А ты попробуй

Мы сразу заснули, наверно от неловкости. Я думал, ей нужно время. Я надеялся, что она не станет больше делать вид, будто ничего не было. Если повезет, мы проснемся наутро, обменяемся нежными поцелуями и официально назовем друг друга любовниками.

* * *

Лиз открыла глаза и в ту же секунду выпрыгнула из кровати. Я спустился за ней вниз, и мы в полной тишине принялись за завтрак. Потом я не выдержал и задал главный вопрос:

– Лиз? Почему ты меня не поцеловала?

Она внимательно разглядывала кукурузные хлопья и сосредоточенно жевала, очевидно, обдумывая ответ.

– Неужели непонятно?

– Знаешь, мне как-то вообще мало что понятно.

– Я тебя не люблю, – сказала она.

– И что?

– Что значит “и что”?

– Я знаю, что ты меня не любишь. Я все понимаю. Но просто, раз уж мы... как тебе сказать... занялись сексом, то можно как-то...

– Я люблю Джеймса. Это для тебя что-нибудь значит?

– Ничего. Слушай – это же бред: ты проделываешь все это со мной, а говоришь о нем. Я не понимаю, почему ты не хочешь признать, что происходит то, что происходит; когда Джеймс вернется, все опять войдет в норму.

– Ты действительно этого хочешь?

– Конечно.

– И ты думаешь, что это всех устроит?

– Почему нет? Мы всегда сможем остановиться.

– Как же ты наивен. Ты абсолютно не разбираешься в людях. Ты порешь хуйню.

– Почему? Что здесь плохого? Ты думаешь, я не смогу уйти?

– Да.

– Смогу. Если я на все согласился заранее, то как я могу потом чего-то требовать?

– Есть еще маленький пунктик – Джеймс. Ты когда-нибудь слышал о таком чувстве, как ревность? Как-то мне не верится, что он будет на седьмом небе от счастья.

– Вы отпустили друг друга на свободу, и он наверняка уже перетрахал пол-Азии. Его это устроит.

– Я в это не верю. И не понимаю, почему мы вообще обсуждаем этот вопрос. Ты настолько наивен, что я не в состоянии ничего тебе объяснить. Ты полный профан в человеческих отношениях. А я не хочу быть куском мяса, которым вы с Джеймсом меняетесь.

– Это ты нас меняешь. Поменяла Джеймса на меня.

– Нет.

– Да.

– Нет. Если... если ты так думаешь... если ты зацапал меня, то благодари Бога, что я скучаю без Джеймса... и теперь ты так радуешься, ты думаешь, что добился своего – и если ты думаешь, что занял место Джеймса, то ты абсолютно ничего не понимаешь.

– Что я не понимаю?

– Что... что... ничего. Ты ни грамма не смыслишь в человеческих отношениях. Ты что, впервые слышишь о такой вещи, как эмоции? Или ты не понимаешь, что когда что-то происходит на поверхности, это не всегда сумма всего, что... это не всегда самое важное.

– Я все понял. Наконец-то дошло Я поверхностный человек, потому что секс для меня что-то значит. Я сам во всем виноват. Это я так... наивно предположил, что раз ты трахаешься со мной вместо Джеймса...

– Я не трахаюсь с тобой вместо Джеймса. Слушай, ты давным-давно ходишь вокруг меня кругами – ты получил, что хотел. Надеюсь, ты удовлетворен. А теперь мы это прекращаем.

– Отлично. А я поверхностный человек.

– Да.

– Слушай, даже если это прекратится, я все равно буду знать, что ты хочешь. И что это было.

– Я не хочу.

– Да, конечно. Я тебя заставлял.

– Да.

– ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ?

– Да. Ты меня заставлял.

– Что за хуйня!

– Это правда. Не выкручивайся.

– Я тебя не заставлял. Это произошло само. И что-то я не заметил, чтобы ты сопротивлялась.

– Если я не сопротивлялась, то почему это не произошло сразу?

– Может потому, что я не хотел.

– Да, конечно. Ты с первого дня выпрыгивал из штанов.

– Тебе не кажется, что ты себе льстишь?

– Неважно – это был не секс. Есть разница между поливанием живота и занятием любовью.

– Это была твоя рука.

– Моя рука не шевелилась. Ты сам ее двигал. Если ты помнишь.

– Я помню, а ты, кажется, забыла, что было до того.

– Ах, да – ты потыкал в меня своей сосиской аж целых десять секунд. Ах. Какая страсть. Мне никогда не было так хорошо.

– Если бы ты не выбросила презервативы...

– Но я их выбросила. Проклятые презервативы, они во всем виноваты.

– Если бы ты не боялась, что мы рано или поздно займемся любовью, ты бы их не выбросила.

– Мы не занимались любовью, и никогда не будем ею заниматься. Если ты называешь это занятие любовью, то мне тебя искренне жаль.

– Ох, не пизди.

– И надеюсь, я ответила на твой вопрос. Я не целуюсь с тобой только потому, что ты ебаный ишак.

Ничего особенного.

Только через неделю я собрался с духом и позвонил.

– Привет, – сказал я. – это я.

– Привет.

– Что делаешь?

– Ничего особенного.

– Может, я зайду?

– Я занята.

– Но ты же сказала, что ничего особенного не делаешь.

– Да, но я как раз собираюсь кое-чем заняться.

– Чем?

– Это тебя не касается.

– Ясно.

Повисла неловкая пауза.

– Может я зайду попозже?

– Нет, я же сказала, что занята.

– И мне нельзя спросить – чем?

– Слушай, у меня еще куча работы. Как ты думаешь, мне хочется завалить экзамен?

– А после экзамена? Мы же еще не обо всем договорились.

– Не будь занудой. Мы знаем, куда едем. Все, что можно, уже решено. Всего не предусмотришь. Начнем договариваться еще о чем-нибудь – только все угробим.

Если учесть, что слово “договорились” я использовал как эвфемизм секса, ее ответ был очень плохим знаком.

– Я сыта по горло договорами. – Этими словами она забивала кол. – Мы решили, что будем делать, а остальное выяснится на месте. Не пытайся заглянуть себе в задницу. Или ты собираешься договариваться на всю жизнь?

Я не знал, что сказать. Вот так, думал я про себя. Тебя послали еще до того, как ты попал в Индию.

– Слушай, мне некогда, – сказала она.

– ОК.

– Пока.

Клик.

– Пока.

Она повесила трубку, даже не услышав моего “пока”

* * *

До отъезда оставалось три дня. Мы больше не виделись и не разговаривали.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ЧТО ДЕЛАЮТ РЮКЗАЧНИКИ ЦЕЛЫМИ ДНЯМИ?