№333, или Притворись, что любишь 2

Знаю, веду себя как настоящий грубый мужлан, но мне не до этикета. Не позволю Ждане снова забраться в свою раковину.

— Натан, пожалуйста, не нужно меня спрашивать о таком… — еле слышно отвечает она.

«Значит, били…» — сразу делаю вывод. Если я спрошу о подобном у Кирилла или Киры, они просто скажут «нет», а не будут ходить вокруг да около. Очевидно, что Ждане ответить сложно. Такое чувство, что она себе скорее язык откусит.

— Кто? Когда? За что? — безжалостно продолжаю свой допрос.

Я уже практически готов надавать по морде каждому встречному, только чтобы ее обидчикам тоже досталось.

— Натан, пожалуйста… — просит она еще тише.

Всего два слова, но сколько в них боли, сколько страдания! У меня всё внутри сжимается в болезненной судороге, как будто даже легкие парализует.

Я бы заткнулся, подождал более удачного момента для серьезных разговоров. Только уже успел понять — удачного момента не будет. Он просто никогда не наступит. Ждане больно говорить о прошлом сейчас, будет так же больно через неделю, две, месяц и, может быть, годы. Чем я дольше буду тянуть, тем больше времени Ждана просидит в своем панцире, а мне нужно, чтобы она раскрылась.

Когда паркуюсь у дома, Ждана тянется к ручке двери, но я демонстративно нажимаю на кнопку замка. Запираю в машине и окидываю тяжелым взглядом:

— Я хочу всё о тебе знать! И ты мне расскажешь…

Она устало вздыхает и стонет:

— Что ты хочешь знать? Что?

Тогда же:

Ждана

— Ответь мне, что ты хочешь знать? — спрашиваю с надрывом.

 «Как меня лапал престарелый параплегик? Как ронял слюни, когда я перед ним вертелась? Или тебе поведать про то, что последние пять лет я прожила с садистом-импотентом, который меня избивал?!»

Я не знаю, как можно рассказать подобное мужчине, который тебе хоть сколько-нибудь интересен. Он же после такого на меня даже не взглянет без жалости, ведь нормальный мужик! А нормальные мужики жертв насилия могут только жалеть! И никаких других эмоций к ним, как правило, не испытывают. Оно мне надо? Аж три раза! Фактически ему уже меня жалко, жалко до боли, это видно, но я совсем не эти чувства хочу в нем вызывать.

Больше того, девушкам из фонда запрещено обсуждать прошлых джентльменов с настоящими. И этот запрет появился не из воздуха, продиктован вполне конкретными причинами. Фонд свято хранит тайну личной жизни клиента — один из главных принципов.

Если кто-то кому-то решит набить морду или прилюдно опорочит честь и достоинство из-за нашей болтовни, дело может обернуться большим горем. Одно из самых жестких наказаний фонда — отрезание языка. И это не метафора… Нетрудно догадаться, за что оно полагается.

Я уже восемь лет варюсь в этом адовом котле, и однажды мне довелось столкнуться с жертвой такого вот наказания. Вроде бы можно научиться говорить, даже если человеку отрезают кусок языка, например в случае, если это рак или механическая травма. Язык — мышца и отлично тренируется. Но та девушка молчала всегда, а за ее спиной постоянно шушукались. Если «Всемогущие» что-то делают, полумерами не ограничиваются. Я ей в рот, конечно, не заглядывала, но думаю, резали с большим запасом, чтобы уж точно больше ни слова сказать не могла.

— Почему в ту ночь, когда я нашел тебя в горах, у тебя на боку был здоровенный синяк? — вдруг спрашивает Натан.

— Объясни мне, пожалуйста, к чему все эти вопросы, а? — спрашиваю с болью в голосе. — Ты раньше их не задавал!

— Я раньше по-другому на тебя смотрел, мне было не интересно…

«Вот оно что…»

— А сейчас вдруг стало интересно?

— Да! — он смотрит на меня горящими глазами. — У нас с тобой был отличный секс, тут у меня никаких претензий, но я хочу большего! Четко это понял за последние несколько дней…

— Насколько большего? — спрашиваю с опаской.

— Нормальных отношений, чтобы как у людей…

«Глупый, глупый Натан…»

— А я не человек, я — осколки… — честно ему признаюсь. — С осколками отношения построить нельзя!

— В каком смысле?

— Посмотри на меня! Ты видишь красивую оболочку, упаковочный пакет, а внутри я — разбитая ваза! Раздроблена на сотни осколков! Разве с такой можно строить какие-то там отношения?

— Я тебя склею, будешь опять целая… — заявляет он.

— Натан, мне приятно твое ко мне отношение, но на такое дело во всем Краснодаре не хватит клея…

— А я сгоняю в соседний город! Или вот еще вариант — скотч!

Мой рот сам собой издает нервный смешок. Закатываю глаза и спрашиваю:

— Хочешь клеить?

— Хочу!

— Тогда клей! Только давай оставим прошлое в прошлом! У нас ведь есть настоящее, а этого уже много! Это важнее…

Он громко вздыхает.

— Вижу, из панциря тебя пока не вытащить…

— Какого панциря? — хмурю брови.

Он игнорирует мой вопрос и продолжает:

— Я примерно понимаю, почему ты молчишь о некоторых вещах… И ты права, настоящее важнее… Пусть у нас будет хотя бы это. Только в этом настоящем ты мне, пожалуйста, не ври и не скрывай ничего! И улыбку эту свою дежурную оставляй при себе! Мне она не нужна…

— То есть можно больше не притворяться, что люблю? — спрашиваю с насмешкой.

Натан замолкает, хмурит брови, а потом хрипло спрашивает:

— Ты совсем ничего ко мне не испытываешь?

Мне не нужно задумываться над ответом на этот вопрос, шепчу со вздохом:

— Испытываю!

Глава 48. Через полгода после аукциона

Пять месяцев спустя:

Четверг, 11 августа 2022 года

21:30

Натан

— Интересно, нас сейчас хоть выпустят? — с усмешкой поворачиваюсь к Трубачёву.

— Куда они денутся! Я предупредил охрану, что работаем допоздна… — Кирилл вздыхает, кладет сумку на стол и убирает в нее ноутбук. — В общем, завтра жду на работе к восьми! Жалобы не принимаются…

— А я и не жалуюсь, — пожимаю плечами и тоже убираю свой ноутбук.

Кирилл трет лицо и продолжает ворчать:

— Даже глаза болят от напряжения, так скоро очки носить начну…

— Что-то в этом месяце сплошные завалы… А Александр Демьянович продолжает раздавать задачи…

— Достал! — хмурится Кирилл. — Иногда просто мечтаю о том времени, когда отец уйдет на пенсию… Но чувствую, лет до восьмидесяти его будет туда не выпнуть. Тебя подвезти?

— Подвези, — киваю.

Я сегодня безлошадный.