A and B, или Как приручить Мародеров

Люциус остановился напротив женщины, нависнув над ней своим длинным худощавым телом, и его стройная тень накрыла ее с головой.

— Ты знаешь, что мы поступаем верно. Мы ведь уже столько говорили об этом! Она никогда не согласится отступить в сторону. Никогда. Держать ее в плену вечно я не могу. Она найдет способ убежать и снова окажется в компании Блэка, Поттера, Паркер. В компании смертников. Всегда будет на линии огня, и это лишь вопрос времени, когда ее уничтожат в очередной схватке. Ты хочешь этого?

Серена посмотрела на него долгим отчаянным взглядом и опустила веки, словно удерживать их открытыми было невыносимо тяжело.

— Она не простит себе бездействия, Серена! Но если она сможет забыть о том, что сделала… Тогда ее совесть будет спокойна. Она теряет свою магию, но может быть, нам удастся изменить ее отношение к этому, изменив ее память. Можно будет сказать, что она потеряла магию при неправильном эксперименте с зельем, или сказать, что сама отказалась от нее. И она поверит в это! Вы счастливо проживете свою жизнь на другом материке, в другой стране. Мать и дочь. Я дам вам столько денег, сколько будет необходимо. Может быть, она выйдет замуж или найдет свое дело… Она сможет быть счастлива. Едва ли это возможно на войне.

Серена подняла на него глаза.

— Я была плохой матерью.

— Да.

— И ей пришлось воспитывать себя самой.

— Да, и у нее неплохо получилось.

— Это шанс и для меня…

Люциус смерил Серену равнодушным взглядом.

— Мои люди вывезут вас через границу, когда все будет закончено. Я уже подготовил ваши документы и новый дом. Не сочти за грубость, Серена, но излишней любви к тебе создавать мы не станем. Тебе придется хоть однажды постараться самой, чтобы дочь полюбила тебя искренне. — Малфой вздохнул. — Конечно же мы частично изменим твою внешность и внешность Беаты, чтобы вас нельзя было легко узнать в толпе. Первое время рядом с вами будет находиться один мой доверенный человек, Александр Гринграсс. Он всегда был истинно предан Малфоям, о нем не придется беспокоиться. Он позаботится о Беате и о тебе.

Серена помолчала.

— Ты уверен, что для ее психики не будет последствий?

Люциус обернулся, полыхнул глазами и с яростью взглянул на сжавшуюся в кресле женщину. Затем подошел к высокому шкафчику, смотревшемуся очень чуждо в этой комнате, словно его привезли недавно и в спешке. Люциус медленно коснулся дверцы, и та бесшумно распахнулась. Внутри друг на друге лежали бумаги, образуя аккуратную высокую стопку. По бокам торчали разноцветные закладки и даже в полусумраке комнаты было видно, насколько потрепаны листы, словно их перечитывали до дыр раз за разом и постоянно что-то правили.

— Что это? — озадаченно спросила Серена.

— Жизнь твоей дочери.

— Что?

— Новая. Жизнь. Твоей. Дочери.

Люциус выталкивал из себя слова, пристально глядя на стопку бумаг и до боли сжав в ладони набалдашник трости.

Серена не понимала.

— Ты действительно думаешь, что это так просто — взять и изменить человеческую память? — тихо, почти угрожающе начал Люциус, и его голос извивался как змея. — Поменять имя, стереть воспоминания о друзьях, заменить их новыми?

Серена молчала.

— Сделать документы, занести вас в новую систему, купить дом, оформить страховку, придумать легенду и историю — со всем этим может справиться любой, кто хоть немного умнее лукотруса. Достаточно лишь иметь деньги. Но изменить память, не изменив личность человека… — Люциус скорбно вздохнул. — Это сложно, Серена. Это немыслимо сложно. Это строжайше запрещенная техника, которую разрабатывают некоторые невыразимцы, и за применение которой карают в разы страшнее, чем за использование Империуса. Это ключ к управлению людьми, можно даже сказать, к созданию новых личностей в старых телах, но этот ключ очень сложно подобрать. Для каждого — он разный.

Глаза Люциуса мерцали.

— Я собрал лучших врачей, психомедиков, целителей, магов — всех тех, кто верно служит Малфоям и будет молчать. Будет молчать, не потому что Малфои платят им, а потому что они были преданны нашей семье столетиями, и эта преданность впитывалась в них с молоком матери. Наше верные и незаменимые вассалы, которые находятся повсюду. Они могут быть незаметны с первого взгляда, но их так много, что бороться с ними — все равно, что бороться с муравьями. Они — причина величия моей семьи. Они, а не деньги. — Люциус залпом отпил виски из граненого низкого бокала, налил еще и подал Серене. — Они анализировали жизнь Беаты и ее личность, раскладывали ее по полочкам, пытаясь понять ее, пытаясь стать ею. Записывали все произошедшие с ней события и ее поведение. Изучали всех тех, с кем она когда-либо беседовала, проверяли их память тоже. Их задачей было — сохранить ее личность, тотально изменив память. Сохранить человека, но создать для него новую жизнь. Но мы не можем сотворить все это против ее воли. Если бы она не дала согласия, она бы не дала доступа ко многим своим воспоминаниям, и это и есть причина, по которой я заключаю с ней обет. Моим магам понадобится неделя, а быть может и месяц, чтобы выполнить последний этап работы. А ты в это время сможешь сыграть роль скорбящей матери для всех остальных. Быть полезной хоть в чем-то.

Серена сидела, сжав в руках бокал, но так и не притронувшись к виски, а Люциус все говорил своим низким хриплым голосом.

— Поэтому не стоит думать, что она погибнет, Серена. Она останется собой. Такой, как если бы никогда не поступила в Хогвартс. Такой, как если бы не встретила Сириуса или Эмили, не узнала, что ее отец оборотень или что ее мать убила собственную бабушку. Не у всех есть шанс на новую жизнь, Серена, но я постараюсь дать его Беате.

— Ты задумал это довольно давно, не так ли? — задумчиво спросила Серена. Теперь она смотрела на Люциуса пронзительно, пытаясь сделать то, что никому не удавалось — прочитать его. — Должно быть, нужны немалые душевные силы и старания, чтобы воплотить в жизнь все это?

— Да, — коротко и неясно ответил Люциус и отвернулся. — Я решил, что я единственный, кто действительно знал ее тогда, когда она была еще ребенком и не скрывала свое нутро от мира. Я был с ней рядом, когда она сбежала из дома. Был рядом, когда мы нашли ее отца. Это не дает мне право изменять ее жизнь, но это дает мне возможность сделать это правильно. И я ей воспользуюсь.

Люциус раздраженно запахнул камзол, не глядя на Серену.

— А сейчас… — он со стуком впечатал трость в пол. — Я хочу попрощаться.

Во временной комнате Беаты так же, как и во всем доме, горели свечи. Ее волшебная палочка лежала рядом, сломанная.

Символ новой жизни.

Жизни без друзей, жизни без любимых, жизни без памяти.

Беата сидела на кровати с застывшим, пустым лицом и, хотя ее дверь была открыта, а заклинание с нее снято, не пыталась бежать. Эта сделка казалась ей правильной. Она представить себе не могла, что Малфой пойдет на такое, что предложит ей подобное. Это было за гранью добра и зла, что-то настолько жуткое и невероятное, чего невозможно было ожидать от старого друга.

Но… это решение выглядело изящным, очень малфоевским.

Сколько понадобилось Люциусу, чтобы додуматься до этого? И сколько на самом деле сил он потратил, чтобы заставить себя решиться и предложить это ей? Беате хотелось верить, что очень и очень много.

Люциус вошел без стука, прислонился к косяку, сложив на груди руки.

— Я готов заключить обет, — просто сказал он. — Готова ли ты?

Беата медленно, заставляя себя, кивнула.

Люциус помолчал, выжидая, но Беата больше не сказала ни слова и он начал первым: