7 причин сожалеть

Никогда не жаловала фразу "Прочитать как раскрытую книгу", отчасти из-за нежелания кому-то открываться да и... серьезно? Что за глупость? Я не понимаю людей, которые реально думают, что это возможно. Бывают периоды, когда человек полностью одним поступком перечёркивает всё, что ты о нём знал... Так о каких открытых книгах тогда может идти речь? Хотя, может, это просто я не умею так "читать".

Доедаю обед в молчании, ни разу не подняв свой взгляд к нему.

Я не хочу, чтобы меня читали... Но ещё больше не хочу понимать, что вся эта глупая атмосфера не навсегда. Что этот книголюб схватит другой роман, стоит только ему захотеть.

Так, кто-то же там хотел остаться одной? Что-то изменилось? Вроде нет, тогда нечего и хандрить.

Отправляю его за документами, сбегая в учительскую.

Влетаю, тут же отыскав журнал и папку с листами информации о детях. Сама прописываю 23-им Рашевского Никиту Артемовича, 2012 года рождения, надеясь, что он не передумает и не придется портить штрихом важный отчётный документ.

Что там нужно пройти... Так, осмотр у педиатра... Надеюсь, успеют до понедельника... И судя по иглам в спине, он уже здесь.

— Свет, что ты злишься?

Не оборачиваюсь.

— Я не злюсь.

Обходит меня, садясь на мой же стул.

— Допустим.

Протягивает свидетельство о рождении Никиты Артёмовича...

— Ну, Светик-семицветик, что ещё не так?

Серьёзно? Он не понимает? Зыркнула молнией, чуть не скомкав документ.

— Всё не так, знаешь!

А он, понимаете ли, улыбнулся, и взгляд его впервые не уколол. Дернула головой, мираж какой-то.

— А конкретнее? Какие ожидания не оправдались в этот раз?

Какая интересная у меня ручка, синяя, шариковая, с колпачком...

— Светлан, что ты опять как маленькая?

Письменная принадлежность полетела на стол... А нет, под стол.

— Это я ребенок!? Забирай Нину, Рашевский! Разгребай свои чёртовы проблемы...

Мне хочется запустить чем-нибудь в его фальшиво нежное спокойствие, стереть эту патоку с его улыбки, дотронуться до мелкой россыпи морщинок у глаз...

— И Никитой займись наконец, и вообще... — Теряю мысль.

А он похоже всё опять понимает:

— Поцеловать тебя?

Тук.

Сердце вышибло и кинуло к нему, только руки вовремя вцепились в край. Я смотрю на него, не понимая, что произошло, словно кто-то стёр мою карту памяти. Почему я... Почему почти сорвалась на крик? По какой причине? И почему так кружится голова? Он точно заметил, как дрогнули губы, как дернулась я сама.

Кажется, ему снова все очевидно. Кажется, я проиграла ещё один раунд.

Тише, Света... Ёжусь от влетевшего в окно ветра, наконец вырвав свой взгляд от него... Где-то давно упала ручка, нужно писать дальше.

Приседаю, быстро поднимая находку, встаю, наклоняясь к столу обратно, закрываясь ладонью, на которую якобы опираюсь... Это какой-то блеф, я уверена.

Но он продолжает сидеть и радовать меня дистанцией в 60 сантиметров. Столько вроде моя столешница, верно?

Верно...

Протягиваю чистый листок-бланк на имя директора, наконец дописав всё.

— Напиши заявление и можешь быть свободен.

Он вдруг вытягивает руку, выставляя открытую ладонь.

— Что?

Снова просит... переспрашиваю.

— Что?

— Ручку, глупенькая.

Только заметила, что вцепилась в неё.

— Других полно рядом.

На столе, действительно, ещё штуки три, а эта сейчас впитывает мою скованность, помогая не утонуть.

Только он всё смотрит, сквозь миг вставая и огибая стол по периметру. И надо бы отскочить, отойти, но вместе с тем...

Вместе с тем он касается руки, заставляя разогнуть пальцы и выронить вновь это несчастье.

— Свет, что же ты так теряешься? — Произносит совсем близко, истощив запас воздуха... Снова. Чему удивляться, верно?

Касается губ большим пальцем, стирая остатки помады, не отрывая вновь тяжелеющий взгляд от своих действий.

— Пиши заявление... — Выронила шанс отстраниться.

Опять улыбнулся, прошептав, не отрываясь.

— Я помню.

И лучше бы не чувствовать, как внутрь стекает олово, оседая в самом низу, как разряды молний проскакивают от пальца к пальцу, как хочется выгнуться от каждого его касания и просто... Забыться. Хотя бы раз.

Вдруг отрывается, опуская руку к моей талии. Мои руки наконец отмирают, желая не то кинуться к голове, позволяя, не то впиться в его ладонь, отталкивая.

— Чёрт... — Раздается едва слышно где-то там.

Ухмыльнулся резко и дико нелепо, посмотрев куда-то в сторону.

— Не, — заставляет своей иронией и меня прийти в себя, — просто Артём... Да, девушка, Вы что-то хотели? Светлана... Чеевна, кстати? Занята, но скоро освободится.

И я отвечаю: Чё-ёрт.

А где-то в этой вселенной, в этой стране, в этом городе, в этом районе, в моем доме, в моей квартире ждёт меня его бывшая вместе с сантехником, который должен бы уже закончить.

Кто-то позади наконец отмирает и смущённо произносит голосом той Алёны, что готовит отличные подливы, но еле справляется с кулинарией.

— Я... Мы... В общем, там ЧП же, и Вас надо...

И меня надо... И жизнь точно катится в тартарары.

Дешёвой газировкой

Светлана Чеевна?

Бросаю:

— Заполняй заявление.

Уношусь к двери, бегу за Алёной к лестнице, уже возле первой ступени слышу внизу детский плач. Да что ж это!?

Перебираю варианты, что могло случиться в столовой, не зная за что хвататься...

Хватаюсь за перила, уже внизу замечаю пару взволнованных детей, не отрывающих от чего-то взгляды. Кричу охраннику, что только сейчас, увидев меня, решил оставить свой пункт:

— Уведи их, где Наташа?

Наташа, что дежурит эту неделю, оказывается там, откуда доносится плач. И похоже не я одна побледнела... Наша медсестра нависла над маленьким мальчиком, что держит неестественно вывернутую кисть, давясь слезами боли.