8–9–8
Шрифт:
Содержимое сумки летит на пол: осколки какой-то керамики, старые открытки, письма (они поновее и подписаны до боли знакомым Габриелю почерком), сережки, дешевые браслеты, пухлая тетрадь, похожая на конспект, огрызки карандашей —
и зачем только Птицелову весь этот хлам?
Чтобы прятать в нем то, что по настоящему ценно: дневники.
Их около десятка, а значит, можно не волноваться о «долгосрочном сотрудничестве» и о феерической судьбе «нового короля триллеров». Лет на пять этого хватит, а потом…
— Здесь есть совсем старые истории, — поясняет Птицелов. — О молодой террористке. О девице из Касабланки, которая хотела иметь большую семью. О следователе, которая не носила туфель на высоком
каблуке, но при этом любила совать свой нос куда не надо… А есть кое-что поновее. Сентиментальная сага о женщине-радиоастрономе. Детектив о детективе, свихнувшемся на поисках своей сестры. Роман-декаданс о девчушке, которая имела обыкновение шастать в виртуальном пространстве и цеплять там парней, а это, как ты сам понимаешь, добром не заканчивается… Ну и еще кое-что м-м-м… нескучное. Держи.Габриель тянет руки к дневникам.
— Э-э! Кроме этой, малыш, кроме этой! — Багги оставляет один дневник себе. — Это история еще не дописана. Мелодрама о жизни двух сестер-иностранок, до смерти любивших одного человека и расчленивших другого. Одна пережила это спокойно, а другая повредилась умом… Как тебе сюжет?
— Нет слов, Багги, нет слов!
Боясь, что Багги передумает, Габриель сгребает дневники в охапку и прижимает к груди.
— Я очень признателен тебе, Багги Вессельтофт. Ты даже не представляешь, как это важно для меня.
— Пустое, Габриель.
— И я не хотел бы, чтоб мы потерялись в этой жизни…
— Теперь не потеряемся.
— Сегодня мне надо кровь из носу успеть на мадридский поезд…
— Успеем. Моя колымага к твоим услугам. Так и быть, подброшу тебя до вокзала…