7 женщин, изменивших мир

София была живой, общительной и весьма честолюбивой – родители сумели внушить ей уважительное, но без самомнения, отношение к себе. Ее тонкая душа в один момент оказалась на грани между пропастью и множеством препятствий на пути к ложу Петра Федоровича. Лихорадка фрустрации и глубокие переживания происходящего в очень короткий промежуток времени сделали ее взрослой; ее зрение и слух обострились, ее актерский талант прорвался наружу в отточенных движениях масок, а ее воля – основной и наиболее важный элемент сплава этой юной души – породила стойкое желание победы над обстоятельствами. Именно вследствие этих причин один из поздних исследователей биографии Софии очень удачно назвал ее «принцессой-золушкой», что является точным отражением ситуации и положения Софии на момент отъезда в Россию. К этому удачному определению стоит добавить тонкое замечание историка Ключевского о том, что ей с детства толковали, что она некрасива, и это рано заставило ее учиться искусству нравиться, искать в душе того, чего недоставало наружности. Возможно, принцесса действительно испытала слишком мало родительской любви, что усилило в ней эгоцентричное тщеславное начало; осознав необходимость полагаться во всем лишь на себя саму, она не только стала самостоятельной с очень раннего возраста, но и отказалась от мысли дарить собственные искренние чувства кому бы то ни было. Забегая вперед, отметим, что ни собственные дети, ни многочисленные фавориты не вызывали у нее чувства любви. Она долго плакала, узнав о смерти отца, огорчилась из-за кончины матери (которую она почти открыто не уважала за склочность и откровенную бездарность), падала в обморок от вестей об уходе в мир иной того или иного фаворита, но глубинная мотивация этой скорби касалась жалости и любви к себе самой. Истинная любовь была чужда этой девочке, чьи мысли с детских лет занимал лишь голый расчет на собственное возвышение, которое станет преградой для ущемления самолюбия и так часто сдерживаемой в годы детства и юности свободы действий.

София начинала не с нуля – ее воспитательная база могла какое-то непродолжительное время удерживать ее на плаву. Хотя объективный экскурс в историю ее воспитания неумолимо свидетельствует о том, что родители дали девушке слишком мало для борьбы за выживание. Сама она проявляла мало интереса к учению и была скорее обыкновенной, не слишком избалованной девочкой, в меру впечатлительной, застенчивой и ориентированной на подчиненное положение в обществе. Более того, воспитание в крепости при одном из военных гарнизонов оставило в ней отпечаток строгой дисциплины и обязательности, что с годами трансформировалось в качество характера. А необходимость целовать край одежды высокопоставленных посетителей или посетительниц родительского дома не вызывала внутреннего сопротивления, укрепляя готовность исполнить традиционную женскую функцию. В своих «Записках» много лет спустя она откровенничала по поводу отсутствия мотивации к учению в детские годы – черта, свидетельствующая о некой «нормальности», поскольку свойственна подавляющему большинству детей. Впрочем, некоторые из ее учителей старательно пытались восполнить брешь: к моменту отъезда в Россию София сносно владела письмом и не особо путалась в дебрях литературы, проштудировав все популярные для того времени комедии и трагедии. Она с детства воспитывалась на жестких пуританских правилах, что было совершенно необходимо для положения принцессы, а позже, по достижении высшей власти, тайком от всех окружающих всячески изгонялось из закостенелой души. В моменты же высшего напряжения нервов пуританские каноны сослужили Софии добрую службу, предопределив ее необыкновенное терпение, выносливость в неблагоприятных обстоятельствах и доброжелательный настрой по отношению к людям.

Все же главные качества ее души проявились в период гнетущей неопределенности. Время работало на нее, и она воспользовалась им сполна, не потеряв ни единой минуты. На ту работу, которую София проделала за первые полтора года в России до официального бракосочетания с Петром, у человека со средними способностями уходит от десяти до пятнадцати лет. При этом она вдруг обнаружила, что в каждый момент своей реальной жизни находится на сцене, на которую с интересом и любопытством взирает великое множество глаз: пытливых, хитрых, злых, понимающих, осуждающих и боготворящих. С поистине странной для пятнадцатилетней девушки сосредоточенностью София начала гигантскими темпами осваивать русский язык. Еще более тщательно, с какой-то остервенелой яростью девушка впилась в изучение канонов православной религии, и особенно различий между православием и лютеранством. В отличие от своей матери она смекнула: без принятия православия победа недостижима; а раз так, надо лучше узнать то, с чем придется жить всю жизнь. Зная его ближе, его можно понять и принять, а затем, может быть, проникнуться и полюбить. Через некоторое время София заявила, что видит слишком мало различий между религиозными правилами для того, чтобы это могло препятствовать принятию ею православия: шаг, который сразу расположил к молодой принцессе императрицу. Более того, когда девушка неожиданно серьезно заболела, то сама попросила прислать к ней православного священника вместо лютеранского пастора – даже находясь в нескольких шагах от бездны, София сумела использовать ситуацию, позаботившись, чтобы о ее неординарном поступке узнало как можно больше людей из окружения Елизаветы.

Все же развитие у себя гуттаперчевой психики не стало главным предвестником победы. Пожалуй, ничто так не поражало дипломатов и высокопоставленных чиновников в характере Софии, как ее чрезвычайная воля. Воля толкала целеустремленную девушку к проглатыванию бесконечного списка рекомендуемых ей прусскими сановниками книг: Плутарха, Цицерона, Монтескье, наконец, даже Тацита и Вольтера; причем большинство изданий ей любезно предоставляла Академия наук, а часть присылалась из-за границы. Ей было нелегко, но она заставляла себе неукоснительно следовать советам лучших мужчин, которые находились в непосредственной близости к властному олимпу европейских дворов. Воля руководила ее рассудком, держа его холодным и заставляя не воспринимать едкие безумные замечания Петра. Последний, казалось, задался целью извести невесту еще до свадьбы. То он сообщал ей, что влюблен в какую-то фрейлину, а ее не любит; то объявлял, что желал бы расстаться с нею; то поражал пронизывающей душу холодностью и сумасшедшим пристрастием к «увеселениям» и игре в солдатики.

Шаткий путь к трону

Хотя ключевой момент в жизни принцессы Софии произошел без ее участия, она сделала все, чтобы использовать открывающиеся горизонты почти неограниченных возможностей. Принцесса, впрочем, всегда помнила, что императрица Елизавета во время первой же встречи подчеркнула, что они происходят из одной семьи, а также тот факт, что выбор на нее пал лишь вследствие сентиментальности самодержицы, которая с какой-то упоительной радостью держала в памяти образ дяди Софии, бывшего своего жениха.

Через полгода после прибытия в «страну медведей» София приняла православие, навсегда превратившись в Екатерину (имя было выбрано в честь Екатерины Первой, матери императрицы) и продемонстрировав пристально наблюдавшему за ней двору и дипломатическому корпусу «исключительное благочестие», выражавшееся в аккуратности в исполнении обрядов, знаниях и актерском выражении глубины душевного потрясения силой религии. Это оказался на редкость меткий выстрел: предприимчивая девушка убила сразу нескольких зайцев. Во-первых, она расположила к себе не только императрицу и двор, но и значительную часть народных масс. А во-вторых, она ловко противопоставила себя своему будущему супругу, который, кстати, прибыл в Россию лишь за год до нее самой и должен был проникнуться, как минимум, уважением к народу, которым он собирался управлять. Но родной внук Петра Великого и двоюродный внук шведского короля Карла XII так и не сумел привязаться к русскому народу; он относился к этой стране легкомысленно и даже с налетом злой иронии, на что Россия отвечала ему еще более откровенной неприязнью. Зная о небрежности Петра к религиозным обрядам, и потому подчеркнуто демонстрируя свое благоговение перед православной верой, она забила первый добротный клин между Петром и политической элитой России, которая всегда влияла на выбор монарха в смутное время.

Екатерина демонстрировала просто феноменальную последовательность действий, и в этом ее стратегия кажется очень похожей на стратегии выдающихся мужчин – государственных деятелей, полководцев и завоевателей. В шуточной автоэпитафии уже в зрелом возрасте она как-то записала: «Четырнадцати лет составила тройной план: нравиться своему супругу, Елизавете и народу – и ничего не забыла, чтобы достигнуть в этом успеха». Может быть, в написанном лишь часть правды, заключающейся в том, что действия Екатерины были вынужденными: природа ее стремительной атаки в значительной степени была упреждающим ответом на угрозу полного низвержения. Но главным штрихом в реализации жизненной стратегии этой на редкость смелой, расчетливой и решительной женщины оказалась полная готовность всех ее союзников к действиям в решающий момент. Это значит, что собственная психологическая готовность к захвату власти сформировалась у великой княжны задолго до появления удобного случая.

Энергичная молодая женщина сама организовала свой жизненный уклад. Находясь почти в полном одиночестве, не считая слуг, в течение восемнадцати лет она усердно и необычайно терпеливо занималась самообразованием, изучая историю, литературу, философию и искусство управления государством. Это была мотивированная работа, принимая во внимание ее размышления даже о реформах в России. Кроме того, она ненавязчиво лепила свой имидж в среде политической элиты, понимая, что поддержка в критический момент – это выбор, сделанный на подсознательном уровне гораздо раньше. Она производила неизгладимое впечатление на лучших мужчин своего времени, пуская в ход наиболее действенное женское оружие – симбиоз обаяния и тонкого расчетливого ума. Историк Александр Брикнер упоминает даже такие хитроумные действия Екатерины, как задабривание во время различных приемов и вечеринок старушек с использованием громадного арсенала средств: от терпеливого выслушивания их маразматических историй до изучения дат их именин и неизменных поздравлений. Эти старушки внесли свою лепту в создание общественного мнения о великой княжне. «Не прошло и двух лет, как самая жаркая хвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон и разлилась по всей России», – писала потом императрица в своих «Записках».

С первого дня брака она намеревалась использовать любую уловку для приобретения даже мимолетной и тайной власти над супругом. Например, как указывал Александр Дюма, согласно древнему русскому обычаю, молодая жена должна была представить доказательства своей невинности, но в данном случае это было невозможно, поскольку акта близости не получилось. По совету какой-то придворной дамы за доказательство невинности выдали кровь петуха, но в итоге Екатерина приобрела некое временное влияние на мужа. Даже в этом маленьком семейном эпизоде проявляется фактическое соперничество жены с мужем; она с самого начала повела борьбу на уничтожение Петра как монарха, используя всевозможные средства для доказательства его несостоятельности в управлении государством.

Уже в то время проявилась необычная склонность Екатерины к авантюрам. Она, например, порой вставала в три часа утра и в мужской одежде с одним только егерем отправлялась на охоту или рыбалку, выходя даже в открытое море на утлой лодочке. Екатерина подолгу скакала верхом, нередко забираясь в глубину лесной чащи и не страшась одиночества, – этой страстной натуре нужны были потрясения и периодические разрядки. «В это время также у меня в кармане постоянно бывала книга, которую я принималась читать, как скоро была одна», – указывала она позже. Зажатая в тисках политики, придавленная безликостью Петра, она жила, продолжая готовить себя к миссии, как Цезарь во время десятилетней Галльской войны перед переходом Рубикона.

В сложившихся обстоятельствах она должна была искать союзников и приверженцев, людей, которые сделают ставки на нее, а не на Петра. Великая княгиня и сама по себе притягивала сильных политиков, которые с ужасом взирали на продолжающиеся полубезумные военные игры Петра с лакеями и придворными. Поэтому неудивительно, что наиболее приближенные к верховной власти Кирилл Разумовский и Иван Шувалов сами предложили Екатерине свои услуги. Даже канцлер Алексей Бестужев, в свое время проявивший так мало радости относительно выбоpa Елизаветой Ангальт-Цербстской принцессы Софии, после аккуратных и ненавязчивых сигналов Екатерины пошел на сближение с ней. Один из наиболее влиятельных русских политиков того периода еще при жизни Елизаветы увидел в молодой княгине прочный внутренний стержень – то, что может стать опорой беснующейся во внутренних противоречиях России. Не решился он признаться в контактах с Екатериной и после неожиданного ареста – кто-то из конкурентов этого высокопоставленного чиновника оклеветал его перед стареющей и становящейся боязливой императрицей в надежде возвыситься самому. Ситуация, ставшая типичной в жизни монархий, едва не погубила Екатерину, заставив ее трепетать от мысли, что слишком откровенная для частного лица переписка с канцлером попадет в руки императрицы. Это была бы верная гибель. Однако внешне душевный стресс был почти незаметен: психологически она уже была готова ко всему и оставалась удивительно холодной в общении с окружающими. Она умела сохранять свои мысли во льду неприступности, демонстрируя удивительную легкость управления своими чувствами и ощущениями – качество, присущее наиболее развитым женским натурам.