4-05. Finale spiritoso

– Карина Мураций, - говорю я.

Глаза Юно расширяются, и он сначала низко кланяется в ответ, а потом начинает быстро тараторить на катару. Мне приходится снова прибегать к пантомиме. Он на мгновение задумывается, потом понимающе кивает, тыкает пальцем в клинок и произносит несколько слов на разных языках. Одно из них я разбираю: гэндзицу. ‘Реальность’ на катару, одно из немногих слов, застрявших в моей натуральной памяти.

– Гэндзицу, - повторяю я, кивая, потом отрицательно провожу рукой перед собой. Его намерения понятны. По информации Стаси, протыкание мечом каким-то образом усиливает поток ощущений от реальности, что позволяет похищенному человеку переключиться на восприятие реального мира. Но что работает для биоформ, вряд ли сработает для меня. Кроме того, я пока не намерена покидать виртуальность, даже если появится такая возможность. Вместо того я показываю в сторону удаляющейся процессии, потом на оазис, тыкаю пальцем в себя, обвожу рукой поле брани и снова указываю на оазис. Помедлив, Юно кивает. Затем он исчезает и появляется в ложбине неподалеку от нового отряда псевдо-Инпу (его полупрозрачная накидка волшебным образом оказывается целой). Ухватив засиявший палаш поудобнее, он ведет им по песку, рисуя линию в сторону пирамиды. Сообразив, что он делает, я подлетаю поближе и останавливаю его жестом. Затем я встаю на песок и медленно шагаю, оставляя за собой сплавленные песчинки. Потом я вспоминаю, что у меня есть средство и помощнее, и выпускаю один за другим несколько маленьких комков пламени. Пламя, однако, взрывается и разбрасывает песок в стороны, что меня категорически не устраивает. Но тут оказывается, что мои руки умеют работать и в качестве лазера, и вскоре мне удается нарисовать лучом кривоватую, но очень хорошо заметную спекшуюся стрелку в нужном направлении.

Юно кивает, снова глубоко кланяется, телепортируется обратно на гребень, а затем исчезает и оттуда. Похоже, его метод действует исключительно в поле зрения. Любопытно. Он полностью утратил связь с телом, но продолжает существовать в сети Арасиномэ в качестве полноценной самостоятельной личности. Значит, и у других есть тот же шанс.

Я взмываю в небеса и тут же пикирую к одной из примеченных ранее точек-генераторов. Еще одна ложбина, еще один возникающий из ниоткуда поток солдат - на сей раз обычных людей в набедренных повязках и с короткими мечами (тот же типаж, что и в охране Фучи?) Плюс еще несколько разновидностей монстров, среди которых выделяется новая порода гибридов - существ в человеческий рост с птичьими ногами и человеческой верхней половиной, в районе поясницы переходящей в птичью гузку. Из спины, точнее, из гузки торчат короткие крылья, вряд ли пригодные для полета. Женские торсы преобладают над мужскими в соотношении примерно два к одному. Вооружены гибриды короткими копьями и небольшими круглыми щитами. Возникая, они тут же целеустремленно бросаются к одной им видимой цели. Вряд ли люди, сосредоточимся пока на других. Другие, скапливающиеся в ложбине, впечатляют куда меньше: обычные люди, пусть и с гипертрофированной мускулатурой и разноцветной кожей, вооруженные изогнутыми мечами. Впрочем, на моих глазах появляется еще один мужчина, у которого нижняя половина вообще отсутствует. Вместо нее вьется какой-то полупрозрачный дымок. Чуть подумав, я вспоминаю - джинн, еще одно существо из древней земной мифологии, уж и не упомню, какой. Джин явно растерян и сконфужен не меньше остальных, дико озирается по сторонам и тихонько подвывает.

– Слушайте меня!
– громко говорю я. Пусть меня не понимают, но как стандартная преамбула для привлечения внимания сгодится.
– Слушайте меня. Я Карина Мураций. Туда!
– взлетев на гребень, я указываю рукой к оазису.
– Идите туда!

После минутной заминки, восторгов, земных поклонов и так далее очередная группа отправляется к оазису. Не хотела бы я оказаться на месте Юно, когда придется протыкать толпы людей, словно на конвейере. Наверняка ведь многие побоятся эвакуироваться таким пугающим способом. Впрочем, катару для него родной, владение камиссой после многих лет в Ставрии вполне свободное, и на кваре, кажется, он как минимум может объясниться. Остается цимль... но тут он уж как-нибудь выкрутится. Мое дело - обеспечить сбор в точке эвакуации. Я выплавляю в песке еще одну стрелу, указывающую направление, и отправляюсь к следующей точке, стараясь не думать, что данная площадка - лишь одна из десятков, если не сотен и тысяч, и на спасение всех похищенных таким способом не хватит даже бесконечной жизни Демиурга, не говоря уже о силах Юно. Особенно - если похищения человеческих психоматриц продолжаются с той же скоростью, что и раньше.

Но бесконечность не требуется. После четвертой площадки с высоты я вижу, что упорядоченное движение акторов внезапно нарушается. Вместо сложной системы пересекающихся потоков неподалеку вдруг вспыхивает ожесточенное хаотичное побоище. По ушам бьют раскаты грома, из земли в небо упираются гигантские молнии, начинает конденсироваться голубоватый туман, пронизанный черными прожилками. Я стремительно смещаюсь туда - и получаю могучую оплеуху еще до того, как успеваю приблизиться на сотню саженей. Жгучая боль пронизывает тело, мир кувыркается вокруг. Когда я немного прихожу в себя, вокруг в воздухе начинает смыкаться туча, состоящая из бесчисленных частичек тьмы. Она почти мгновенно затмевает солнце, закрывает от меня пустыню, и боль в теле все нарастает. Туча, однако, не пытается меня проглотить, оставляя свободный коридор, ведущий в небо. Меня отгоняют, не уничтожают, и я решаю поддаться уговорам - по крайней мере, временно, пока не разобралась в происходящем. Я взмываю сквозь коридор, и боль тут же прекращается, а туча рассеивается.

Голубой туман, однако, никуда не девается. Наоборот, его купол уже полностью скрыл кусок территории диаметром по крайней мере в полверсты. Черные прожилки в нем сливаются в густую сеть, а молнии лупят в небо почти непрерывно. Потом купол вдруг раздувается втрое и лопается клочьями - и в центре территории я вижу две крохотные отсюда фигурки: девушка с блестящим жезлом в руке и короной, плавающей в воздухе над повязанной платком головой, а рядом - гигантская рыжая обезьяна с зажатым в воздетой лапище фонтаном ослепительного черного пламени. Я не знаю, как тьма может выглядеть ослепительной, но на фонтан просто больно смотреть. Он бьет в небо, перемежая молнии черными струями, и туман разлетается от него, словно ошпаренный. Черная туча вновь конденсируется в небе чуть поодаль от фонтана и тут же неопрятной черной лавиной рушится на девушку и обезьяну. Шар огня вырывается из воздетого в воздух жезла девушки, ныряет в тучу, и та взрывается изнутри. Однако полог голубого тумана с черными прожилками вновь конденсируется вокруг двоих, и в его стремительно сгущающейся дымке я успеваю заметить, как девушка медленно падает на колени, а потом на бок.

Нет, я все-таки не зря мастер Пути, холодно одобряет какая-то моя часть, бесстрастно наблюдающая со стороны. Я не бросаюсь на помощь к Кирису и Фуоко очертя голову. Сначала я генерирую серию собственных шаровых молний, испепеляющих остатки черной тучи, снова начинающей собираться воедино, и лишь потом пикирую в купол тумана. Меня снова оглоушивает невидимая ладонь, но на сей раз я готова и не теряю ориентации в пространстве. Волна испепеляющей боли заливает меня с макушек до пят, но - как прорезается непрошенная память - в Институте Человека мне приходилось терпеть и похуже. И мастер Караби тоже неплохо потрудился, обучая маленькую девочку контролировать свои ощущения. Полностью игнорировать пытку мне все же не удается, и пока я, стиснув зубы, прорываюсь сквозь туман к поверхности, приходится отбиваться от быстротечных галлюцинаций. Стальные шарики, секущие тело, капли жидкого огня на коже, недовольное лицо экспериментатора в белом халате с небольшим желтым пятном на нагрудном кармане, пробивающие язык и пах электрические разряды, и угрожающе застилающая глаза пелена смерти... Я - Карина Мураций. Мастер Пути безмятежного духа. Ведущая по Пути, как называют меня некоторые, пусть даже я никогда не принимала этот пафосный титул. Меня нельзя остановить болью и страхом. Я отвечаю за людей Паллы, как раньше отвечала за людей Сураграша, и больше всего - за двоих детей, что сейчас в одиночку сражаются против неведомого врага. Я прорвусь.

И я прорываюсь.

Фуоко, скорчившись, лежит на песке, закинув голову и закрыв глаза. Ее рот открыт в неслышном стоне, а золотой жезл с головой шакала, раздвоенный внизу в бритвенно-острые параллельные лезвия, валяется в стороне. Ее лицо и тело заметно отличаются от реальных: черты слишком правильные, отсутствуют мелкие детали вроде ямочек под скулами и сети шрамов вокруг левого виска, губы выглядят сделанными из вишневой пластмассы, все тело покрыто замысловатыми татуировками. Однако это она, сомнений нет никаких, даже если бы над ее головой не плавала Пшент, двойная египетская корона объединенных царств. Рыжая обезьяна стоит на широко расставленных коротких ногах, внушительные клыки в пасти оскалены, воздетые к небу руки сжимают дубину из черного пламени. Я замечаю, что ее ступни медленно погружаются в песок, словно под чудовищным давлением невидимого пресса. Глаза обезьяны с горящими голубым пламенем зрачками останавливаются на мне, но у меня нет времени разбираться в их выражении.

– Карина Мураций, - быстро говорю я.
– Держись, Кир. Я помогу.

Хотя он и не понимает, свирепая башка медленно кивает, и ее взгляд снова устремляется в небо. Похоже, он видит что-то, недоступное мне. Его дубина взрывается черным фонтаном, вонзающимся в небо, и пелена тумана снова лопается и исчезает. Боль в моем теле ослабевает, хотя и не прекращается полностью. Одна нога обезьяны подкашивается, и она падает на колени. Из пасти вырывается рычание, перемежаемое с отдельными словами, в которых я узнаю кайтарские и могератские ругательства. Я не знаю, как ему помочь, не вижу, что на него давит, но каждая секунда драгоценна. И я вскидываю руки, посылая поток белого огня в направлении, указываемом черным фонтаном.

Белое и черное пламя сливаются воедино. Мир беззвучно трясется и мелко вибрирует, новая волна боли окатывает меня, и внезапно я вижу. Огромная, в полнеба, скала нависает над нами, готовая рухнуть, удерживаемая только колонной смешанного огня. Чудовищная тяжесть наваливается на меня. Ступни касаются песка, но моя левитирующая сила пока что не сдается. Похоже, Кирису стало легче, поскольку он снова поднимается на ноги. Из его пасти исторгается рев, и колонна черно-белого пламени, вырывающаяся из наших с ним рук, сразу утолщается вдвое. Нависающая скала содрогается и поднимается выше. Впрочем, ненадолго: уже через несколько секунд тяжесть и боль усиливаются, и она начинает медленно опускаться. В том месте, где в нее упирается пламя, камень начинает светиться раскаленно-багровым светом, но в остальном не видно, чтобы наша комбинированная атака имела какой-то эффект. Я чувствую, как внешнюю тяжесть начинает усиливать усталость. Что происходит? Почему картина так отличается от обычной? Откуда взялась скала вместо "живых" персонажей сопоставимого с нами размера? Или опять тот же эффект нестыковки масштабов, что ранее описывал Кирис и с которым я столкнулась в междумирье?

Ступни окончательно упираются в песок, колени постепенно подгибаются. Я не знаю, что случится, если скала рухнет нам на головы, но внутри снова прорезается страх. Я не хочу умирать. Не здесь, не так, не сейчас. Страх переходит в панику, но я справляюсь с ней усилием воли. Да, умирать не хочется, но коли я взяла на себя ответственность, отступление - не вариант. В тот момент, когда я почти падаю, сверкает очередная вспышка - и рядом возникает эфемерное создание: что-то смахивающее на большую птицу, сотканную из радужных эфемерных кружев. У птицы человеческое лицо - прекрасное, идеальное, с равным успехом могущее принадлежать и мужчине, и женщине. Птица что-то восклицает, глядя на Кириса, но я улавливаю лишь шипяще-щелкающие звуки камиссы. На мгновение их обоих опутывает призрачная красноватая сеть.

Кто?

– Я Карина Мураций, - свозь зубы цежу я, почти теряя сознание от нагрузки.

Птица понимает мгновенно.

– Эщчэ Мартон Брыле, - откликается она.

Марта Брыль? Студентка, втянутая Майей в эксперименты? Откуда она здесь? Или... между ними установился канал. Слабый, но канал... Мысли путаются.

Птица разводит крылья в стороны, и от нее начинает струиться розоватое сияние, словно марево горячего воздуха. Сразу становится легче. Еще одна вспышка: гигантское существо, напоминающее летучую мышь-переростка, с огромными перепончатыми крыльями, горящими красным глазами и таким злобным выражением на клыкастой, но все же человеческой физиономии, что от него одного может прокиснуть молоко.