… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
– Сергей! Ты куда?
Та часть стены, что я клал, осталась не затёртой и не расшитой, вот я и соскочил на бетонный козырёк над балконом пятого этажа. Но она-то козырька не видела!
У неё на глазах человек сигает с крыши пятиэтажки и всё, на что она способна, так это:
– Сергей! Ты куда?
Вот вам женская логика и знание физики – да, вниз я!
Куда ж ещё?
Бригада у нас молодая, самому старшему, Григорию Григорьевичу, сорок лет. Он так прямо и говорит:
– Мы ещё молодые.
У него исключительный педагогический
– Хочешь, чтоб у тебя такая же была? Учись, зараза!
Лицо у него круглое, наполеоновское из-за редкой пряди на лбу. Сам такой крепкий, солидный.
Сколько раз я пытался обогнать его в кладке – бесполезно. Он уже кончит, а мне ещё с десяток кирпичей надо положить.
И рассудительный.
Рассудительность подвела его всего один единственный раз, это когда с обеда он вернулся с двустволкой.
Мы же строим в чистом поле – «строительный угодья».
А тут молодой мастер Середа с базы заехал. Григорий Григорьевич и ему дал оружие подержать.
А потом они заспорили – попадёт Середа из ружья в шапку Григория Григорьевича, или нет?
Ну, вышли за торцевую стену недостроенного здания, вокруг белым-бело, только лесополоса среди снегов чернеет.
Он шапку высоко так подкинул, а Середа чуть выждал и пульнул.
Шапка дёрнулась и – в снег.
Григорий Григорьевич её поднял, а в донышке дырка – два пальца пролазят. Картечь крупной оказалась.
А шапка хорошая была, из меха нутрии.
Просто он не учёл, что Середа из Закарпатья, а там бандеровцев хоть уже и нет, но огнестрельное оружие сохранилось; отсюда и навыки.
А Вера Шарапова никогда не грустит. Всё время песни поёт, смеётся. Разговорчивая со всеми.
И она тоже самая красивая, но только на работе, пока на ней телогрейка и штаны спецовочные. А как переоденется, чтобы ехать электричкой в свою Куколку, красота куда-то девается.
Не знаю почему мне грустно стало, когда она про свою свадьбу рассказывала и все смеялись вместе с ней:
– Дети – плачут! Петя – играет!
Петя – это тот горбатый мужик, что её с двумя детьми взял. Он тоже из Куколки в Конотоп на работу ездит и умеет на гармошке играть.
Шумная получилась свадьба.
Вера Шарапова подметила, что когда кто-то при мне на головную боль жалуется, я достаю из штанов носовой платок и перескладываю его наизнанку.
Иногда она толкает локтем Катерину, мол, смотри чудеса дрессировки; прикладывает руку ко лбу и делает страдальческое лицо:
– Ой, как же ж голова болит!
Я, конечно, вижу всю эту комедию, но процедуру исполняю, а когда Катерина и себе начинает хвататься, то говорю, что приём окончен – средство обслуживает лишь одного пациента в день.
Про Гарри Поттера тогда ещё не знали.
Пётр Лысун не всегда был каменщиком. Он служил в охране перевозок золота по железной дороге.
Есть специальные вооружённые охранники, что
сопровождают сейфы в багажных вагонах.Ехать приходится далеко, иногда неделями. Пол вагона качается, колёсные пары на стыках гахкают и мысли всякие крутятся и крутятся.
Вот как, к примеру, можно было бы это золото взять?
День крутятся, два – иногда неделями. Но безответно крутятся – неразрешимая задача.
На лица со-охранников посмотрит – тоже задумчивые. А о чём?
И начинает закрадываться страх: вдруг кто-то додумался до ответа?
Составит план, найдёт подельников и на одном из перегонов положит всех одной обоймой и с золотом уйдёт.
Устал Пётр от ожидания и ушёл в каменщики.
Щуплый низкорослый Гриня мне почему-то напоминал Гудериана, которого я в жизни не видел. Мелькало в нём что-то такое генштабовское, причём из вермахта.
По выходным он отдыхал от блиц-кригов и на пару с Григорием Григорьевичем ездил на рыбалку. Повсеместно, куда доходят электрички и дизель-поезда. На удочку, или мормышку, смотря по сезону.
Меня подкупила его вера в мои целительные свойства. Как-то остановил меня на лестничном марше уходящем в небо:
– Серёга, помоги!
И, задрав губу показал беловатый прыщик на десне. Потом отстегнул безопасную булавку с внутреннего кармана телогрейки, где в рабочее время он наручные часы держит, и протянул мне:
– Проколи, а то болит.
Я начал объяснять, что так нельзя – мы ж тут в пыли, в грязи, без антисептиков; нужна дезинфекция.
– А где я тебе тут дезинфекцию возьму?
В кино показывали, что над огнём обеззараживают.
Он подержал кончик булавки над зажжённой спичкой.
Результат меня не утешил – остриё покрылось чёрной копотью.
Гриня критически осмотрел булавку, отёр её о рукав телогрейки в многомесячной кирпичной и прочей пыли и протянул мне:
– На! Коли!
А куда денешься? Человек столько усилий затратил на дезинфекцию.
Микола Хижняк явился в Конотоп как те тёмноволосые и кудрявые герои французских романов, что приезжают в Париж с парой су в кармане и честолюбивыми планами покорить столицу.
Правда, у него была троячка и, вместо шляпы с пером, кепка, которая не спасала в тридцатиградусный мороз той ночи.
Он не стал капитаном мушкетёров, но он единственный известный мне каменщик шестого разряда.
У него есть квартира и мотоцикл «Урал» без коляски, и жена Катерина, которую, если ночью не спится, можно притянуть з'a уши.
Ещё Микола Хижняк восполняет мне знания недополученные в вузе.
При обучении на англофаке НГПИ, я так и не смог себя заставить прочесть ни одного произведения Томаса Харди, хотя он был в экзаменационных билетах по зарубежке.
Какая-то у меня с ним несовместимость. Может из-за фамилии. Вот знаю, что надо, а не могу.
Как-то на плитах перекрытия Микола начал рассказывать мне длинную запутанную историю.