…А родись счастливой
Шрифт:
— Ну, Любовь Андреевна! Стоит ли за это извиняться? Помог и помог! Всегда рад. А теперь, вижу, другая защита есть? Поздравляю! Только крепче его держите, а то… Мужчина он видный. У нас весь секретариат за ним вприпрыжку. Любая бумажка от Ефима Борисыча в три раза быстрее по комитетам летала! А вот мне для этого всегда приходится китель надевать, иначе ухом не ведут… А вы где, что сейчас?
— Опять в Великогорске, работаю там в телевидении.
— То-то и Шалун наш туда напросился. В Москву вас вывозить опасно, толстосумов у нас развелось, в миг уведут!
— Хватит, генерал, смущать человека! — заступился Шалый.
— Ну-ну!.. А вот и нашего посадили… Вы к трапу? Давайте подвезу, у меня — вэн.
— Хорошо, а то мой — за воротами, — согласился
Маман вышла из самолёта практически последней и ещё с верхней ступеньки трапа увидела Любу в окружении мужчин и стала махать ей рукой, привлекая к себе внимание. И было к чему привлекать. «Бедная маман» была в чёрной широкополой шляпе с пером и в ярком пончо. И Люба ещё снизу заметила, что маман сменила цвет волос с каштанового на золотисто-белый, и смотрелась на верхотуре трапа, как опереточная примадонна. Она подала стюарду руку, тот осторожно свёл её вниз и передал в объятия Любы. Дамы трижды коснулись щеками и отстранились, чтобы лучше разглядеть друг дружку. Опытным глазом постижёра Люба отметила свежесть вполне профессионального, но чуть ярковатого макияжа, видимо, маман занималась им перед посадкой, хороший тон волос и совсем не утомлённое перелётом лицо.
— Девочка моя, я так рада, что наконец-то!.. А ты прекрасно выглядишь! И почему ты ничего не сказала, что вышла замуж? Какой прекрасный молодой человек! — щебетала она, переводя взгляд с Шалого на генерала и его долговязого сына. — Ну, знакомь меня с ними!
— Это — мой… ангел-хранитель Юрий Александрович, — представила Люба генерала, это — его сын. А это — мой друг, — показала она на Шалого. Зовут Ефим Борисович.
— Ах, друг? Очень приятно. А я уже поженила вас? Извиняюсь. И куда мы сейчас?
— Пока в зал прилёта, за багажом, потом — в Великогорск, — сказал Шалый и передал ей оба роскошных букета.
— Какая прелесть! — прижала она к себе букеты. — Так сразу в этот ваш Великогорск? И нисколько не побудем в Москве?
— Ма, у нас же работа! И у Ефима, и у меня! — начала объяснять Люба.
— Нет, ты можешь остаться, если можешь, я вас устрою, — сказал Шалый.
— У меня же сегодня эфир! — отчаянно возразила Люба. — Ну, хочешь, давай мы устроим тебя в гостиницу. Вот Юрий Александрович поможет…
— Да-да! И не только в гостиницу. Любой театр, любая выставка! Сколько хотите. — Живо согласился Усков, во все глаза, разглядывавший благоухающую то ли цветами, то ли духами. «маман». — Если мне будет некогда, вот Саша всегда и всюду проводит, правда Саша? — подтолкнул он сына. — У него каникулы.
— А то? — ответил долговязый сынуля со следами раннего созревания на подбородке.
Маман оценила генерала взглядом.
— А что? И останусь! — Произнесла она решение.
— Ма! Ну, ты что? Неудобно! Юрий Александрович!..
— Удобно-удобно! — поторопился генерал и, подхватив даму под руку, повёл её к минивэну.
— Баба с возу…, — шепнул Любе Шалый. — Генерал у нас холостой, пусть погуляют.
В Великогорск ехали молча. Шалый сидел рядом, осторожно распуская руки. Люба, отвернувшись к окну, слабо сдерживала их. В глазах у неё стояли слёзы оттого, что не получилось сегодня же посидеть вдвоём с маман, порасспросить друг дружку о житье-бытье, поплакаться в жилетки, и оттого, что Шалый никак не отреагировал на вопрос маман: «Ах, друг?» Значит, вот он рядом, вот его горячая рука… И всего лишь друг? Или даже «не друг и не враг, а так?»
Глава 36
Странная штука — время. Люба уже год ведёт на «Волне» свою «Гостиную», а будто только вчера Кольчугина подкинула ей эту идею. Это, наверно, потому что от эфира до эфира всего неделя, и летят они в съемках, беседах и монтаже, как сумасшедшие. Не успеешь отдышаться, а уже — новый эфир, новый герой, новая история.
А с другой стороны, вот уже три месяца как она знает, что беременна, а живот ещё не выпирает, и ребёнок почему-то не шевелится. Хотя Кольчугина, например, говорит, что чувствовала своих со второй недели…
Странно. Может, что-то не в порядке? Но в консультации утверждают, что всё идёт нормально, и сама она постоянно думает о ребёнке, особенно, когда Шалый вывозит её в Городок. Теперь это, правда, не часто, не так, как в первые недели знакомства. Конечно, он мотается, как заведённый по области, по командировкам в другие города, проводит бесконечные совещания, иногда даже до поздней ночи, и звонит ей усталый и злой:— Мать, я сегодня никакой. Извини, ночую дома. А ты как?
— Тоже в бегах и в заботах… Хорошо, отдыхай. А как завтра?
— Будет день, будет и пища, если будет… Сволочи, опять задерживают отгрузку зерна. На два дня хлеба осталось. И с табаком беда. Представляешь, если ни хлеба, ни сигарет не будет до конца недели, что народ с нами сделает? И в Москве — полные кретины! «Ищите сами! Нарабатывайте межрегиональные связи!..» С кем нарабатывать? У всех — шаром покати!.. Ладно, не буду тебя грузить… В общем, сегодня не наш сезон… Спокойной ночи.
— Спокойной ночи! Целую. Отдыхай. И мы будем спать. Правда, я так ещё и не слышу его…
— Услышишь, придёт время. Ещё надоест, когда начнёт ворочаться и пинаться. Спи!
А как спать, если одолевают мысли — одна тревожнее другой? Что и как у них с Шалым будет дальше? Кого он больше хочет — мальчика или девочку? Дочка у него уже есть… большая, красивая, кудрявая и, говорит, умница. Есть в кого. Папа школу и институт закончил с медалью, ранний кандидат наук. И каких наук!.. И сейчас — самый молодой и перспективный политик. Но не очень внимательный. Потому что такая работа? Или он такой? Он и жене почти не уделяет внимания. О дочке говорит много и часто и даже глаза делаются светлее и мягче… А если она родит ему вторую дочку?… Ведь каждый мужчина хочет сына, продолжателя рода, фамилии… Хотя пока и не говорит об этом …А когда ребёнок появится на свет, что будет? Признает его? Даст своё отчество? Или будет новый Сокольников? Надо, в конце концов, поговорить, решить, что будет дальше. Пока он только переоформил на неё свою долю в бизнесе с Игорем. Наверно, это уже знак. Хлопотный, трудный, но знак? Польский партнёр постоянно звонит, требует приехать в Краков на переговоры, кроме дела обещает «тысячу удовольствий». Знаем мы их удовольствия… Требует уточнения контракта и директор завода, где работает цех по сборке компьютеров. И тоже хочет вести разговор не с Шалым, а с ней, хотя Фимка говорил, что с ним давно всё отлажено… А когда ей делать всё это, если каждую неделю на ней висит большой эфир, отбирающий все силы? И новый режиссёр далеко не Серафима, которая до сих пор даже не глядит в её сторону. И где только Кольчугина его откопала? Одно твердит: «Терпи, душа моя! Зато он такой креативный!» А весь его креатив свёлся пока к одному: «Хорошо бы «Волне» организовать конкурс Великогорских красавиц. Это бы так подняло наш рейтинг!» Бросить идею легко, а кто и когда должен ею заниматься?.
— Ну, душа моя, если ты уже не можешь стать царицей бала… Угораздило же тебя поторопиться залететь! То кому же, как ни тебе, возглавить жюри? Через твою «Гостиную» прошло столько всякого народу! Отбери пяток-другой людей поинтересней, соберитесь, обговорите сценарий.
— Светлана Анатольевна, у меня же эфир!
— Помню. Но и рейтинг канала не пустое дело!
— Но у меня же начинаются всякие мои дела…
— А вот, пока эти «дела» на лоб у тебя не лезут, и займись формированием жюри. Начните отбор претенденток, а то попрут такие, что не взглянешь.
— Господи! Я же никогда этим не занималась!
— Все мы не с пелёнок начинаем чем-то заниматься. А потом входим во вкус… В декрет тебе ещё рано, так что давай! Обзванивай людей, договаривайтесь, назначайте сроки отбора. Кто заартачится, проси Ефима Борисовича нажать. Всё, действуй!
— А чем ваш креативный Дима занимается?
— На нём подбор помещения — не в наших же закутках проводить конкурс. Организация съёмок… Да мало ли?! А у тебя и всего-то организация жюри и кастинг. Не ной. Работай!