40к хемо-псов и летописец

– Ты гнида, в себя поверила, что ли? Или просто недавно тебя в нашу роту перевели, а в других подразделеньях полка обо мне не говорят? – прошипел я прямо в лицо весьма напуганной Кувалды.

Она так-то была довольно разумной женщиной, расчётливой, за свою жизнь переживала и глупости не делала. Такие как она и становятся командирами крупных отделений, взводов, потом и до капитанов рот дотягивают и даже выше метят. А я... это всё не моя планка... командирские навыки у меня такие себе, как и качеств некоторых не хватает.

Как и в целом я становлюсь наглухо отбитым, когда трогают то, что принадлежит мне.

– ВСЕМ БРОСИТЬ ОРУЖИЕ, ПСЫ ПОЗОРНЫЕ!!! – тем временем к нам уже прибежала военная полиция.

Взрывать я себя и их всех не стал, как и изначально не просто так дал команду Крысу, дабы он привёл полицаев. Как и своего я уже никак не вернул бы. Однако такие действия с гранатой были просто необходимы. Я обязан был явиться сюда и как-то щемануть их, чтобы никто не подумал, что я сглотнул. Плюс и надо было дать понять Кувалде, из чего я сделан и чем чреват конфликт за мной.

Всего этого я как раз и добился, после чего военная полиция уложила мордой в пол часть хемо-псов, восстановила порядок и повела меня, а также ещё парочку других, в карцер для профилактики, оставив остальных думать над посылом.

Ведь всё это ещё было и объявлением войны. Взятого Кувалда не вернёт, не той породы, а я не прощу отнятой добычи. А значит отныне в любом сражении надо будет оборачиваться в десять раз чаще. Впрочем, есть также вероятность, что вопрос решится даже раньше.

Всё же очень часто хемо-псы умирали не на поле боя, а с перерезанными глотками в собственных спальниках. А виновных... виновных военная полиция не могла найти, да и... пока эти случаи были не слишком частыми, закрывала на это глаза. Ведь все понимали, что это внутренний конфликт, который либо разрешится, либо станет пороховой бочкой.

И разрешится он так, как всегда разрешаются подобные конфликты на Савларе. Жестоко, быстро, кроваво.

Глава 3

Карцер... карцер это излюбленное место хемо-псов. Все так и хотят туда попасть, ведь иначе как объяснить то, что все камеры постоянно забиты? Комиссары вот объяснить не могут и поэтому раз за разом продолжают давать сброду то, чего они так жаждут. Просторная камера на два на один метр, пол с встроенным охлаждением, уникальная система вентиляции в виде окна, что ведёт наружу, бесплатная вода раз в день и еда раз в три дня, а что самое главное почти в центре ПВД.

И я вырвал эту квартирку буквально у её владельца. Ему оставалось сидеть тут ещё шесть часов, но из-за притока новых желающих тут посидеть его и многих других отпустили раньше, дабы дать место очередным отличившимся. К несчастью мне дали лишь профилактические двое суток, так что кормить меня не будут вообще.

– Бр-р-р... – пытаясь согреться, я дышал прямо в свои ладони и тёр то их, то всё тело.

Другого развлечения не было, ведь на этом мире температура уже приближалась к нулевой, а местное отопление и охлаждение работало исключительно на абсолютно чистой энергии, без использования еретических технологий и... в общем, температура была как и на улице из-за вечно открытого окна бетонного саркофага.

Ложиться здесь было никак нельзя, застудить спину – раз плюнуть. Однако я тут уже был не в первый раз, поэтому аккуратно подвернул нижнюю часть своего плаща и поджал ноги. К слову о плаще, это штука имелась у всех и напоминала чем-то плащ из ОЗК. Правда у нас они тоже были кастомные и сделанные под ключ в полевых условиях. Но суть в том, что они хорошо защищали тело от ветра, не промокали и в целом хранили тепло очень хорошо.

Поэтому замёрзнуть на смерть я не должен. Если конечно температура не начнёт опускаться ниже нуля. Тогда без спальника будет тяжковато, как и вымотанному ранами и голодом организму возможно станет проблематично удерживать тепло и согреваться самостоятельно. И хоть я тут два дня, но без помощи порой выжить затруднительно.

– Коршун? – открыв окошко, спросил надзиратель.

Я тут же снял капюшон и поднял голову, чтобы он увидел моё лицо. После этого он мне через это окошко бросил небольшой свёрток и захлопнул это самое окошко. Вот с одной стороны все мы тут конченные мрази, которых бы расстрелять, да и дело с концом. Казалось бы, такое общество в целом не должно существовать по определению, ведь оно тут же сгниёт в бесконечном круговороте беспринципной анархии.

Однако ни анархией у нас не было, ни беспринципными хемо-псы не являлись. Правила существовали, хоть и отличались от нормы, а также порой менялись. Если ты сильный, ты мог просто заявиться к другому хемо-псу и забрать у него, скажем, его ранец. Ты бы сделал так раз, два, а потом они бы собрались и грохнули бы тебя. Хотя большинство как раз боялось отморозков вроде меня. Для очень многих здесь собственная жизнь одновременно и значила очень много, что они готовы были и товарища кинуть, а с другой... когда дело доходит до красных черт, то начинается мокруха. Почему? Как так получается? Всё просто, терпил среди нас немного, ведь терпилы остаются на Савларе.

Так вот, к чему я это всё. Несмотря на всю ту гниль, что была в наших душах, я вот Медведю помог, загнав свой ранец, Гниде помог, за Шакала и даже за Крыса впрягся бы. Потому что они наши. И меня они считали своим. Поэтому пока большинство ублюдков сидели в карцерах в одиночестве, то мне вот подгон был сделан. В свёртке как раз противосполительные были, без которых я и ноги лишиться могу.

А будь я мудаком, что за свой отряд не отвечает, своих не уважает, то хрен бы они запарились давать взятку надзирателю. Даже думать обо мне не стали бы. Интересно, а к Кувалде этой хоть кто-то подачки носит? Наверняка, она же тоже не дура и не вчера родилась. Понимает, что и как работает. И из-за этого я переживал.

– Эй, выходи, – через тридцать шесть часов дверь моей камеры открылась снова.

– А не рановато? – удивился я, глянув на надзирателя.

– Иди давай, – рыкнул надзиратель.

Нынче что-то с дисциплиной совсем всё туго, раз аж двенадцать часов я не досидел. Однако это меня радовало, как и то, что я был выпущен раньше Кувалды. А когда я вышел из центра, то обнаружил рядом с гауптвахтой целую группу побитых псов. Кажется они затеяли массовую драку.

Пройдя ещё дальше я заметил как псы несли трупы, кажется комиссар провёл парочку показательных расстрелов. Да уж, видимо совсем его до ручки довели. Но ничего, всех не расстреляют, город-улей всё никак не хочет сдаваться и за каждую улицу умирают сотни. А улиц этих... тысячи и десятки тысяч. Хотя сам факт того, что в таких условиях всё равно расстреливали говорил о том, что командование уже нехило так разозлилось на нас.

Впрочем, это ничего не меняло и быстрым шагом, скрипя зубами от боли в ноге, я отправился в нашу располагу. Весь лагерь находился в пригородской зоне, среди руин, траншей, блиндажей и всякого такого. Ну и парней я своих нашёл как раз в одном из блиндажей, с плотно закрытой дверью, сделанной из лома. Постучав быстро три раза, затем два раза медленно, я дал знать, что в дверь стрелять не нужно.

– Ты чё так рано? Думали уже кувалдовцы припёрлись свинца пожрать, – хмуро ответил Гнида, после чего быстро запустил меня внутрь, махнув рукой Крысу, который всегда находился снаружи и давал сигналы по воксу.

– Частота новая? – спросил я, заходя внутрь и чувствуя запах спирта.

– И условные сигналы тоже, – произнёс Шакал, что сидел рядом с койкой тяжело дышащего Медведя.

Медведь был совсем плох. Правую руку ему ампутировали по локоть. Правый бок был перемотан бинтами, что промокали каждые два часа и менялись Шакалом. Рана гнила без остановки, это, к слову, нормальный процесс. Иммунитет работает, организм убивает лишнее и с помощью гноя выводит наружу. Ненормальным это становится, когда воспаление оказывается причиной лютой лихорадки, а организм перестаёт справляться сам и есть риск потерять сознание и более никогда не очнутся.