33 секрета здоровой и счастливой жизни
Шрифт:
Комментарий Рушеля Блаво к четвертой тетради
Напомню год создания этой тетради — 1967-й. Речь в начале откровения идет о полетах человека над Землей. К 1967-му году самолеты не только уже не редкость, но вполне органичная часть нашей цивилизации, без которой мир уже просто немыслим. По этому и по многому другому понятно, что откровение в целом указывает не столько на полеты на самолетах, сколько на полеты в космос. Первый человек оказался в космосе 12 апреля 1961 года. Как многие уже поняли, тема откровения — как раз этот человек, Юрий Алексеевич Гагарин. А главное предсказание — гибель первого в мире космонавта в 1968-м году. В откровении, как уже о свершившемся факте, говорится о полете Гагарина на космическую орбиту и о сразу вслед за этим появившейся не просто популярности, а всенародной любви. Конечно же особого внимания заслуживает и улыбка Юрия Алексеевича. До 12 апреля 1961-го года никто почти ничего не знал об этом человеке, но когда объявили, что полет в космос состоялся, то весь мир не сдержал восхищенного возгласа: подумать только — первый человек в космосе.
Слетав к звездам, Гагарин вернулся на Землю самой настоящей звездой. Только звездная болезнь не была совсем этому человеку свойственна. Простой, добрый, всегда улыбающийся. Обратите внимание, какими положительными эпитетами наделяет откровение своего объекта. Кажется, что у него просто нет недостатков. Впрочем, сейчас все чаще говорят, что первый человек в космосе не был столько положителен, как мы его привыкли видеть; утверждают, что, дескать, это его таким сделала советская партийная пропаганда, что и у Гагарина были недостатки, но почему-то не хочется верить в это, а хочется верить в то, что Юрий Алексеевич Гагарин был действительно очень добрым и порядочным человеком, никогда ничего плохого в жизни не сделавший, а сделавший только очень много всего хорошего. Знаменитая гагаринская улыбка… А помните, как он сходит с трапа, идет по расстеленному ковру, а на ботинке развязался шнурок? При всем пафосе сам этот факт какой-то очень человеческий и человечный. И правда, если кто и был настоящим человеком, то это, без сомнения, Гагарин. И смерть такого человека не могла не потрясти всех. Совершенно справедливо указано в откровении: «И ничто не предвещает беды, ведь такие люди, как он, могут жить вечно». На самом деле, казалось, что Юрий Гагарин никогда не умрет и вечно будет молодым. Ему и выпало никогда не стать старым. Сама гибель Гагарина предсказана в откровении хоть и образно, но в то же время точно. Укажу, что версий того, что случилось в подмосковном небе 27 марта 1968 года довольно-таки много, но версия о том, что самолет, пилотируемый Юрием Гагариным
Пятая тетрадь
(1990)
Македония была великой и могущественной страной. Царь Филипп подчинил себе даже Грецию, а сын Филиппа — Александр и вовсе взял да и подчинил себе чуть ли не весь известный на тот момент мир. А сколь велик был Рим при Юлии Цезаре, при Октавиане Августе, при Нероне… А татаро-монгольское ханство? А Польша от моря и до моря? А Германия? А Британия? Что объединяет все эти страны? Все они — империи. Страны с мощным центром, с богатыми, но зависимыми от центра колониями. А еще объединяет то, что все эти империи — из прошлого. Мир так устроен, что создает себе некую пустоту. Зачем? Чтобы потом пустоту эту заполнить. Но откуда взять энергию для заполнения пустоты? Для этого придется освободить какое-то другое пространство. Так и с империями: стоило опустеть метрополии, как тут же необходимая энергия заимствовалась из той или иной колонии. Но ведь вечно так длиться не может. И любая империя, даже самая могучая и самая сильная, когда-то ощутит, что настал предел земному ее пути. Не так ли и человек? Всю-то жизнь свою приращивает богатства, копит что-то, экономит на чем-то, а смотрит потом: путь пройден и завершен — куда девать накопленное? Один спрячет, другой оставит в наследство, третий спустит все в одночасье. Так же и метрополия — прячет богатство, передает кому-то, но в конечном итоге — тратит, теряет. Колонии уходят к другим метрополиям или уходят на свободу, а старая метрополия рушится на глазах, нищает, мельчает. Так исчезают империи. В этом мире во все века любая империя уже на стадии своего создания была обречена на гибель. Как могуча была Македония и чем стала? Что случилось с Римской империей? Где теперь можно встретить татаро-монголов? Наконец, во что превратилась такая великая еще сотню лет назад Британия? Стала колонией США или даже колонией своих бывших колоний на Ближнем Востоке и в Индии. Судьба любой империи — гибель. Одни живут дольше, другие не очень, но все приходят к одному итогу. Так будет и с империей, что сейчас в мире одна из самых великих. Минует год и под самый конец его ничего не останется, кроме как присесть на эти обломки и оплакать то, что некогда было великим. Разбредутся еще раньше все в разные стороны, станут искать себя на новых поприщах.
Одни быстро справятся с последствиями, другие дольше будут выходить, но все же и они выйдут из того, что можно назвать последствием распада империи. И если кто-то скажет, что виноваты будут те трое, что соберутся в заснеженном заповеднике в преддверии наступающего года, то тот будет неправ, потому что будет виновата сама логика любой империи. Не живет империя долго, умирает зато быстро, но очень болезненно. А если и возрождается, то совсем на малый срок и с крайне неприятными последствиями. Так потом больно падать с высоты, на которую забрался вторично. И совсем потом не хочется затевать все это в третий раз. Не живут империи долго, а народы могут жить долго. Только для того, чтобы народ жил дольше, следует умерить жизненный порыв народа. Но и не это главное. Главное — чтобы народ этот не жил в империи — ни как метрополия, ни как колония. Жить в империи опасно.
Комментарий Рушеля Блаво к пятой тетради
В данном откровении речь идет о том, что было уже совсем, что называется, на нашем веку и стало для многих если не трагедией, то по крайней мере драмой.
Речь идет о распаде государства с длинным и труднопроизносимым именем Союз Советских Социалистических Республик, сокращенно — СССР. Смутить, пожалуй, может здесь то, что на протяжении всего откровения проводится не просто параллель между Советским Союзом и различными империями, а прямо наша страна недавнего прошлого именуется империей. Был ли СССР империей сродни Риму или Великобритании? Я не берусь однозначно отвечать на этот вопрос, ведь для одних людей слово «империя» по отношения к Советскому Союзу станет обидным ярлыком, а для других — поводом к гордости за прошлое своей державы. Внешне наша страна действительно напоминала империю: есть метрополия — Россия с Москвой в качестве столицы, есть колонии — четырнадцать республик, народы которых говорят на своих языках, но в школах в обязательном порядке учат и русский язык. И не стоит сбрасывать со счетов те страны, которые считались самостоятельными, но были тоже, по сути, колониями СССР — страны так называемого социалистического лагеря, большая часть которых находилась в Восточной Европе, но были и страны за ее пределами — Куба, например, или Северная Корея с Вьетнамом. Все это я рассказал сейчас лишь для того, чтобы детальнее доказать ментальную близость Советского Союза к тому, что принято называть империей. Событие же, о котором речь в откровении 1990-го года, и до сих пор помнится многим. В откровении сказано о трех людях в заповеднике, которых не надо винить в том, что стало результатом их встречи в преддверии наступающего года. Очевидно, что предсказывается, как в белорусском заповеднике Беловежская Пуща соберутся три президента трех «главных» республик Советского Союза — России, Украины и Белоруссии. Случится это 27 декабря 1991 года, то есть уже после того, как отгремит августовский путч в Москве, после того, как прокатится по стране волна перестройки с переходом на хозрасчет и сухим законом, с первыми кооперативами и вышедшей на волю организованной преступностью. Уже по всему этому винить трех президентов не стоит — в откровении об этом сказано. Если кого-то и стоит винить, то только того, кто когда-то — под благовидным предлогом, разумеется, сделал из нашей страны империю. Я полностью разделяю явленную в откровении точку зрения на то, что итогом любой империи будет непременная гибель, болезненный крах, после которого не всякой нации удается возродиться (вспомните, например, империю Римскую). И опять, как и в прочих случаях, задаюсь вопросом: можно ли было избежать развала Советского Союза тогда, в декабре 1991-го года, если бы верно понять то, о чем идет речь в откровении. Мы без труда можем строить фантастические картины того, как развивалась бы история, не случись в ней того или иного события: что бы было бы если бы… Но все это — не более чем игра воображения. Истории незнакомо сослагательное наклонение. В случае же с развалом Союза приходится признать, что не случись его тогда в Беловежской Пуще (ну, скажем, помешал бы кто-то трем президентам встретиться в заповеднике), непременно бы все равно произошло оно очень скоро. Возможно, было бы оно еще более болезненно, а возможно — было бы все гладко и тихо. Не берусь судить. Только настаиваю: тут логика истории закономерно вела нашу страну к тому, к чему когда-то привела Македонию и Рим, Золотую Орду и Великобританию; к чему когда-то непременно приведет Соединенные Штаты Америки — последнюю империю нашего времени.
Шестая тетрадь
(1999)
Хорошо небось летом на севере. На юге летом жарко, а на севере тепло. Лучше всего сидеть летним вечером на берегу какого-нибудь северного моря — Белого, скажем, или Баренцева. Смотреть на волны, на горизонт, на солнце, которое в эти дни почти не покидает небес… Да дано ли видеть море, где его уже не будет, или будет только слава прежних лет? И забудутся все беды, непонятные приметы, крики вечных странствий и исканий. Поползут слова, за ними фразы, искры мытарств ослабнут разом, свалятся наружу из всех звезд, которые только и будут способны на то, чтобы рвать красоты из прошлого, сомневаясь в грядущем, но свято веря в настоящее. Волнами моря северного проходят годы. Толща воды может быть прозрачной, а может быть тусклой. И хранит память только то, что может сохранить. Посылать за пределы знаки. Куда же пойти, чтобы только понять всю прелесть этих облаков, так нелепо в эти дни висящих над морем. Чайки здесь не устанут никогда беречь эти волны, а волны не устанут никогда беречь чаек. Тучи сливаются с пеной морскою в сферах, которым даны сомнения. Волны морские сливаются с черными тучами, если случается шторм. Множество рыб обитает в глубинах морских. И корабли устремляются знаками яркими в дальнее прошлое. Верхом сомнений вся толща воды постигает то древнее, что удается принять и простить. Эти замыслы слишком похожи на корни деревьев, растущих на нервных утесах прозрачного этого севера. Море молчит годами, а то, бывает, как начнет вещать, как песню затянет унылую и протяжную. И что же ждать от моря, если мы не знаем, что ждать от себя? А чего от себя ждать, того мы точно не знаем и знать не можем. Человек он велик — он по морю теперь корабли направляет не только там, где тепло, но и здесь, на этом севере. И пройдет сквозь льды на гиганте-корабле. И туда доплывет, куда прежде даже в мечтах не ходили собратья наши. Только вот мало человеку просто плавать по морю на корабле. Захотелось человеку во что бы то ни стало самых глубин морских достичь. Велика сила воды морской — толщей своей подавит, волной сметет, уничтожит прошлое, чтобы не было грядущего. И останется только лишь настоящее среди всего, что еще будет в этом мире нового, значительного и прекрасного. Человек еще простит морскую волну, но вот волна морская не простит человека. Море бывает добрым, но это только внешнее, только до поры до времени море будет таковым. Едва что не так, так море даст знать о себе шумной волной, ветром буйным. Как взыграет море, так тут же даже самые сильные корабли идут ко дну — в древности рвались паруса, ломались мачты, крошились борта. Теперь нет уже мачт и парусов, но вода морская не перестает поглощать корабли, а поглотив, не спешит отдавать на волю то, что уже взято. И дремлет веками корабль, утонувший под толщей воды, чтобы потомков плывущих всегда настораживать тайной. И поиски яркого света в кромешной и вечной тьме гораздо реальнее, нежели поиски этих сокровищ с давно затонувшего в северных водах усталого судна. И все же ищите! Во славу предков! Память важна. Но тут будет лето на севере. То, что и так под водою находится, то там и останется. Будет надежда еще как-то теплиться, будут сигналы о чем-то нестись по протокам наружу, наверх. Городок возле моря замрет. И замрет весь мир. И страна замрет. И печаль потом нахлынет с этим страхом и ужасом. Как же быть? Что же делать? И жить теперь с грузом вот этим тоже нам, потому что это мы не смогли спасти их. Человеку дано было ходить по воде, человек решил, что дано ему ходить и под водой. И пошел под воду. И остался там под водою на веки вечные.
Комментарий Рушеля Блаво к шестой тетради
Шестая тетрадь для расшифровки оказалась самой сложной из всех, что были до этого. Я почти уверен, что раскрыть смысл данного откровения до того, как произошла описанная в нем катастрофа, было бы невозможно в принципе. Хотя есть такие люди, которые могут делать такие расшифровки без особого труда сугубо через интуицию. Я к таким не отношусь, а иду обычно более строгим, но и более сложным и долгим по времени и силам аналитическим путем. Как я делаю это, если речь идет о «туманных» текстах наподобие того, что вы только что прочли? Я ищу в тексте какие-либо маркеры реальности, указания на действительные места, на личности, на время. Здесь такие маркеры оказались довольно-таки заметны. Время было указано в самом начале почти точно — лето. Место еще точнее — не просто север, а север на берегу какого-либо из двух морей: Баренцева или Белого. Оба эти моря примечательны тем, что омывают берега Кольского полуострова с расположенной на нем Мурманской областью России. Итак, действие описанной в откровении катастрофы развернется на берегу Кольского полуострова в какой-то из летних месяцев. Дальше мне бы не составило труда просто поднять из памяти те события, что произошли на Кольском полуострове после 1999-го года, но мне очень хотелось поупражняться в аналитике до конца и вытащить из этого весьма трудного текста еще какие-либо прагматические значения. Речь в откровении идет о море, о кораблях.
Сама суть сводится к тому, что человек, освоив землю, стал осваивать и морские просторы, стал водить корабли по волнам, тем самым в какой-то мере бросая вызов великой стихии воды — стихии своенравной и далеко не всегда понятной человеческому разуму. Сказано ведь было, если несколько упростить стиль, то море может быть к кораблям добрым, а может просто взять и направить ко дну корабль ни с того, ни с сего. Вернее, это нам кажется, что ни с того, ни с сего, с точки же зрения великого Вселенского разума, море поступает так, как и должно поступать: старый хозяин гневается на гостя, пришедшего со своим уставом в чужой монастырь. Море тем самым просто дает понять, кто здесь главный. Да и что мы — слабые и зависимые люди — можем противопоставить величию стихии? Мы только думаем, что мы сильные, а на самом деле много всего в мире, что сильнее нас. Море точно сильнее. Но согласно откровению из шестой тетради, человек не желает признавать силу моря и продолжает придумывать что-то такое, чтобы море себе подчинить. Мало человеку просто плавать на кораблях по морям, человек, если следовать тексту откровения, задумал попасть на самые глубины морские. И придумал, как это сделать. И теперь повсюду пытается спуститься все ниже и ниже. Так я через анализ текста дошел до сути — объектом откровения стала подводная лодка, то есть судно, которое призвано путешествовать под водой, а не только на поверхности воды. И тут уже нельзя было ошибиться в принципе: пусть название лодки не прозвучало в откровении, не прозвучало даже указание на это название (хотя не исключаю, что просто мог не заметить какого-то зашифрованного указания), но после 1999-го года на Кольском полуострове случилась одна гигантская катастрофа с таким судном — это то, что произошло с подводной лодкой «Курск» 12 августа 2000-го года. Несколько дней вся наша страна, а с ней и весь мир жили ожиданием чуда — спасение, казалось, вот-вот случится. Но чуда не произошло — лодка утонула, моряки-подводники погибли. Вечная им память! Можно ли было той катастрофы избежать? Я не знаю. Не знаю хотя бы потому, что точных причин гибели «Курска» так установлено и не было. Но все более склоняюсь к следующей мысли: если бы не так, то как-то иначе море бы все равно отомстило человеку, захотевшему познать его глубины.Седьмая тетрадь
(2008)
Черный год еще грядет. Тот ошибается, кто думает, что стало все хорошо, все чудесно, все замечательно. Тот глубоко ошибается, кто уверил себя в мысли о том, что теперь благополучие будет всегда. Перестали люди бояться стихий — не страшатся землетрясений, наводнений, извержений вулканов. А зря! Миг — и нет города, нет села, нет людей. Но есть вещи пострашней стихий! Их бойся, человек! Их страшись! И едва показались они, седлай коня и скачи куда подальше от тех мест, где они показались. Это невидимые знаки беды, те знаки, что вращают колесо вечности с его сигналами об удаче. На самом верху колеса сидит тот, кто достиг всего. Он счастлив и наслаждается счастьем. Внизу же тот, кто пал на самую глубину жизни — потерял он все, что имел, оказался буквально на самом дне. Но колесо крутится! И тот, кто наверху, тот сколь бы ни был благополучен и счастлив, вскоре окажется внизу.
Но и у того, кто внизу, есть всегда надежда на то, что сможет он, благодаря крутящемуся колесу, оказаться на самом верху. И так длится от века. И так будет всегда. Но иногда наступает час, в который колесо это вниз доставляет, а на верх не поднимает. Страшно оказаться внизу. Но еще страшнее оказаться там без надежды выбраться. А так оно скоро и будет, ибо грядут черные времена для мира. Катастрофа не только неизбежна, но и близка как никогда. И ничто никогда не отменит ее, не остановит на этом страшном пути. Однако не будет тут кровавых рек, не разверзнется земля, не падут звезды на землю, не прогремит набат, не вспыхнет огонь вселенский, вулканы не извергнутся на беззащитные селения, озера не выйдут из берегов, моря не захлестнут сушу гигантскими волнами, не сотрясутся горы, реки не потекут вспять, дороги не зарастут бурьяном, дома не обрушатся… Но будет еще страшнее, потому что, видно, катастрофы долго не будет. Захочешь бежать, да будет поздно уже — катастрофа на цыпочках подкрадется и как ударит, как щелкнет по носу, как выдохнет смрадом — тут и не будет уже шансов для нас спастись, ох, не будет. Закрутится пустое колесо, а все мы соберемся под ним, плача и скорбя. Будем вспоминать не только то, как хорошо было некогда сидеть наверху колеса и блаженствовать от осознания собственного благополучия и счастья, но и как по-своему хорошо было тогда под колесом — ведь был шанс подняться оттуда наверх. Теперь не будет этого шанса. Долго не будет. Не всегда. Кто выживет, тот когда-нибудь выберется наверх. Но неизвестно, будет ли прок от этого, будет ли счастье, ведь сколько мытарств придется преодолеть до той поры, пока окажешься наверху. Да и этого не все смогут достичь. Соберемся мы скоро внизу. И будет там так плохо, что не все смогут мириться с этим. Кто-то попробует сам забраться по колесу на вершину, но получит удар такой силы, что никогда уже не придет в себя. Кто-то будет в углу тихо ждать и, возможно, чего-то дождется. Но речь ныне о тех, кто станет искать путь ухода. А такие будут! Однако разве можно уйти от колеса, ведь колесо — это наш мир. Что значит уход из мира? Всем понятно, что это значит: гибель, гибель грядет! Не выдержал — и пуля в голову. Не выдержал — и петля на шею. Не выдержал — и шаг с балкона. Не выдержал — и бритвой по венам. Не выдержал — и горсть таблеток. Не выдержал — и прыжок под поезд. Не выдержал — и на машине с моста. И чище станет пространство под колесом, когда доведется избавиться от слабых. Но не значит, что те, кто не уйдут, будут сильнее. И они слабые. Человек он вообще слаб, ведь только человек из всех существ живых может провести всю жизнь свою в зависимости от колеса. Есть силы — действуй. А слабым путь лежит туда, куда указан свыше.
Комментарий Рушеля Блаво к седьмой тетради
Если следовать тексту данного откровения, то, несмотря на довольно прозрачную метафору с колесом (из позднего Средневековья пришло к нам изображение колеса Фортуны, где один человек блаженствует на самой его вершине, а другой страдает в самом низу), формируется впечатление какой-то чуть ли не апокалипсической картины грядущего конца мира. Такое прочтение снимается, правда, большим отрицательным рядом, согласно которому не стоит ждать катастроф вселенского и стихийного масштаба. То есть не случится чего-то заметного и выдающегося, не будет прямого физического воздействия на наш мир со стороны стихии, скажем, моря или же стихии неба: море не хлынет на Землю, и небо на Землю тоже не упадет. В расшифровке данного откровения я решил идти не от метафор колеса, а от перечислительных рядов, которых при анализе обнаружил в этом откровении два. Один ряд был обращен к тому, чего не будет. Напомню, что «не будет тут кровавых рек, не разверзнется земля, не падут звезды на землю, не прогремит набат, не вспыхнет огонь вселенский, вулканы не извергнутся на беззащитные селения, озера не выйдут из брегов, моря не захлестнут сушу гигантскими волнами, не сотрясутся горы, реки не потекут вспять, дороги не зарастут бурьяном, дома не обрушатся…» Второй же ряд указывает на то, что должно произойти. Тоже напомню: «Не выдержал — и пуля в голову. Не выдержал — и петля на шею. Не выдержал — и шаг с балкона. Не выдержал — и бритвой по венам. Не выдержал — и горсть таблеток. Не выдержал — и прыжок под поезд. Не выдержал — и на машине с моста». Оба ряда по своему предметному наполнению в полной мере поддаются общей интерпретации. Первый ряд — так называемый отрицательный, потому что описывает то, чего не случится, — называет традиционные катастрофы из литературы или кинематографа. Но прямо говорится, что времена нынче не те, чтобы ждать такого рода катастроф. Ожидаемая катастрофа будет другой — не столь осязаемой, но еще более страшной по своим последствиям. Как раз второй ряд, процитированный выше, и есть перечисление такого рода страшных последствий. Что объединяет все эти действия? Что будет здесь необходимым общим знаменателем? Догадаться совсем не сложно — все это суть способы добровольного ухода из мира, способы самоубийства. Итак, случится какая-то неординарная катастрофа (неординарность ее в том, что она будет невидимой, но тотальной). И в результате этой катастрофы многие люди начнут разными способами покидать этот мир, прощаться с жизнью. Правда, еще до этого все люди — и сравнительно благополучные, и те, которые к таковым себя отнести не могут, — окажутся на самом дне. Кажется, что катастрофа и должна привести к тому, что колесо опустит человека вниз, а наверх поднимать уже не станет. Таким образом, между причиной (катастрофой) и следствием (чередой самоубийств) лежит какое-то промежуточное звено, переданное в откровении через метафору нижней части колеса Фортуны; вернее — того, что находится под ним. Посему для понимания сути катастрофы необходимо понять значение этого промежуточного между причиной и следствием звена, то есть попытаться распредметить метафору, определить ее подлинное значение. И это не очень трудно: речь идет о людях, обладавших достатком и положением в обществе, но потерявших все это практически без шансов вернуть. Откровение прозвучало и было записано в 2008-м году, а в 2009-м случилось то, что и привело многих людей, прежде находящихся на вершине нашей жизни, в то место, которое лучше всего назвать дном. Случился мировой финансовый кризис, быстрым следствием которого стала громадная волна самоубийств. Вот, что стало предметом этого, предпоследнего откровения. И тут, на мой взгляд, говорить о предотвращении того, что случилось, просто абсурдно. Если нам и по силам изменить свою судьбу, то катастрофы такого рода предопределены, страшны и всегда находятся вне нас.
Восьмая тетрадь
(2009)
И гремели выстрелы в лесу. А сначала была война. Только в этом лесу войны пока не было. Война была дальше, но уже приближалась. И там, откуда приближалась война, запрягали уже железного змея. А гнездо змея все в смоле перепачкано. Но как змея запрягли, да как в гнездо просмоленное привезли, уж оттуда, от гнезда по ямам по сосновым потащили белого орла, и там гремели выстрелы среди ям.
Это железный змей в свое просмоленное гнездо привез обреченного на гибель белого орла. И убили орла. И песком присыпали, чтобы никто не нашел. Годы миновали, возродился белый орел, восстал из пепла. Песок же смели, ямы сосновые разрыли. Ужас объял всех и страх обуял. Как же быть?! Как жить с этим грузом нам?! И решили тогда, что жить надо, но жить с памятью. Хранить трепетно то, что случилось, и не забывать, чего бы это ни стоило. Вот и не забывали. И стремились жизнью своей искупить то, что уже оказалось спрятано железным змеем неподалеку от своего просмоленного гнезда в сосновых ямах. И ныне там страшно, но это трепетный страх, способный тому, кто там побывал, внушить раз и навсегда: такого не должно повториться. Место это для всего народа память. Железного змея нет давно. Белый орел давно вычистил перья, взмахнул крылами и гордо парит над миром. И лишь скорбно склоняет голову, когда вновь видит эти сосновые ямы неподалеку от просмоленного гнезда своего давнего, но уже теперь мертвого противника. Однако место это и теперь еще не потеряло живого ужаса — кто-то невидимый поселился здесь. Не тень ли того железного змея из уже давних времен? Не ведаю того. Но только этот сумрачный кто-то сидит и дожидается новой весны, весны грядущей, однако готовой уже стать настоящей. И лишь только первая травка взойдет на сосновых ямах, лишь только слова новые прозвучат над этими ямами, лишь только пробьются из-под земли ландыши с подснежниками, так тотчас же и явится тот невидимый. Ворча неслышно, обойдет он всю землю эту подле просмоленного гнезда, а после этого, хлюпая сапогами, двинется к болотам. Весь мир весне бывает рад. И только болото во все времена года хмуро и мрачно. А там на болоте даже клюквенных зарослей нет, нет там жизни и не было некогда. Призраки и огоньки странствуют там от века, то приближаясь к сосновым ямам, то удаляясь от них на страшную трясину. И невидимый с наступлением весны придет на болото и станет там ночами смотреть на звезды, а днями считать проплывающие облака. Что интересно невидимому? Ему интересно небо. Но не думайте, что ворчащему существу в вечно хлюпающих сапогах хоть сколько-нибудь любопытны звезды или облака. Даже населенное призраками и блуждающими огоньками болото ему не интересно. Много лет назад наглотался он крови белого орла на сосновых ямах близ просмоленного гнезда. И теперь вновь жаждет этой крови. Все годы жил он только тем, что вспоминал этот несравненный вкус, смаковал свое воспоминание и только и делал, что ждал момента, когда же, наконец, белый орел вернется к сосновым ямам. И вот что-то подсказало ворчащему невидимому в хлюпающих сапогах, что этой весной белый орел, переживший смерть и рожденный чудесным образом к новой жизни, вновь вернется сюда. Захочется ему посмотреть на сосновые ямы, на просмоленное гнездо. Захочется вспомнить, как все это было. И напомнить миру о случившемся. Напомнить, чтобы никогда больше в мире ничего подобного не повторялось. И укравший луну захочет быть в эти часы с белым орлом. И небеса, блаженно лаская, понесут белого орла вместе с укравшим луну к этим сосновым ямам, разметавшимся на песке у просмоленного гнезда. Но не дремлет ворчливый невидимый в хлюпающих сапогах — дождался он своего часа в этом смрадном болоте. Видит он в небе белого орла, сопит, хрипит от радости. Танцуют танец смерти болотные огоньки, призраки поют великолепный гимн гибели, равных которому по вселяемому в души страху не найти в веках. И падает в болото белый орел, и гибнет в ужасе укравший луну. И все гибнут. Так суждено от века белому орлу погибать в сосновых ямах близ просмоленного гнезда. Но погибать для того, чтобы раз от раза возрождаться вновь.