31 Декабря

— Я умираю. У меня в прямом смысле остались считанные часы. Сегодня последний день. И я должен… — запнувшись, он

испытующе посмотрел на меня, — скажи ты когда-нибудь ходила к гадалкам или экстрасенсам? Веришь в магию?

— В экстрасенсов не верю, но посмотрела всего Мерлина и Даже Игру престолов. И Сверхъестественное, — припомнив,

сколько сериалов и просто фильм подобного рода я смотрела, решила дальше не перечислять. И этого хватит. — Но в магию

не верю.

— Хорошо, тогда просто сделай то, что я прошу.

В комнату вернулась Кристина и два не внушающих доверия типа.

Богдан нес старый, но хорошо сохранившийся поднос, заставленный чашками. Вазочка с вареньем, печенье и сахарница

расположились на втором подносе, поменьше, что несла Кристина. Глеб, как самый криворукий, шел налегке.

— Чай! — радостно оповестила девушка, взглядом велев Глебу переставить низкий кофейный столик от окна, к дивану.

Тот повиновался, что лично меня удивило. Удивленная такая здесь была я одна. Все остальные относительную покорность и

исполнительность психа воспринимали как должное.

Столик поставили прямо передо мной. Разнокалиберные чашки, заполненные чаем, быстро разбрелись по хозяевам. Они не

входили в один сервиз, и каждый выбирал ту, что ему больше нравилась. Мне досталась большая, какая-то мужская кружка с

самодовольной жабой, перекусившей посередине стрелу. О том, что чай подавать таким образом неприлично, я почему-то не

вспомнила, а чашку с жабой, которую мне с самой мерзкой улыбочкой предложил Глеб, демонстративно обменяла на его, с

цветочками.

На борьбу за последние оставшиеся на подносе цветочки все смотрели с молчаливым интересом.

Псих, когда я подменила кружку, уставился на меня примерно с тем же выражением ошалелого неверия, что и водитель

такси на свою, уезжающую без него, машину.

— Она здесь приживется, — уверенный голос Константина заставил вздрогнуть и вернуться в реальность.

— Где приживусь?

— Как я уже сказал, осталось мне недолго, но уйти не отдав свой… хм, не отдав свое наследство я не могу, — заговорил

Евгений Федорович, чуть пригубив чай из простой, однотонной белой чашки.

— А я тут причем? Оставляйте свое наследство родственникам, — я крепко держала кружку в руках, опасаясь, что стоит мне

только ее поставить, как сидевший напротив меня на стуле Глеб тут же ее отнимет.

— Пей чай, — шепнула на ухо севшая рядом со мной Кристина. Я только рассеянно кивнула, не отрывая взгляда от старика.

— Я не могу оставить это родственникам, — прикрыв глаза, Евгений Федорович тяжело, как-то очень по-старчески вздохнул,

— и дело даже не в том, что они все умерли. Никто из моих родных не смог бы принять это наследство.

— А я при чем тут?

— Слишком мало времени, чтобы все объяснять, — он грустно улыбнулся, — ты во всем со временем разберешься. Но не

сейчас. Сейчас мы не успеем. Просто согласись принять мой дар. Пока этого будет достаточно.

— Пей чай, — настаивала Кристина, горячо дыша в ухо и сбивая с мысли.

Глеб смотрел и ждал, мрачный Богдан, расположившийся на последнем стуле, сидел рядом с психом и тоже смотрел не

моргая. Это раздражало.

Я сделала три больших глотка, обожгла язык и решительно отставила чашку в сторону.

Кристина тут же отодвинулась, а псих заулыбался.

К своей чашке от так и не притронулся.

— Ну кому-нибудь из них завещайте, — я мотнула головой в сторону Константина, с момента моего появления в комнате так

и сидевшего на подоконнике.

— Они не подходит. Никто из них, — терпеливо ответил старик.

— А почему я?

— Потому что ты единственная, кого я смог найти за последние сутки, — раздраженно влез в разговор Глеб, — у тебя есть…

предрасположенность.

— Я вам кто, донор для пересадки что ли?

— Ты можешь о чем-нибудь кроме внутренних органов думать? — разозлился псих.

— Могу!

— О чем?

— До посадки на мой самолет осталось восемьдесят минут!

— Тяжело нам придется, — не без иронии протянул Богдан.

— Ничего мне от вас не надо, — вскочив на ноги, я пошатнулась.

Мир закачался и утратил былую четкость, — ой-ёй.

— Наконец-то твой чай подействовал, — Глеб отставил чашку и поднялся.

— Рано, она не согласилась, — обеспокоенный голос Евгения Федоровича раздался где-то очень далеко.

— Сейчас она на все согласится, — угрожающе пообещал этот.

— Глеб, поаккуратнее, — кажется, это была Кристина.

— Время уходит, — огрызнулся он, — я это чувствую, ты нет?

— Вы мне чего подсыпали? — ноги подкосились, и если бы не Глеб, я бы упала. Возможно, даже ударилась бы о столик.

Г олова кружилась.

— Ты примешь дар, поняла меня? — чужие руки удерживали меня на весу, не давая упасть.

— Не буду.

— Или ты согласишься, — уха коснулось горячее дыхание волосы, собранные в позорный пучок, в ужасе зашевелились, —

или я сделаю то, чего ты так боишься, и пущу тебя на органы, поняла?

Глеб говорил так, что не возникало даже сомнения в том, что он не врет. Органы мне были нужны все, даже почки лишней

меня не было, потому я кивнула.

— Слишком грубо, — в ушах начало пощелкивать, и определить, кому принадлежит голос, не получилось.

— Зато эффективно.

— Я, третий хранитель печати, сосуд магии и последний рубеж защиты, передаю сбою силу, свои знания и свое бремя. .

Тут возникла небольшая заминка, никто так и не удосужился узнать мое имя, когда подписывал на эту сомнительную сделку.

Сначала меня пытались растолкать и выпытать имя, но убедившись, что ответить внятно я уже не в состоянии, бросились

искать мои документы. Кажется, нашли, потому что мое имя дальше точно фигурировало.

Слова слились в один монотонный гул, и только раз я отчетливо различила требовательное «скажи, что согласна». Кажется,