7том. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле
Шрифт:
— Так ведь это он говорит, что я чувствую. А уж кому и знать как не ему. Он пообразованнее меня.
— Ты его дурачишь: это нечестно.
— Он очень добр ко мне. Он велел давать мне все, что мне нужно. Не мне ему перечить. Да и правда, стоит ему только сказать: «У вас болит», как у меня начинает что-то твориться в животе. Только иной раз случается, что я еле сдерживаюсь, как бы не прыснуть со смеху, — это когда он прикладывает палец к своему длинному носу, чтобы сподручнее было думать.
Доктор Бод сделал в Медицинской академии доклад, который привлек всеобщее внимание и вызвал в печати ожесточенную полемику. Доктор был человек светский, он стал демонстрировать опыты в салонах. Ватория, выступавшая в белом платье, всем нравилась своей кротостью и миловидностью. Некий американский миллиардер предоставил в распоряжение Бода пятьсот тысяч франков для организации лечебницы, предназначенной специально для передачи болезней.
Так произошло одно из величайших открытий нашего времени.
РАБЛЕ [490]
Госпоже РУСЕЛЬ
Милостивая государыня?
Так как Вы проявляете интерес к этим моим писаниям, я рад представить их на Ваш суд. Предлагаемая Вашему вниманию рукопись содержит в себе никогда не издававшийся краткий курс лекций о Рабле. Точность биографических сведений и обилие цитат — вот каковы его достоинства.
Примите уверения, милостивая государыня, в моем неизменном уважении и преданности.
Анатоль
Париж, 10 декабря 1909 г.
490
Франсуа Рабле был одним из любимейших писателей А. Франса. В специальном очерке об авторе «Гаргантюа» (1889) и в ряде других статей из серии «Литературная жизнь» Франс не раз писал о своем восхищении великим гуманистом и сатириком. Франс был членом «Общества изучения Рабле» и принимал активное участие в его работе; в течение ряда лет он собирал материал для большой книги о Рабле, которую, однако, ему так и не удалось написать. В своем творчестве Франс выступил как один из литературных наследников Рабле. В традиции Рабле написан сатирический рассказ о трублионах («Современная история»), «Комедия о человеке, который женился на немой» (1908), многие страницы «Острова пингвинов» (1908) и «Восстания ангелов» (1912), в духе Рабле задуман был и роман «Циклоп», оставшийся неосуществленным. Интерес к Рабле особенно обостряется у Франса в предвоенные годы, в годы работы над философско-сатирическими романами. Поэтому, когда в 1909 г. А. Франсу предложили прочитать курс публичных лекций в Аргентине, в поисках темы он остановился на Рабле. Зимой 1909 г. писатель много работает над подготовкой этих лекций, изучает литературу о Рабле, произведения писателей французского Возрождения. Текст лекций был написан Франсом частично в Париже, частично в пути во время переезда через океан.
А. Франс отбыл из Франции 30 апреля 1909 г., а 22 мая его восторженно встречали в Буэнос-Айресе. 1 июня в помещении театра «Одеон» он прочитал первую из своих пяти лекций. Однако, несмотря на содержательность и блестящую форму, лекции Франса не пользовались в Буэнос-Айресе большим успехом. Слушатели слишком мало были знакомы с Рабле и литературой французского Возрождения, чтобы оценить все тонкости и детали, которыми изобиловали лекции А. Франса. Да и само имя Рабле отпугивало многих благонамеренных католиков. При жизни Франса его лекции о Рабле не были опубликованы; они были впервые напечатаны в томе XVII его Полного собрания сочинений в 1928 г. (издание Кальман—Леви).
Лекции Франса о Рабле преследовали прежде всего популяризаторскую цель, поэтому они построены как обстоятельный рассказ о жизни Рабле, перемежающийся изложением сюжета и анализом каждой из пяти книг его романа.
Франс показывает разносторонность гуманистических интересов Рабле, его взаимосвязи с наиболее выдающимися людьми эпохи, привлекает к изложению много трактатов и других сочинений XVI в., письма Рабле и его друзей. Писатель увлеченно воспроизводит красочные детали, многочисленные факты, характеризующие блестящий период развития мысли и искусств во Франции. При этом он не раскрывает социально-исторический процесс периода Возрождения, а стремится лишь создать у слушателей живое, яркое представление об общем колорите этой эпохи.
Пересказывая роман «Гаргантюа и Пантагрюэль», Франс много цитирует, останавливается на подробностях, стараясь сохранить и донести до аудитории неповторимое своеобразие книги Рабле, сочетающей шутовство и буффонаду с глубоким философским и сатирическим содержанием. Франс не раз подчеркивает в своих лекциях, что шутовство Рабле было лишь приемом в борьбе с реакцией. Ту же мысль высказывал он и в разговорах с П. Гзеллем: «Так как лучше говорить, нежели молчать, то мудрецы часто прикидываются безумцами, чтобы им не зажали рот. Они скачут, трясут своим шутовским колпаком и гремят погремушкой, выкрикивая самые разумные нелепости. Им позволяют плясать, потому что их принимают за шутов. Не надо сердиться на них за эту военную хитрость». В своих сатирических романах Франс, как известно, широко использовал подобный прием шутовской сатиры.
Подробно останавливаясь на многочисленных источниках книги Рабле, Франс охотно указывает на заимствования из Лукиана, Плутарха и других писателей, каждый раз, однако, подчеркивая, что эти тонкие заимствованные струйки «поглощаются бурным потоком вдохновения Рабле»; он в принципе считает заимствования в художественном творчестве необходимыми и неизбежными. Еще раньше, в 1891 г., в двух статьях под несколько вызывающим названием «Апология плагиата» (цикл «Литературная жизнь») Франс, развивая тот же тезис, писал, что оригинальность произведения обусловливается не новой темой, а новой ее трактовкой, новым содержанием, вложенным в нее.
Франс прослеживает влияние Рабле на последующее развитие французской литературы, указывает на раблезианскую традицию в творчестве Мольера, Лафонтена, Расина.
В анализе романа Рабле Франс избегает каких-либо категорических оценок. Его лекции написаны в духе той же свободной импрессионистической манеры, что и другие литературно-критические работы писателя. Франс и здесь берет на себя роль «любезного провожатого», который ведет читателя по страницам избранной им книги, указывая на ее лучшие места.
Читателя не может не удивить то обстоятельство, что А. Франс, известный своими постоянными сатирическими выпадами против христианства и католической церкви, почти что совершенно не касается антиклерикальной темы у Рабле, хотя для этого у него материала более чем достаточно. Это объясняется прежде всего тем, что Франс читал свои лекции в стране, где католицизм пользовался очень большим влиянием. Писатель не хотел отпугнуть своих слушателей. Обращаясь к ним, Франс говорит: «Я нарушил бы священные законы гостеприимства, если бы выказал малейшее неуважение к вашей совести, убеждениям, вере, к вашему внутреннему миру». Рабле-сатирик далеко не полностью раскрыт в лекциях Франса. И все же они вызвали недовольство католического духовенства. Аргентинский епископ не замедлил обнародовать грозное послание к верующим, в котором обрушивался на Франса, упрекая французского писателя в том, что тот переплыл океан лишь для того, чтобы проповедовать безбожие.
Хотя в лекциях Франса затронуты далеко не все проблемы, связанные с изучением творчества Рабле, хотя решение некоторых вопросов спорно, а порою и ошибочно, все же они представляют большой интерес как по обилию фактического материала, так и по яркому раскрытию художественного своеобразия и гуманизма книги Рабле. В лекциях Франса сочетаются прекрасное знание эпохи, большая эрудиция, глубокая любовь к Рабле и блестящее мастерство рассказчика.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Милостивые государыни и
милостивые государи!
Прежде всего позвольте выразить вам свою признательность и сказать, что я в восторге, что я горжусь тем приемом, какой был мне оказан в вашей прекрасной стране. Те знаки особого внимания, которыми вы осыпаете меня с момента моего приезда к вам, я принимаю единственно потому, что отношу их не к себе, ибо я — ничто, а к тому, кого я собой представляю. В моем лице вы чествуете дух Франции, родственный вашему духу, чествуете язык, литературу и традиции, которые в старой Европе, той Европе, что и вам и мне — мать, давным-давно сблизились, сроднились, срослись с вашим языком, с вашей литературой, с вашими традициями; вы чествуете латинский гений, духовный союз детей Мольера с наследниками Сервантеса. Мои латинские друзья и братья, вы, чьи предки совершили в Европе столько великих и прекрасных подвигов, вы, которые в этом Новом свете, столь обширном и столь плодородном, ныне закладываете основы цивилизации будущего, — примите привет от гостя, взволнованного и восхищенного величием вашей юности! Великодушие славных предков, старая Кастильская гордость в сочетании с благородством и прелестью ваших нынешних нравов — таков ваш вклад в духовную жизнь человеколюбивого нового времени. Я приветствую в вашем лице не только великое прошлое, но и великое будущее.
А вам, дорогие соотечественники, прибывшие
в эту дружественную страну, чтобы под ее бело-голубым флагом применить свои силы, знания и способности, и нашедшие самый радушный прием, — вам, французы, собравшиеся здесь послушать своего земляка, я любовью плачу за любовь.Милостивые государыни и
милостивые государи!
Лишь после долгих размышлений, все тщательно взвесив, выбрал я предмет для нашей беседы, и если я в конце концов остановился на Рабле, то у меня есть для этого свои основания. Я решил, если только вы ничего не имеете против, изучать вместе с вами творца Пантагрюэля, во-первых, потому, что я его немного знаю; во-вторых, потому, что это очень большой писатель и среди других великих писателей один из наименее известных и наиболее трудных для понимания; в-третьих, потому, что история его жизни и творчества за последние годы полностью восстановлена учеными, и я могу познакомить вас с новейшими любопытными открытиями в этой старой области; наконец, главным образом потому, что творчество этого великого человека прекрасно: оно учит нас мудрости, терпимости, благодетельной веселости, тешит и питает наш ум, помогает нам овладеть драгоценным искусством смеяться над врагами, не испытывая ни ненависти, ни злобы. Все это, на мой взгляд, достаточно веские соображения. Кроме того, меня, быть может, невольно соблазнила самая трудность задачи. Познакомить вас с Рабле, с великим Рабле, с подлинным Рабле, никого при этом не задев, не покоробив, не возмутив, ни разу не оскорбив самый целомудренный слух, — предприятие рискованное. Однако я уверен, что вполне достиг своей цели. Я ручаюсь, что не произнесу ни единого слова, которое могло бы оскорбить самую нежную стыдливость. Но и это еще не все. Жизнь Рабле тесно связана с великой эпохой Возрождения и Реформации — той эпохой, когда возникла современная человеческая мысль. Это обстоятельство также повлияло на мой выбор. Я надеюсь, что широта темы придаст силу моим словам. Я буду говорить совершенно свободно, как и надлежит говорить с вами. Именно потому, что я глубоко уважаю вас, я не утаю от вас всего, что, с моей точки зрения, соответствует истине. Но ведь вы же сами — поборники истины! Я знаю, я чувствую, что ступил на свободную землю, где мысль свободна от оков. Не говорить с вами откровенно и прямо — значит обидеть вас. Вы меня позвали. И вот я весь перед вами — с открытой душой и чистым сердцем. Но, само собой разумеется, я нарушил бы священные законы гостеприимства, если б выказал малейшее неуважение к вашей совести, убеждениям, вере, к вашему внутреннему миру.
Я тоже что-то исповедую, во что-то верю. И если бы, паче чаяния, моя вера и мои убеждения подверглись в этой гостеприимной стране ожесточенным нападкам, я бы на это ответил спокойным молчанием, ибо я держусь того мнения, что человеку на то и дан разум, чтобы не выходить из равновесия, и что человек, духовно независимый, не должен на такие выпады обращать внимание. Но к чему искать облаков на ясном небе? По вашему приглашению я вместе с вами нахожусь в тихом краю, в краю литературы, где царят согласие, мир, дружба, благоволение.
Милостивые государыни и
милостивые государи!
Чтобы вы отчетливо представили себе жизнь и творчество великого писателя, лучше, мне думается, расположить факты в хронологическом порядке. Поэтому я буду рассказывать вам все, что известно о Рабле, начиная со дня его рождения и кончая его смертью; книги же его мы будем изучать по мере их выхода в свет.
Я сознаю, что для такой аудитории я не подхожу. Впрочем, во всем надо соблюдать меру, даже в скромности.
В одном из благословенных уголков Франции, возле леса, у подножья крутой горы, увенчанной старинным замком Плантагенетов и Валуа, на правом берегу Вьенны, стоит первый город в мире, как отозвался о нем его достославный питомец, во всяком случае — знаменитый город. Надпись на его гербе удостоверяет это:
Шинон, Шинон, Шинон, Шинон! Хоть мал, но всюду славен он. Его старинной кладки стены Глядят с холма на воды Вьенны. [491]491
Перевод Ю. Корнеева.
Город весьма древний, названный Григорием Турским — Каино, на основании чего шинонец, с которым нам предстоит познакомиться, приписывал его постройку первому строителю городов — Каину, Шинон в конце XV — начале XVI столетия весело подставлял ласковому солнцу Турени свои кривые улицы и возносил к нему колокольни и башни. В ту пору Антуан Рабле, сьёр де Ладевиньер, лиценциат прав, занимался адвокатурой, а в 1527 году его, как старейшего местного адвоката, облекли на время отсутствия наместника и его помощника по судебной части высшей юридической властью, простиравшейся на весь Шинонский округ. Отец его умер молодым; мать, Андреа Павен, сочетавшись вторым браком с некиим сьёром Фрапеном, родила ему шесть человек детей, причем один из ее отпрысков, впоследствии — анжерский каноник и сеньор де Сен-Жорж, написал на пуатевинском наречии несколько прелестных и забавных ноэлей [492] .
492
Ноэль — песня, прославляющая рождение Христа.
От матери, скончавшейся в 1505 году, к Антуану Рабле перешли по наследству поместье, замок и дворянский титул де Шавиньи, а также все феодальные права: судебные, административные, имущественно-цензовые, права на взимание податей и установление повинностей, на сенные покосы, рыбные ловли и пастбища, принадлежавшие покойной.
В городе у него был обширный дом, позднее получивший название «Дома пирожника Иннокентия»; в конце XVI века его превратили в кабачок, на вывеске которого красовалась минога. При доме имелся погреб. Чтобы проникнуть туда, надо было в противоположность тому, что делают обычно, когда идут в погреб, подняться на столько ступенек вверх, сколько дней в году, так как погреб находился значительно выше жилого помещения — на уровне замка, господствовавшего над городом. Затем, взобравшись на верхнюю ступеньку, вы, прежде чем войти, должны были еще спуститься по сводчатому переходу, расписанному фресками. Вот почему этот погреб именовался «Разрисованным погребком».
Антуану Рабле принадлежала также в Сейийском приходе, в доброй миле от Шинона, напротив Рош-Клермо, мыза Девиньера, от которой происходит один из его титулов. Земельный участок при усадьбе был засажен так называемым «сосняком». «Сосняк» — это черный мелкий виноград, гроздья которого напоминают сосновые шишки. Сказать, что девиньерский виноград был восхитителен, — значит, еще ничего не сказать. Послушайте лучше речь, которую, растянувшись на густой траве, произнес в Соле некий пьяница, местный уроженец, в то самое время, когда появлялся на свет Гаргантюа: «О лакрима кристи! Это из Девиньеры! Славное белое винцо! Бархат, да и только, честное слово! Ах, что за вино! Корноухое, чисто сработанное, из лучшей шерсти!» «Сработанное из лучшей шерсти!» — наш пьянчуга пользуется выражением одного из персонажей фарса о Патлене [493] — торговца сукном, расхваливающего свой товар. В слове же «корноухое» содержится намек на обычай шинонцев разливать хорошее вино по кувшинам «с одним ухом», иначе говоря — с одной ручкой. Знатоки утверждают, что, при всей своей доброкачественности, местное вино было вино простое, мужицкое и что рядить его в столь пышные одежды нет никаких оснований. Но мы не станем их слушать. Лучше поверим на слово солейскому пьянчуге. Раблезианцам не пристало сомневаться в качестве девиньерского вина.
493
Фарс о Патлене — «Адвокат Патлен», французский фарс середины XV в. Образ пройдохи Патлена приобрел во Франции большую популярность, отсюда выражение «пателинаж» — хитрость, обман.