… а, так вот и текём тут себе, да …

Но к Жомниру я не пошёл, а вернулся к скверу Гоголя и в одной из прилегающих улочек зашёл в парикмахерскую.

Там не ждали клиента в такую рань, но всё-таки одна из парикмахерш вызвалась побрить меня.

Эта молодая, похожая на цыганку мастерица покарябала мне всё шею, всякий раз при этом ойкала и затирала порез щипучими квасцами.

Ещё и плату взять не постеснялась.

Вновь миновав сквер, я зашёл в школу номер семь.

Шёл урок и в коридорах царила тишина.

В учительской оказались несколько женщин и я сказал, что хочу повидать ученицу второго класса Лилиану Огольцову.

Одна из них вышла со мной в коридор и проводила к нужному классу.

Она зашла в него и вернулась с незнакомой мне девочкой в паре тугих косичек из пепельных волос и в серой кофточке с тонкими поперечными полосками впереди; взгляд её, упорно и бесповоротно, был отведён в сторону.

– Вот эта девочка,– сказала педагог,– но она говорит, что у неё нет папы.

– И правильно говорит,– ответил я, сдерживая неизвестно откуда накатившую злость.– Разве это отец, что показывается раз в пять лет и то лишь для того, чтоб попрощаться.

Учительница тактично отошла к окну неподалёку.

Я расстегнул портфель и опустился рядом с тобою на одно колено, чтоб мы сравнялись.

Ты всё так же не смотрела на меня.

– Лилиана,– позвал я, достал из портфеля газету «Morning Star» и протянул тебе.– Передай это своей маме.

Ты приняла сложенную газету и молча стояла, опустив глаза.

– Ладно, Ли,– сказал я, – иди в класс.

Ты с облегчением повернулась и пошла к двери своего класса.

Я поднялся с колена и смотрел тебе вслед, пока дверь не поглотила тебя и газету, где между печатных страниц был увеличенный портрет Иры, стоящей в ручье, и пачка всех полученных мною открыток и телеграмм о том, что вы с ней меня любите, что поздравляете с днём рожденья, или днём Советской армии.

Я вернул Жомниру Селинджера, а взамен попросил Джеймса Джойса, роман «Улис» в оригинале; 705 страниц убористого текста без картинок, без разделения на части и главы.

Жомнир и сам когда-то хотел перевести его, но больно уж неконьюктурный этот Джойс.

Я обещал вернуть оригинал ровно через десять лет.

Поколебавшись всего мгновенье, он вынес книгу из архивной комнаты и отдал мне.

Будет чем заполнять отмерянную мне вечность.

– Куда ты теперь?– спросила Мария Антоновна.

– В Баку.

Привычным толчком поезд отошёл от нежинского вокзала.

Всё было позади, впереди было всё.

Тридцать лет и три года.

– Тебе пора творить чудеса,– сказал я знакомому саксофонисту, когда тому исполнилось тридцать три.

– Чудес я уже натворил,– ответил он,– и даже успел отсидеть за них.

И как только люди всё успевают?

Я думал, что еду в Баку – устраиваться каменщиком четвёртого разряда, чтобы без помех переводить «Улиса» по вечерам.

Как оказалось, я ехал в Нагорный Карабах с его войной за независимость и прочими вытекающими последствиями.

Однако, за окнами вагона пока что всё ещё неслись пейзажи 1987-го, последнего мирного года.

До развала нерушимого Союза республик свободных оставалось два года.

Нынче мне талдычат, что и в том году новая эпоха уже витала в воздухе.

Простите, не унюхал.

( … в чём причина развала СССР?

Его прикончили «Парни с обочины».

Так назывался английский телефильм в четырёх сериях про жизнь британских безработных.

Цензоры центрального телевидения не врубились, что рабочий электроцеха завода «Мотордеталь» в конце недели скажет:

– Я всю жизнь работаю, жена моя работает. Сын из армии пришёл тоже работает. Живём в двухкомнатной квартире, а там у безработных, блядь, двухэтажные коттеджи!

Волшебная сила искусства затронула живые струны в сердце конотопского мужика и – пошла цепная реакция изменившая лицо мира.

Поменялась ли его суть, или это была всего лишь пластическая операция?..)

Про то пускай ломает голову какой-нибудь другой «я», а то у меня тут уже утро начинает брезжить за тонким полотном палатки, оповещая конец бессонной ночи и этого нескончаемого письма.

Ты спросишь как протекала моя дальнейшая жизнь за водоразделом из Кавказского хребта?

Так можешь и не спрашивать – я всё равно скажу.

Во-первых, не говори о моей жизни в прошедшем времени, она всё ещё продолжает течь дальше.

Я укатал ей русло как сумел.

Из-за спиралевидности течения, нам дано лишь проходить через множественные повторения того, что было и будет.

«…что было, то и будет…» сказано в Ветхом завете, а В. Даль в своём словаре записал то же самое на нормальном, людском языке – «хрен редьки не слаще»…

Но, спрашивается, хоть кому-то помогли эти мудрости?

А когда подкатывает момент почувствовать, что «да, пошло оно всё!», то я не сопротивляюсь, а иду до конца.

Жизнь предопределена, как извивы горной дороги – стена справа, обрыв слева; вот и идёшь повторяя шаг за шагом пройденное до тебя тобою, который тоже «я».

Конечно, когда я распознаю повторение знакомых ситуаций, то стараюсь не повторять мерзостей, за которые потом мучительно стыдно.

До сих пор, вроде, удавалось.

Или? Да, нет – точно…

Если только этот сучий потрох в китайской палатке ещё чего-нибудь не нароет…

Так вот и текём тут себе – я да Варанда.

Она – к Араксу, а я мимо и – дальше; к последнему пределу, за которым неоглядное безбрежно синее море, а в нём, быть может, когда-то затерявшийся кораблик-парусник…

Что-то опять меня заносит на всякие эпохи с филологиями.

В конце концов, это же частное письмо отца к своей дочери, местами где-то и дидактическое даже, ну, в некотором роде…

Так что пора, пожалуй, и честь знать – пришло время заэпиложиться.