что пора отсюда все автоматы убрать, тут больше проблем, чем дохода, но он не слушает…

Наконец добрались до места. Это был продуктовый магазин дешёвой торговой сети «Алди», внутри которого, рядом с кассами, стояли три автомата. Шмария и Андрей оставили микроавтобус на почти пустой автостоянке перед входом в здание и, сообщив управляющему магазином, что они прибыли, занялись заменой повреждённых автоматов на новые.

Через некоторое время, нагруженные частями автоматов, они вернулись к машине — и оцепенели. Окна микроавтобуса были вдребезги расколочены, задние дверцы распахнуты настежь, асфальт вокруг густо засыпан стеклянной крошкой, а со стоянки при их появлении сорвался, взревев мотором, потрёпанный «форд» с чёрными парнями. Парни смеялись, показывали им непристойные жесты. Ни Шмария, ни Андрей не успели запомнить номерной знак «форда», но Андрей успел разглядеть, что на заднем сидении, в обнимку с одним из парней сидела девушка, очень похожая на Фабрис.

Все мешки с выручкой исчезли.

День выдался пасмурный, прохладнее предыдущих, и деревья на кладбище стояли уже не зелёные, а красные и жёлтые. Все мужчины были в кипах. Шмария плакал, и слёзы ненужными украшениями блестели у него в бороде. Раввин поддерживал жену Матвея, Таю, почти бестелесную, неузнаваемую в уродливой чёрной косынке, и что-то беспрерывно говорил ей-то по-английски, то на идиш, но она, скорее всего, ничего не понимала из его слов ни на том, ни на другом языке.