A Lost : Некоторые тайны истории стоит приоткрыть

— Стоп? Что ты сказала?
– Надя подпрыгивает на постели и схватив соседнюю подушку швыряет ее в мать.

— Если бы это была бутылка виски, то я сочла бы это за оскорбление, - Кетрин ловит подушку и прикусывает губу.

— Ты оставила Николину с отцом? Зная твою паранойю, - Надя потягивается, пытаясь встать с постели, но после бессонной ночи перед ее глазами все расплывается.

— Объявляю день матерей и отцов, - Кетрин подходит к дочери и садиться на постель рядом с ней. — Я проведу этот день с тобой, и тебя ждет встреча с Бруком. Мне нужен был выходной после всей этой истории с Рейтией, и я не успокоюсь, пока не сожгу эту ведьму.

— Спасибо, мам, - слышала имя " Брук." Надя улыбается и кладет голову на плечо матери. — Я разговаривала с Рейтией, и она не тронет нашу семью. Я это обещаю. Это из-за меня произошла вся эта история с твоей беременностью.

— Я уже и забыла, - улыбается Пирс обнимая дочь. — Собирайся.

Пока Надя готовилась к поездки Пирс зажмурила свои глаза, вспоминая вчерашнюю ночь и разговор с мужем.

Кетрин и Элайджа.
–

Параноик. Зацикленная на защите дочери и семьи. Такой стала Кетрин Пирс. Появление новорожденной малышки лишь усугубило ее паранойю. Она не отходила от малышки ни на шаг и не подпускала даже самых доверенных слуг. Она не спала. Она не пила кровь. Она забыла обо всем. Для нее существовала только дочь. Николина сейчас для нее мир. К ней боялись подходить даже Ая и Кейтлин, не говоря об Эддисон, которая, еле увернулась от летящей в ее вазы, тогда Элайджа понял, что пришло время ему вмешаться.

Он тяжело дышит, опускается в кресло. Элайджа не мог наблюдать за тем, как его жена изводит себя, но, похоже, сейчас Пирс это не волновало. Ее волновало только то, что ведьмы могут прийти за Николиной. Раздосадовано срывает с шеи галстук. Злость на самого себя переполняет первородного. Элайджа зол на себя, потому что его любимая поступает с собой так.

— Катерина…

В первые минуты Кетрин даже хотела бросить в мужа что-нибудь тяжелое, ведь он мог разбудить Николину, которая сладко спала на руках матери. Но Кетрин сдерживала такие порывы - уж слишком она любила Элайджу.

— Тише, прошу тебя.

Элайджа тут же решил подойти и жене, но Кетрин вздрагивает и не отводит взгляда от дочери.

— Как чувствуете себя, моя Катерина?

С несвойственной ему нежностью убирает пряди ее волос, а потом касается губами взмокшего лба.

— Немного устала, ваша дочь порядком измотала меня, появляясь на свет, а теперь и капризами и сегодня она мало еле, и это разозлило меня настолько, что разбила пару детских бутылочек, но это нормально. Я справлюсь.

У нее на лице столько нежности, ведь на нее руках спит ее дочь.

— Но я...
– он опускает глаза, чтобы скрыть радость, сияющую в его глазах. — С момента нашей свадьбы, ни один мужчина, кроме меня, не касался твоего тела. И не коснется, если ему жизнь дорога.

— К чему этот разговор?
– она нежно касается твердой щеки, прижимая ладонь к прохладной коже. — Я уже давно послала любовь к черту.

— Это неправильно, Катерина. Любовь – это величайший дар. К тому, что у моей семьи есть одна традиция, - уверенно начинает Элайджа.

Почему-то она вспоминает, их ночи, наполненные страстью. Он всегда казался жестоким и любящим. Настоящим.

— Ах, ты о том, что имя выбирает отец, но я не могла тебе позволить испортить все, - шепчет Пирс.

Он наденет массивный перстень, с геральдической лилией, на ее тоненький палец, а потом бросит взгляд на дочь - точную крошечную копию Элайджи Майклсона.

— Так ты выбрал имя?
– Кетрин смотрит на перстень. — Я посмеюсь с того, насколько оно ужасное.

— Ребенка должен нарекать отец. Такое поверье издревле ходит среди моего народа, - объясняет первородный.

— Как и то, что жена должна сжечь себя, после гибели мужа, - Ребекка рассказывала Пирс о традициях. — Некоторые традиции необходимо ломать, а правила нарушать. Некоторые нужно соблюдать.

Он смотрит на жену и понимае,т насколько серьезно она говорит.

— Я возьму ее на руки?

Элайджа никогда не спрашивал, но сейчас он лишь хочет доказать своей жене, что сумеет защитить их семью. Никакие ведьмы не смогут отнять их счастье. Она видит это в его взгляде, но Кетрен Пирс понимает, что Рейтия не оставит это так. Когда плачет личная женщина Элайджи Майклсона, то он не оставит ее одну. Он к ней максимально близко и внимателен. В ответ на женские слезы не надо никуда бежать. Не надо никого спасать. Не надо никого наказывать. Обязательно окажется, что спасать и наказывать надо было совершенно наоборот. Женщину надо любить так, чтобы всем остальным мужчинам было мучительно больно, что они так не умеют.

— Я рядом…

Она всхлипывает, а ее слезы медленно капают по ее щекам. Если она плачет, то Элайджа подставит свое плечо, чтобы она могла выплакаться в него.

— Ты устала.

Элайджа кладет свою руку ей на плечо, и она оборачивается, на секунду, заглядывая ему в глаза.

— Нет, Элайджа. Я не устала. Не устала. Слухи о клинке с черепом. Он опасен, и я планирую заполучить его. Тогда я успокоюсь.

— Всего лишь слухи, моя Катерина. Я убедился в этом. Позволь мне защищать нашу семью. Я должен делать это, а ты не должна беспокоится о том, что ведьмы придут за нашим ребенком.

— Обожаю умных врагов. Рейтия обманула нас всех. Ей нужно будет придумать, что получше. Да ладно Элайджа. Ты не сможешь придумать дьявольский план. Что бы ты не планировал, это не сработает. План Клауса тоже провалится. Если убьем ведьмочку, то ковины отомстят. Уж слишком они любят своего нового регента.

— Ну, если наиболее дьявольская женщина не может во всем разобраться. Значит, хоть что-то я делаю правильно. Думаю, у некой " The woman. " появилось новое дело.

— У меня теперь реальное дело. А, я и забыла, что тебе нужна дьявольская женщина, на твоей стороне. Я люблю тебя так сильно и так счастлива с тобой, что ужасно боюсь, что могу проснуться, и обнаружить, что ничего этого в самом деле не было.

Кетрин продолжила шептать в полумраке спальни передавая спящую крошку Элайджи .

— Ни нашего первого поцелуя, ни моего признания в любви, ни нашей первой ночи, в Чехии, ни сломанного позвоночника, ни моря, ни твоего прощения, ни проведенного времени в Новом Орлеане, ни ревности, ни измен, ни рождения Нади и Николины, ни предложения, ни нашей свадьбы, ни нашей поездки в Лондон. Я так боюсь, что ты можешь оказаться не моим. Это какая-то паранойя. Моя любовь... Паранойя. Странно и глупо, правда? Я ведь никогда не хотела жить вот так... Семьей. Но рядом с тобой… Рядом с тобой мне будет мало даже нашей вечности.

— Ты будешь считать меня слабым, Катерина, если сейчас я скажу, что меня терзают почти идентичные страхи?

Внезапно, но не сомневаясь ответил Майклсон, что Пирс вздрогнула от неожиданности, а затем перевела взгляд на Николину, которая продолжала спать, но теперь уже на руках отца.

— Ой, я думала, ты не справишься.

— Я перестал спать с тех самых пор, как, родилась Николина. Ну, я просто смотрю на тебя и на дочь. Потому что мне тоже мало будет даже вечности, я не хочу упустить ни одной секунды. Но, ты не замечала этого из-за своей паранойи.