… а, так вот и текём тут себе, да …

Я стал как тот мужик, что приоблокотился на оградку детской площадки, типа, понаблюдать как копошится детвора в песочнице: там и Двойка, и руководители с подсобниками, и сам я со своей ролью, но меня вся эта возня вобщем-то уже не цепляет.

Весной Двойка вызвал меня в Нежин, в общагу, типа, тряхнуть стариной.

Точно помню, что назначено было на четверг, когда у меня баня и, по-видимому, предпраздничный день – посреди недели он меня не вызывал.

Я прихватил полотенце и смену нижнего – хотя в общаге нет парной, но душ-то имеется, и поехал в Нежин.

Дежурной в вестибюле сидела тётя Дина. Она ни капли не изменилась и, разумеется, меня не пропустила.

Я попросил подымавшегося на этажи студента зайти в комнату, где, по договорённости, уже должен был ожидать Двойка и сказать, что я в вестибюле.

Он ушёл, а на меня нагрянуло открытие.

В вестибюль из коридора общаги вышла молоденькая студенточка в мятом халатике и сонным лицом. На меня она не взглянула – мало ли кто тут торчит, а просто подошла к окну неподалёку.

Я ждал Двойку, или записку – в какое окно первого этажа мне влезть, и совершенно не был готов, что моё тело, без всякого приказа с моей стороны и без разрешения даже, вдруг ни с того ни с сего забросит правую руку за голову, высоко вскинув локоть.

Что творит!

Как его повело от неприметной девули с лицом из недоперемешанного теста. Или это её халатик так меня кувыркнул?

В любом случае – возмутительно; и главное абсолютно без спросу!

Это тело в конец оборзело! Лично я не собирался делать никаких телодвижений!

А причина бунта на корабле, в паре метров от меня отрешённо уставилась на совершенно пустынный пейзаж из двухэтажного здания столовой за серым стеклом окна.

Шокирующее открытие…

Вернулся посыльный и сказал, что дверь указанной комнаты заперта. Как видно Двойка уже приступил тряхать стариной с какой-нибудь покладистой подругой.

Я вышел из общаги.

Успеть в Конотоп до закрытия бани и думать нечего. Но сегодня четверг!

Ничего. В Графском парке есть озеро. Я направился туда кратчайшим путём.

Навстречу из парка шла группа парней-студентов в спортивках и кедах, направляясь к общаге.

Они свернули к трубе, с которой когда-то Федя и Яков плюхались в воду, и по очереди перешли на ту сторону давно высохшего и заросшего травой рва.

Надо же! Похоже тут это стало традицией. Что теперь? Барабанить себя в грудь и орать: «это же я! я – та легенда! это всё от меня пошл'o!»

Я с грусть углубился в парк, но не к широкой части озера, а к затоке с чёрной водой у зарослей в пустынной его части.

Там я снял всё, зашёл в воду и намылился; выбросил мыло на берег и потёр себя руками, где мог достать. Потом, чтоб смыть пену, побарахтался, вертясь винтом в воде, нырнул и вышел на берег.

На чёрной ряби расплывались белые разводы.

Рожденье Афродиты. Русалочка, итит твою налево; растираясь полотенцем, думал я.

Нет, я не извращенец.

Оно, как-то, всё само собой так выходит, а потом просто катится… поступательно-вращательным образом…

Леночка поступила в швейное училище в Сумах и уехала туда учиться. Мне не оставалось никакого смысла и дальше жить на Декабристов 13.

Я нашёл другое жильё на другой окраине Конотопа, поближе к заводу «Мотордеталь».

Это была летняя кухонька, площадью 2х3 метра, во дворе хаты, чья хозяйка работала на водоочистных сооружениях, где я однажды вёл кладку отдельных мест.

Кирпичная плита под низким потолком оставляла место лишь для койки и стола под окном, но мне хватало.

Там я только спал да читал книги на немецком с немецко-русским словарём медицинских терминов; другого в магазине не нашлось.

Квартплата составляла всего 15 руб., но тем не менее, я окончательно прекратил рассылать и без того нерегулярные переводы в обе стороны.

Углубление в немецкий понадобилось мне, чтоб разобраться наконец-то с этим Фрейдом.

Как шизофреник со стажем, я не видел резона в его тормознутости на символизме из половых органов.

Ну, да, сигара смахивает на член, а пепельница на влагалище и тому подобное.

Но что из этого?

На этих толкованиях зациклились до упора, но воз и ныне там.

( … я окончательно понял, что Фрейд, по сути своей, сказочник, как Ганс Христиан Андерсен, просто у них разный запас слов.

Он королевство сознания разделяет на четыре части (исполать тебе, Зигмунд, уже какой-то шаг вперёд от триад Гегеля): герцогство Сознание, баронетство Подсознание, графство Эго и маркизетство Супер-Эго.

Красота! Чудо что за чудо эти сказки, сколько в них поэзии!..

И пошёл жонглировать этими четырьмя погремушками. И пошёл! И пошёл!

Каждый имеет право на персональную научную теорию, но теории проверяются практическими результатами.

Пользуясь своею, Фрейд исцелил 12% доставшихся ему пациентов. Возможно, это они сами по себе выздоровели, но отдадим их Фрейду за его заслугу – он предложил хоть что-то, когда на эту тему было пусто и гол'o.

К тому же он до сих пор вдохновляет массу художников малевать винегреты из фаллосов и вагин …)

А ещё в той кухоньке во мне окончательно утвердился давно возникший план – пора покинуть Конотоп.

~ ~ ~

_~~~постскриптумы

План неизбежного прощанья с Конотопом, возник ещё прошлой осенью, когда я увидел, что всё повторяется и вокруг меня снова штольня, прорезанная в породе аспидно-чёрной ночной тьмы батареями прожекторов товарной станции на металлических мачтах освещения поверх влажного отблеска вдоль натруженных рельс.

Штольня повыше тех, что на шахте «Дофиновка», и пошире, а вместо узкоколейки мощные колеи раздваиваются, расчетверяются, разливаются в параллельное многорядье путей заставленных вагонами, цистернами, платформами, на которых громоздится, топорщится, высится зачехлённая и раскрытая, габаритная и мелкая, обвязанная и валом сваленная всякая всячина.