…А родись счастливой

— Что ставим? — спросил Игорь. — По стольничку? — И полез в бумажник, где держал некрупные деньги.

— Идёт, — ответили ему по кругу, сбросив на стол по мятой купюре.

— Кому? — спросил усатый.

— Давай по одной, — предложил тот, что сидел, вжавшись в угол противоположной полки.

«Странные ребята», — подумал Игорь. У соседа в свитере морда полная, красная, толстые усы висят, как у писаря в картине «Письмо турецкому султану». В углу напротив — худой, бледный, лоб и подбородок выдвинуты, и лицо кажется каким-то вогнутым. Одет с иголочки. Синие костюм и рубашка в полоску, галстук однотонно-красный. «Сколько же суток он едет в вагоне? И всё время, как выпускник Гарварда?» И третий — парень, как парень. В лёгком пиджаке, джинсах и кроссовках. «Этот наверняка фарцует».

Усатый разбросил еще по карте и обвёл всех взглядом.

— Ещё, — сказал Игорь. И, получив третью карту, слегка похолодел: «Разводят». К вальту были ещё девятка и десятка бубей. — Очко! — тихо выговорил он, бросив открытые карты на столик, и улыбнулся с вопросом: — Новичкам, как на охоте, всегда везёт?

— Этт — точно! — Усатый подвинул «банк» на угол столика к Игорю. — Ещё по стольничку или на «банк»?

«Пошло!» — понял Игорь. Хорошо его подсадили к команде! Ай, да Света! Но ведь и он не зря ЦКШ кончал.

— На все! — предложил он и сдвинул выигрыш в середину столика.

— Крепко. — Сказал «запорожец» и спросил остальных: — Рискнём?

— Я могу только на часы.

Вогнутолицый стал снимать с руки часы, и Игорь увидел его запонки с крупными темно-синими камнями. «Сапфиры? Хорошо стоят!..»

— Я ставлю кроссовки, — вздохнул «фарцовщик». — Новые. «Адидас»! А кто носит «Адидас», тому… ну, и так далее…

— Мне свитер дорог, без него замёрзну. Ставлю усы.

— А может, разберём по стольнику-то и разбежимся по полкам? — спросил Игорь.

— Не по-мужски это, — возразил ему усатый.

Вогнутолицый завозился в своём углу, пошарил в нагрудных карманах костюма, поправил обшлага рубашки с запонками, долгим взглядом посмотрел на усатого.

— Ну, лады, — согласился Игорь. — Банкуй по две сразу. — И заметил, как изменился цвет запонок на рукавах его визави по диогонали. — «Лихо! Крапа нет, мухлюют светом и цветом!»

Не заглянув в карты, Игорь поднёс их ближе к запонкам, потом бросил на стол мастью вниз.

— Сюда посвети! — сказал он, сдерживая дрожь в голосе. — Я эти фокусы с ультрафиолетом со школьной скамьи знаю.

— Так, тихо, фраер! — Нажал ему на плечо усатый. — Не суетись. Никаких фокусов нет. Где ты их увидел?

— В планетарии. Там такую же колоду раскладывали на звёздном небе. Разводить, конечно, не учили… Но мы так же метим купюры…

— Ты чего, мент? — спросил его из угла красногалстучный и снова завозился, выключая свои «сапфиры».

— Я? Менты называют нас «соседями». А вас как кликают?

— Каждого по-своему. А ты, «сосед», не ссышь уже? Ночь на дворе-то…

— Вижу. Но и мы не по одному в вагон садимся. Давайте я вам лучше вашу Свету верну, и тихо доедем, кому куда надо. Хай поднимать не буду. Мы не по этой части едем. Так что лоханулись вы, как вас там? — Игорь чувствовал, как садится от страха его голос и намеренно переходил на шёпот, чтобы не выдать на лету придуманную ложь во спасение.

— А мы — тихо,… — сказал из угла «выпускник Гарварда».

— А я ещё тише, чем ты выключал запонки, включил своего «комарика». Пропищать ещё раз или расходимся? Смотрите… Я могу остаться. Но лучше от этого не будет, — продолжал Игорь, сдерживая готовое рвануть куда угодно нутро.

— Гарантии? — спросил усатый.

— Гарантии Госстрах даёт. А я обещаю, что доедете до места без приключений. Только, чур, больше никого не подсаживать.

— Смотри, «сосед». Мы лоханулись. Но это у нас не часто бывает, — крепко сжал его плечо усатый.

— Догадываюсь. — Игорь высвободил плечо, перекинул через руку дублёнку, прикрыв ею дипломат, и вышел из купе. — Свету я вам верну, сыграете с ней на мою ставку. — И захлопнул за собой дверь. «Теперь — рвать на ближайшей остановке». — Где встанем ещё до Москвы? — тихо спросил он копошившуюся у кипятильника проводницу?

— Скоро Орехово-Зуево. А вы на выход что ли? Стояка пять минут.

— Сколько стоят у вас карты? — спросил Игорь.

— Какие ещё карты? Карта Москвы, что ли?

— Игральные. Только, чтобы новая колода…

— Не держим. Магазин у нас, что ли?

— А косметику?

— Ой, пассажир… Давайте я лучше билет вам сейчас отдам? Или чайком напою?

— Выйду в этом Зуеве, привет передайте Свете, что местом со мной менялась…

Глава 19

Пока молодой и бдительный страж стеклянных дверей в холле телестудии разглядывал Любу и выспрашивал, откуда у неё визитная карточка председателя комитета, возле них остановился высокий представительный мужчина в лёгком чёрном пальто и с открытой седеющей шевелюрой. Увидев его, милиционер вытянулся, отдал честь и, протянув ему карточку, чётко доложил:

— Вот, к вам, Леонид Петрович. Но пропуска у гражданки нет.

— Да? Зато у гражданки откуда-то моя визитка… — Он коротко глянул на Любу. — Ну, пройдёмте. — И показал рукой вперёд.

— И откуда она у вас? — спросил он уже в лифте скорее её отражение в зеркале кабины, чем рядом стоящую Любу.

— Вячеслав Кириллович Панков, директор гостиницы… сказал, что я могу обратиться к вам, — его отражению в зеркале сообщила Люба.

— Помню такого. Ну, обращайтесь.

— Мне сказали, что я могла бы…

Лифт остановился. Леонид Петрович пропустил Любу вперёд и тут же извинился:

— Простите, из лифта первым должен выходить мужчина. — И улыбнулся: — А то вдруг тут кто-то встречает с палкой. Так, что вам сказал генерал Панков? — спросил он уже на ходу в коридоре.

— Панков просто дал визитку. Это Митрич…, извините, Аскольд Дмитриевич Настёхин сказал, что я могла бы попробовать работать в телевидении…, — смутилась Люба, поспевая за его быстрым шагом.

— А кто такой Аскольд Настёхин? — спросил Леонид Петрович, открывая перед Любой дверь, отличающуюся от других в коридоре массивностью и цветом.

— Митрич?…

— Здравствуйте все! — сказал он разнополым и разновозрастным людям, почтительно вставшим им навстречу. — Вы пока раздевайтесь. Я сейчас. Мужчины, помогите девушке. — И он скрылся в тамбуре, выпирающем из стены приёмной.

К Любе подскочили двое достаточно молодых людей, предлагая принять её шубку. «Это все — туда же? — подумала она, машинально отыскивая глазами зеркало, чтобы привести в порядок волосы, и чувствуя на себе любопытствующие взгляды. Увидела рядом со створкой в стене, куда скрылись её шубка и шапка, узкое, длинное зеркало без рамы, спросила себя: — Чего это я так краснею? Мне, что, спрашивать, кто последний?»