А ты попробуй
Шрифт:
Впервые я дружил с девушкой. Она обладала веселым нравом, и мне совершенно искренне было с ней хорошо, несмотря на то, что я постоянно представлял ее голой и ничего не мог с этим поделать. Мне было с ней лучше, чем с кем угодно из своих прежних друзей. Мы смеялись над любой ерундой, а иногда под настроение заводили серьезные беседы. Мы договаривались до вещей достаточно... ну, интимных. Я стал рассказывать ей то, что никогда и никому не говорил раньше. Не помню сейчас, что конкретно это было, но знаю, что очень глубоко запрятанное.
Хотя мы были просто друзьями, и хотя я не делал больше
Я не специалист, конечно, но почти уверен, что какая-то чувственность была между нами. Я не делал ей никаких предложений, все шло само собой – помимо нашей воли. Чем чаще мы бывали вместе, касались друг друга, говорили о сокровенном и вытаскивали секреты из самых глубин наших душ, тем быстрее росла чувственность – сама по себе, а мы могли делать вид, будто ничего не замечаем.
Иногда она говорила: “У тебя очень узкое личное пространство, правда?”, что было полной чушью. Моя зона безопасности на самом деле пошире чернобыльской, я терпеть не могу прикасаться к людям – я не придумываю, так и есть, – но сейчас пришлось соврать и сказать, что она абсолютно права.
Она не могла не понимать, что вся эта дружба – фарс, и что рано или поздно что-то должно случиться, но не собиралась этого признавать и была уверена, что я не признаю тоже.
Я почти не сомневался, что дело идет к сладкому и мучительному безумию, после которого мы не сможем смотреть друг другу в глаза. Но в один прекрасный день Лиз перевернула все с ног на голову, вывалив на меня идею, открывавшую такие возможности, о которых я не мог даже мечтать.
Дело было в конце апреля, и Лиз уже третий раз за неделю прогуливала колледж. Всю вторую половину дня мы провалялись на траве в Хэмпстед-Хит [4] . Я лежал, вытянувшись во весь рост, а голова Лиз удобно устроилась у меня на животе.
– Что ты собираешься делать? – спросила она.
– В смысле?
– До конца года.
– Это вопрос на пять миллионов.
– На шесть.
– Какая разница?
– У тебя еще целых четыре месяца.
– Угу.
– Собираешься работать?
4.
Парк в пригороде Лондона.
– Не, неохота.
– А тебе нужно работать?
– Не-а.
– Шутишь.
– Нет. У меня мешок денег.
– Правда?
– Неужели незаметно?
– Не очень-то ты толстый.
– Приятно слышать.
– Когда ты успел так разбогатеть?
– В Швейцарии платят минимум штуку в месяц, тратить было негде, поэтому кое-что осталось.
– Штуку в месяц?
– Они потом отбирают все назад за жилье и кормежку – хоть ты спи на чердаке и кормись объедками. Но все равно, я привез больше тысячи.
– Ну да?
– Плюс носочный магазин.
– Ну ты и жаба! Хоть бы раз сводил меня пожрать по-человечески. Мороженое бы купил, что ли.
– Хрен. Они мне еще пригодятся.
– Для чего?
– Потрачу до
конца года.– Значит ты можешь куда-то поехать?
– Именно.
– Но ты же сказал, что не знаешь, что будешь делать.
– Я и не знаю.
– Но куда-то собираешься?
– Кажется.
– Что значит кажется? Почему из тебя нужно тянуть, как резину?
– Да нет, я сам не знаю.
– Так ты собираешься куда-то ехать или нет?
– Наверно, да.
– Наверно или да?
– Ладно. Я хочу куда-нибудь поехать. Определенно хочу. Я не боюсь. Но я не хочу... я не хочу ехать один, а пропеллер в зад мне воткнуть некому, потому что все уже разъехались. Не знаю я, что буду делать.
– Ясно. Кровь из камня было выдавить легче.
Наступила тишина, Лиз задумчиво разглядывала Лондон.
– Знаешь, у меня будут длинные каникулы. Семестр кончается в начале июня. У нас будет три месяца.
– Ты серьезно?
– Серьезнее некуда. Я не хочу остаться ни с чем только потому, что занялась искусствоведением. И не хочу гоняться по всей Америке за Джеймсом. – Она повернула ко мне голову и улыбнулась. – Знаешь, я всегда мечтала попасть в Индию.
– В Индию?
– У меня есть немного денег. Поедешь со мной в Индию? Летом?
– Ты серьезно?
– Если ты согласен, то я уже еду.
– Почему обязательно в Индию? Может лучше в Австралию?
– На Австралию жалко денег. Или Индия или ничего.
В одну секунду у меня в голове нарисовалась скромная комнатка в отеле, мраморный пол, вентилятор под потолком и широченная кровать, на которой мы с Лиз будем ебаться, как пушистые кролики.
– Хорошо, – сказал я.
– Заметано?
Заметали.
Держа ее за руку, я думал все о том же. Мы едем за границу на целое лето. Комнаты в отелях. И там я ее наконец-то трахну, никуда мы не денемся.
Она сжала мою руку и снова посмотрела одним из своих взглядов.
– Мы – друзья, – сказала она, – мы едем только на этом условии.
– Ладно. Мы друзья. – Я наклонился и поцеловал ее в щеку.
Горячая влажная ластовица джеймсовых трусов.
Лизин отец согласился заплатить за ее билет при условии, что сначала посмотрит на меня. Я был официально вместе с моими папой и мамой приглашен на обед к ее родителям. Мероприятие оказалось на редкость скучным. Если бы во время обеда в комнату заглянул инопланетянин, он бы решил, что гуманоиды общаются между собой посредством звяканья вилок о ножи. Тем не менее, я удовлетворил всем критериям лизиного отца, судя по тому, что деньги на билет были выданы.
Теперь мы с Лиз проводили вместе целые дни, ползая по карте, роясь в справочниках и до деталей планируя путешествие. Мы решили, что прилетим в Дели, потом направимся на север в Гималаи, сделаем круг по Раджастану, двинемся на юг к Бомбею, Гоа и дальше вниз в Кералу. Вернемся с другой стороны – от Мадраса к Калькутте, через Варанаси на север в Катманду, потом обратно в Дели, и на самолете домой. В середине страны смотреть не на что – толпы народу, которые возятся на полях и жарятся на солнце – поэтому мы решили сделать круг вдоль границ – лучший способ не пропустить ничего интересного.