А началось с ничего...

— Руки мыл? Лезешь ты.

— Они чистые.

Ухватил ложку, давится да ест. Ложкой уж мозолей не натрешь.

— Мам, дай хлебца еще.

— Что ж твой Петька тебя не покормил? Батрачил, батрачил на него.

Сын промолчал, отец хмыкнул и зашуршал газетой. Быстро он их прочитывает: «От советского информбюро» да заголовки, какие покрупнее, и спать. А сегодня расчитался.

В дверь резко постучали.

— Входите! — Отец отложил газету.

Входят. Лейтенант и Соболев. Козырнули по очереди. И не «здравствуйте», не «добрый вечер»: сразу видать, зачем пришли.

— Мы из милиции. Я…

— Знаем: новый начальник лейтенант Зотов, — не совсем вежливо, точнее, совсем не вежливо перебил его отец. — Присаживайтесь, граждане или товарищи, как прикажете вас называть, гостеньки дорогие?

Мать молчком поставила перед милиционерами по стулу и спряталась за печь.

— Да мы не в гости… — Зотов кашлянул в кулак.

— Уж не с обыском ли?

Лейтенант совсем растерялся и сказать не знает что.

— Понимаете… У нас нет санкции прокурора на обыск, и, как видите, мы без понятых. То есть, Илья Анисимович, мы не предъявляем вам никаких обвинений…

— Этого еще не хватало, — опять перебил лейтенанта отец. «Зря грубишь, папаша, они все знают», — хотел шепнуть отцу Сергей.

— Я пока не предъявляю вам никаких обвинений, — вежливо продолжал Зотов, — но согласитесь сами: работа при хлебе в такое время — соблазн. У любого, пусть даже самого честного гражданина, могут быть заскоки, верно?

Отец кивнул:

— Верно. И у блохи бывают заскоки. Вы поконкретней.

— Конкретно: позвольте нам кое-где посмотреть.

— На каком основании? А если я вас сейчас вежливо вытурю?

— Вернуться нам недолго, но тогда для вас хуже будет.

— Ты меня не стращай. Я сам кого хочешь напугаю. Мальчишка.

— Так вы разрешаете или нет?

— А вы уверены, что найдете, чего ищете?

— Допустим, уверен.

— Мерин тоже был уверен, что жеребеночка родит. В подпол полезете? Или в погреб вас проводить?

— Угадали, Илья Анисимович: начнем с погреба. Дайте ключик от него.

— А погреб не заперт. Сын! — Сережка вздрогнул. — Зажги им другую лампу.

— Спасибо, у меня фонарик есть. Соболев! Останьтесь здесь.

По двору проползло продолговатое пятно света. Маятник ходиков отсчитывал последние секунды отцовской воли. Вполне могут арестовать. Покаялся — может, и ничего бы, а он вон как грубил. Сейчас вернется, скажет: собирайтесь, Илья Анисимович. Зря он посмеивается, дело не шуточное.

А Зотова нет и нет. Мать посуду перемыла, за квашню принялась, отец на второй заход пошел газету читать, Соболев истомился ждать начальника, топчется под порогом. Неужели еще чего обнаружил?

— Машину подгонять, товарищ лейтенант? — шагнул навстречу ему Соболев.

— Машину раньше нас с тобой подогнали. Видел дрова во дворе? Так вот обратным рейсом мешочки уехали. Надеюсь, на элеватор? — повернулся Зотов к отцу.

— Я-то надеюсь на элеватор, а вот вы то на что надеетесь? А, л-лей-те-нант? Я это так не оставлю.

— Я тоже. До встречи в райкоме.

— Ты нам пальцем не грози. Мне Колчак пальцем грозил. С обыском он явился…

Милиция ушла, отец остался. Вот когда Сергей сообразил, что ведь это и вправду нет никаких мешков. А что теперь ему будет? Будет что-нибудь, отец ремень снимает. Ремень широкий, трофейный, в Антанту с убитого англичанина снятый. Мать в горницу — шмыг. Снял. Сложил вдвое. Пропустил меж пальцев, выравнивая концы. Выровнял. Сейчас ка-ак врежет! Нет, не врезал. Вздохнул, повесил на гвоздь, ворот толстовки расстегивает. Расстегнул до последней пуговички, поскреб грудь, начал стягивать. Толстовка застряла на угловатой голове, затрещали швы. Выкарабкивается из нее, согнулся, а спина мокрая. И вроде бы не у горячей печи сидел.

— П-помоги, д-дармоед.

Стащили вдвоем.

— Ф-фу, чуток было не задохся. — Устало опустился на лавку. — Ну, доволен?

— Чем?

— Тем. Опозорил мать-отца?

— Я, что ли, опозорил?

— Лучше замолчи! «Я, что ли…» А кто?

Сергей вспыхнул, свет потух. Внезапно, без предупреждения. Дом закачался, черпанул темноты через край и пошел ко дну. Отец чертыхнулся:

— Пробалакал с балбесом с этим, не разулся засветло. Еще ведь и огрызается, главное. Марш дрыхнуть!

Наугад он влепил-таки сыну оплеуху на сон грядущий, зашаркал под порог.

Сергей, не раздеваясь, не разобрав постели, повалился на койку. Ему до слез вдруг стало стыдно и что отец ударил его такого большого, и что он побоялся признаться, как, бывало, маленький, когда проливал молоко, и что все еще беспомощный перед отцом.

Не увяжись он тогда за ребятами на станцию — жил бы да поживал себе спокойнехонько. К отцовскому портфелю привыкал бы, отираясь в летние каникулы на элеваторе, когда другие старшеклассники косили сено, помогали убирать хлеб, копали картошку. А там, глядишь, выстроил бы себе рядом с отцовским такой же Великий Устюг, обзавелся скотиной, ел до икоты, потаскивал бы потихоньку хлебушко с элеватора. А что? Вполне могло. У похожих людей и образ жизни одинаковый. Или, может, одинаковый образ жизни делает людей похожими? Хоть так, хоть так правильно. Не-е. Дети никогда не были точной копией родителей. Пусть чуточку, но лучше, умнее, что ли. Конечно. Иначе люди до сих пор носили бы набедренные повязки и кушали сырых мамонтов.

Сергей вскочил, расправил постель, разделся, присел, как сирота в чужих людях, на краешек и опять задумался.

На ноги они меня ставят, обувают, одевают, учат. Чему учат? Нет, бежать, бежать отсюда надо. Куда? Мало ли куда. В ФЗО можно податься. Или в армию. Во! Точно. Начальник милиции на много ли старше — уже лейтенант, орден имеет… Объясню завтра в военкомате: так и так, дескать, повестку в зубы — ту-ту. Ух, и заявлюсь после войны в Лебяжку… Орденов полная грудь да медалей карман… А папаша ждал все-таки, что я заявлю на него. Но кто мог сообщить, неужели Петька? Не верится. Сергей засыпал.

8

А перед Ильей Анисимовичем все же Петька выслужился. Сергей в милицию, он — к Демаревым. Юркнул во двор, по ограде на цыпочках в сенки, просунул голову на кухню. Запах — в глазах помутилось. Вот сыто живут.

— Дядя Илья, а, дядя Илья, можно вас на минутку?

— Чего тебе, Колесов?

— По секрету. Выйдите сюда.

Прикрыл Петька дверь, невмоготу стало, ждет. Слышит — половицы там заскрипели. Идет. Ага, идет. Вышел.

— Н-н, в чем дело?

— Понимаете ли… Надюшка у нас болеет сильно.

— Обращайтесь к врачу, я тут при чем?

— Обращались. Врач советует кормить лучше.

— Так кормите.

— Хлебца она просит, а где его взять? Немножко, с полмешочка пшеницы бы, дядя Илья.

— Х-ха, х-ха, ха! С полмешочка. Ш-шутник. Что у нас, зерносклад?

— Я не задарма прошу, я новость какую-то скажу.

— Что там за новость у тебя? Уж не война ли кончилась?