95-16
Шрифт:
Джонсон сделал шаг вперед и сжал кулаки.
— Говори!
Презрительная гримаса искривила губы немца.
— Я приказал забрать его с вокзала, — нехотя признался он.
— Кому приказали? — настаивал Шель.
— Одному из моих людей.
— Откуда он знал, что находится в чемодане?
— Я ему сказал.
— А вы откуда знали? — Шель тоже встал и склонился над Грубером.
— Мне сказали.
— Кто? Кто же, черт возьми?
— Не знаю. — Немец беспомощно пожал плечами, но, поглядев на мрачные, недоверчивые лица, торопливо добавил: — В самом деле не знаю. Сегодня утром у меня произошел странный разговор по телефону. Кто-то спросил, не хочу ли я заработать тысячу марок. Я подумал, что меня разыгрывают, и хотел уже повесить
— И что же было дальше? — спросил Шель.
— Через несколько минут после этого разговора один из моих людей сообщил мне, что разыскиваемый чемодан находится в камере хранения на вокзале. Я приказал забрать его оттуда. В это время мне позвонили из прокуратуры. Я понял, что должен изловчиться и оставить чемодан у себя, а затем получить обещанные деньги, и разыграл небольшую комедию… Вот и все.
Шель молча смотрел на инспектора. Насколько можно верить этим признаниям? Неожиданная красноречивость немца настораживала. Вначале из него приходилось вытаскивать каждое слово, а тут он без запинки выложил целую историю, причем без всякого нажима с их стороны. Рассказ мог бы показаться логичным, не будь в нем стольких неточностей. Тем не менее трудно было найти какую-нибудь зацепку и доказать противоречивость его слов — для этого им слишком мало было известно. Но все же они узнали чрезвычайно важную вещь: подтвердилось предположение о существовании лица, очень заинтересованного в получении лежащих перед ними бумаг.
Журналист внимательно изучал Грубера. Почему он не отдал документы? Почему хотел уехать из Гроссвизена? Шель восстановил в памяти разговор, подслушанный в «Красной шапочке».
— Что ты обо всем этом думаешь, Пол?
— Вы осмотрели содержимое чемодана? — спросил Грубера американец.
— Я только проверил, лежат ли внутри папки, о которых шла речь, но не заглядывал в них. Да я и не разбираюсь в этих делах…
— Спроси его, Пол, почему он собирался уехать, — вмешался Шель.
Грубер сел на тахте.
— Это еще что за выдумка? — спросил он.
— Кэрол придется подтвердить мои слова…
Джонсон повернулся к жене. Кэрол смотрела на Шеля.
— Я не понимаю, о чем вы говорите и откуда у вас такие сведения, — медленно произнесла она.
— Понятно, — буркнул Шель. Он видел, что Кэрол пытается избежать дальнейших осложнений. За это ее трудно было осуждать. Чувствуя на себе вопросительный взгляд Джонсона, он сказал: — Не стоит над этим задумываться, нам предстоит решить более важные проблемы. Каким способом и когда это таинственное лицо собиралось с вами связаться? — обратился он к Груберу.
— Я ведь уже говорил: он хотел, чтобы я оставил чемодан у себя, пока он кого-нибудь не пришлет.
— Да, но он никого не прислал?
— Не знаю, меня не было в участке.
— Почему?
— У меня были другие планы.
— Какие? — допытывался Шель.
Грубер сжал
губы. Журналист вопросительно посмотрел на Джонсона. Тот поднялся:— Оставь его, Ян. Поехали ко мне домой, там поговорим спокойно.
— Боюсь, нам не удастся поймать такси в этом районе.
— О, я уверен, что господин инспектор предложит нам воспользоваться его автомобилем. Ключи, кажется, у тебя? — И, не дожидаясь ответа, он поднял чемодан. — Пошли! А ты, Кэрол?
Проходя мимо тахты, молодая женщина старалась избежать взгляда Грубера. Выходивший последним Шель не сумел удержать вертевшейся на языке злорадной фразы:
— Спокойной ночи, господин инспектор, приятных сновидений!
Закрывая за собой дверь, он услышал грубое ругательство и усмехнулся. Таинственный противник постепенно теряет контроль над своими марионетками. Ниточки, за которые он до сих пор так ловко дергал, все больше и больше запутываются.
Беспокойная
ночь
Джонсон приготовил бутерброды и сварил кофе. Кэрол ушла, сославшись на головную боль.
— Не знаю, стоит ли продолжать чтение этих чудовищных отчетов, — сказал Джонсон, наливая кофе. — Поскольку мы уже знаем, что это результаты зверских опытов доктора Шурике, следует обсудить дальнейшие шаги.
— Шурике! Вот единственный человек, который может быть по-настоящему заинтересован в этих бумагах. Но ведь он, кажется, в Барселоне? — спросил Шель.
— Да, сразу же после капитуляции он удрал из Германии в Испанию и до сих пор живет там. — Джонсон пододвинул Шелю тарелку, приглашая его приступить к ужину.
Внезапно у Шеля мелькнула какая-то неопределенная мысль. Где-то в подсознании вертелась незначительная деталь, к сожалению слишком ничтожная, чтобы за нее можно было ухватиться. Он напряг всю свою волю в надежде, что сможет с помощью этого неуловимого звена связать уже установленные факты, однако на ум приходили только сменяющиеся с молниеносной быстротой и без всякой логической связи обрывки мыслей.
Джонсон отставил чашку.
— Я завтра захвачу чемодан с собой и обо всем расскажу прокурору. Тогда мы и решим, как поступить с Грубером.
— Леон писал в своем письме: «Если о моем открытии узнают, меня не оставят в живых…» — сказал Шель. — И кто-то действительно узнал о его открытии.
— Стоит ли к этому возвращаться? Завтра нашим делом займутся специалисты.
— Леон также писал: «Я никому не могу доверять», — продолжал журналист. — Теории относительно его невменяемости в свете последних событий утратили многое из своей первоначальной значимости. Доктор Менке… — прервал он себя на полуслове. Тревожная мысль снова мелькнула у него в голове.
— Не думаю, чтобы Менке принимал во всем этом участие.
— Нет… Если сделать из последних событий логические выводы, нетрудно заметить, что многочисленные предпосылки приводят к одному заключению.
— А именно?
Шель не ответил. Он пока еще в страшном напряжении пытался связать между собой оборванные концы нитей.
— Есть! — вдруг с воодушевлением воскликнул он, выпрямляясь. — Давай-ка откроем еще разок чемодан. Мне хочется кое-что проверить, удостовериться…
— Это еще что за новости?
— Заметки на полях! Тот же самый почерк… Я хочу сравнить характерные особенности…
— С чем сравнить? — спросил Джонсон, раскрывая чемодан.
Шель вынул из бумажника рецепты, которые он забрал из комнаты Леона, потом развязал тесемки верхней папки. Перелистав несколько страниц и обнаружив на одной из них сделанные от руки пометки, он положил рядом рецепты и стал сравнивать форму, наклон и характер соединения букв. Рецепты, правда, были написаны по-латыни, но отличались одной особенностью, характерной для готического шрифта, некоторые буквы заканчивались острыми углами. Сходство было несомненным. Окончания «ке» в подписях, хоть фамилии и были разными, ничем друг от друга не отличались.