666 градусов по Фаренгейту (температура, при которой горит ведьма)

– И на том благодарствуем, матушка.

Женщина резко развернулась и быстрым шагом вышла.

Здоровяк повернулся к Игнату и сказал примиряющим тоном:

– Ну вот чего ты? Время сейчас для этого?

– Возможно, это наше последнее время, – упрямо ответил новичок.

Отец Борис разочарованно махнул рукой и направился к оружейной, но на пороге задержался:

– Так ты идёшь или как?

Игнат раскинул руки:

– Неужто я такое пропущу? Когда я уехал на войну, то думал, что еду защищать Русский мир, потому что без меня там точно не справятся. Я вернулся, когда решил, что сделал всё, что смог, и пусть Русский мир дальше уже как-нибудь без меня… Но я ошибся. Я просто передислоцировался с одного фронта на другой. Так что выдай мне оружие, отче.

– Не боишься смерть принять? – решил уточнить здоровяк.

– Боюсь. Но сильнее я боюсь того, что будет, если мы останемся здесь.

Протодиакон кивнул и исчез в дверях.

– Придётся дарить раньше срока, – сказал протодиакон, передавая Игнату коробку с новым снаряжением. Там был комплект несгораемого термобелья, зимние штаны и куртка – всё с защитой от электродуги, огнеупорные балаклава и перчатки. Пожарный шлем с лицевым щитком из поликарбоната, ботинки сталевара, спасающие, даже если пол – это лава. Типичное снаряжение электрика, обслуживающего высоковольтную ЛЭП.

Игнат снял вериги – как гора с плеч упала. Стал натягивать костюм.

Протодиакон занялся оружием – себе взял «зенитку», короткий самозарядный дробовик, и коробку патронов с серебряной картечью. С этой штукой он мог управляться одной рукой – сил хватало. Ружьё отец Борис прикрепил со внутренней стороны ростового щита из поликарбоната. Такие используют при подавлении бунтов. Прозрачный щит был тяжёлым, но очень прочным. В другую руку он взял своё любимое кадило. Снабженное стальными шипами, оно раскалялось до красна, благодаря заправке из термита. Экономно горящий состав действовал до получаса, но если раскрутить как следует, из-за притока кислорода кадило вспыхивало нестерпимо-белым и разбрызгивало пылающие капли термита. В таком режиме его хватало минут на пять.

– Держи, – отец Борис передал новичку пистолет.

– Ого, ПМ. Знакомо, – кивнул тот. – А помощнее чего?

– Сначала на патроны посмотри.

– Серьёзно что ли? – удивился Игнат, увидев, чем заряжен Макаров.

– Я не говорю, сколько это стоило, а ты не спрашиваешь, – ответил здоровяк. – Расходуй экономно. Второго магазина нет. Относись с почтением.

– Спасибо за доверие. Но это на самый крайний, а так чего? – Игнат убрал пистолет в набедренный карман.

– Вот, – протодиакон сунул ему лёгкий титановый щит, размером с канализационный люк, и длинную электрошоковую дубинку «Зевс». Она была доработана под стандарты Бесобора – теперь ей можно было не только покалечить, но и убить.

– Иди, помоги Ольге, – велел здоровяк. – Я пока машину подготовлю и забью адрес, что матушка дала, в навигатор.

– У нас гранат часом нет? – спросил Игнат.

– Сам уже о гранатомёте подумал, – признался отец Борис: – Только нам такое не положено. Мы в городской застройке работаем – должны соблюдать секретность и тишину. Даже ружьё у меня – нарушение, я его из дому принёс, а твой пистолет – вообще моё наградное.

– О чём в епархии думают? Мы ведьм голыми руками должны убивать? – в сердцах воскликнул новичок.

– В идеале, вообще одним словом Божьим, – на полном серьёзе ответил отец Борис. – На эту тему споры в епархии не утихают. Одни говорят, с бесами и их приспешниками молитвой одной бороться надобно, другие говорят – нет, только гранатомётом и можно.

– А сам, отче, как думаешь?

– Я как отец Антоний – поклонник смешанного метода. Сначала размягчить беса молитвой, потом запулить из гранатомёта, а затем молитвою добить. Если недостаточно, чередовать оба средства до победного… Ладно, иди. Мне поверх огнеупорного церковное ещё надеть надо.

Ольга стояла посреди своей комнаты – на ней было несгораемое термобельё красного цвета. Уперев руки в бока, она задумчиво смотрела на доспехи, разложенные на кровати. Игнату ещё не доводилось их видеть. Он подошёл и взял один из поножей в руки. Тот было золотого цвета – не как металл, а как жёлтая ткань, залитая прозрачным лаком. Внутри доспехи были выстланы мягкой пенкой.

– Из чего это? – спросил он.

– Многослойный кевлар в эпоксидке. Он не окрашивается. Это его родной цвет.

– Красивый… – Игнат заметил, что форма всех элементов была крайне вычурной – рёбра и шипы сочетались с гладкими и выпуклыми деталями. Поражал шлем – глухой, рыцарский, с проработанной львиной личиной. Сверху крепился красный плюмаж в виде конского хвоста.

– Что-то историческое? – спросил он.

– Долго объяснять.

– Откуда он у тебя?

– Ролевики на заказ делали.

В углу стояло копьё – из-за широкого рожна оно напоминало могильный крест.

В руках девушка крутила какую-то маленькую штуку с кнопкой. Нажала её – выскочило тонкое лезвие.

– Зачем тебе этот крошечный ножик? – спросил Игнат.

– Не твоё дело, – ответила Ольга, пряча безделицу в карман.

Игнат кивнул на доспехи:

– Почему ты не оденешь нашу новую защиту – как у меня и отца Бориса?

– Моя не хуже вашей, – с гордостью ответила она: – Доспех лёгкий. Не горит. Не проводит ток. Защищает от ударов. Только если из пистолета можно прострелить. Подкладка смягчает падения. Ты же видел, как я летаю.

– Честно говоря, летаешь ты не очень. Рывками. Того глади упадёшь или врежешься куда.

– Поэтому мне нужна защита.

– Как ты, Хельга? – спросил Игнат.

– Разве не видно?

– Скажи.

Она повернулась к нему. Они были близко. В комнате был полумрак – её освещал только монитор. Девушка заговорила, и он почувствовал тёплое дыхание на своей щеке:

– В детстве я думала, что это какая-то ошибка. Что дед Антон всё врёт, и я никакая не ведьма. Я думала, что я… как те добрые девочки-волшебницы в японских мультиках. Как Сэйлор Мун или Мадока Магика… Только это правда, что все девочки-волшебницы в конце концов сходят с ума и становятся ведьмами. Злыми колдуньями, за которыми обязательно придут лев, пугало и железный хрен с гигантским ржавым топором… Местная ячейка Бесобора, короче. Я жила всю жизнь мечтами, страдая от одиночества. И теперь я должна пойти и умереть, ничего толком не узнав и не увидев, кроме этой сраной комнаты и этого тухлого города, причём только в сопровождении, строго дозированными кусками… – она остановилась, чтобы вытереть слёзы. – Я никогда не училась в школе. О том, что наша Земля круглая, я вообще полгода назад узнала – в Интернете. До этого я даже вопроса такого себе не задавала, представляешь? Я безграмотная, неприспособленная, ненужная никому. Но даже будучи такой, какая я есть, я не хочу умирать. Я боюсь умирать. Разве ты не боишься?

Игнат взял её за плечи и прижал к себе. Сказал:

– Я такой же, как ты. Твоих родителей убили. Моя мать оставила меня после рождения. Я до сих пор спрашиваю себя – почему? Что со мной не так? Чем я хуже других? Почему их забрали, а меня нет? В чём мой дефект? И когда детдом выпустил меня в мир, как… как какая-нибудь каракатица струёй выпрыскивает свой молодняк в холодные воды океана – плывите… Я был никому не нужен. И я пошёл на войну, хотя там меня моги запросто убить, потому что думал, что там я встречу людей, которым я буду наконец-то нужен. Понимаешь?